Московский проспект в Тбилиси 1996 года

На Московском проспекте в Тбилиси
есть столовая для бедных от американской Армии Спасения.
Сюда приходят те, кто остался в Грузии от распада СССР.
У политики должны быть свои заложники.
Если получишь российское гражданство,
теряешь право на квартиру,
а чтобы преодолеть таможенные посты,
не хватает денег.
И к тому же, кто сказал,
что там будет лучше?
Тбилиси – город теплый,
и народ здесь теплый.

Инне Савельевой скоро семьдесят.
Она верит, что ей не даст пропасть  соседка – тбилисская армянка.

Анастасии Максимовне девяносто два года.
Муж погиб в годы войны.
Когда-то жила в Новосибирске.
Сорок лет она не покупает себе вещей.
Продать нечего, уехать не к кому.
Под глазом – синяк. Не одолела дорогу-
упала на Московском проспекте на пути к столовой.
«Не дай  господь прийти вам к моменту раздачи, -
говорит повар Альберт  Овакимов. -
Лица изможденные, руки трясутся.
Интересно, так было в  войну?

Талалаева Валентина живет в сарае.
«Люди коренной национальности» выжили из квартиры.
Боится, что заберут и сарай.
Говорят, есть где-то юрист по правам русскоговорящих,
но денег доехать до него нет.
Валечка дарит мне сшитую из тряпок сову.
-А вам? – А мне уже ничего не надо.

Богданова Лиля Викторовна.
Недавно  потеряла последнего родственника-
сестра выбросилась из окна.
Пишет стихи, но читать не дает.
Она рассказала, что горячий утюг
можно использовать, как сковородку,
чтобы приготовить яичницу.
«Если вы можете купить яйцо», - добавляет она.

Захарян Тамара Михайловна. Русская. Муж армянин.
Есть дети в Белоруссии  и в Ереване.
Дети не могут послать ни посылку, ни денег.
Все надежды на Армию Спасения.
Великая Америка дает тарелку постного супа с  рисинками.
Недавно отменили хлеб.

Анна Петровна Медведева из Воронежа.
Прошла с пятилетним внуком семь километров,
чтобы съесть кашу. Каши нет.
Володя хнычет.
Дома  дипломированные сын и невестка ждут суп.

Приходит необычной красоты женщина. Вероника.
«Если будет в настроении, споет  «Журавли» на венгерском языке», -
шепчет мне Тамара Захарян.
Глубокое контральто.  Богатейшая певческая техника.
Она не в состоянии понять, что произошло с великой империей.
Похожа на грузинку. Оказалась украинкой.
Со странной грацией  пересекает трамвайные пути,
волоча за собой сетку с банками.
Уход сродни протесту-
демонстративно театрален.
Выпускница Тбилисской консерватории.
«Не ходите ко мне! А то я буду трудно отвыкать от Вас!»
Не пошла.

Валентин Омельченко. Летчик. Офицер запаса.
Двадцать три года отлетал. В сорок три ушел на пенсию,
когда еще была жива империя.
По законам Грузии мужчина получает пенсию в 65 лет.
Работал наземным техником  в тбилисском аэропорту
в период грузино-абхазской войны.
К участникам войны не причислили.
Бросил все и уехал в Россию.
Хотел открыть художественную школу
в станице Тбилисская недалеко от Краснодара.
Не судьба. Зайцем вернулся в Тбилиси.
Азербайджанцы из соседних сел – щедрые люди:
оставляют помидоры, лук, картошку.
Не может бросить сестру с ребенком.
Угощает меня куриным кубиком.
Я отказалась. Обиделся.

Азербайджанка Ханум поет песню на стихи своего отца,
не вернувшегося с фронта.
Песня обращена к медсестре:
«Скорей меня спасай, сестра».
Ханум бежала с семьей  из Ноемберянского района Армении.
Сейчас она сидит рядом с армянкой Жужуной,
у которой ничего, кроме обедов Армии, нет.

Савельева Инна.
Дедушка немец, бабушка полячка, мать русская.
Отец в первую мировую был ранен, перешел на сторону революции.
Работал в милиции, ловил банды. В 32 году забрали в Сибирь, там и умер.
Жили в оккупации, потом увезли в плен в Германию.
Помнит победу в Сталинграде -ночью все в бараке пели.
Надсмотрщик хлестал плетьми.
«А я пела. Я орала во всю мочь. Он не попал в меня».
Французские войска освободили в апреле сорок пятого.
На родине жили в землянках. Дочь заболела туберкулезом.
Прочла объявление о вербовке в Грузию на сбор чая.
Так и осталась.
Хотела поменять квартиру на Одессу, где дочь - не получилось.
Обращалась с просьбой о переселении – не получилось
Она читает свои стихи:
«Если руку протянешь, Святая нам Русь,
Отыщу я дорогу, и к тебе я вернусь».

На этот раз дали  стакан сладкого чая  и три печенинки.
Чьи-то руки протягивают печенье мне.
Я плачу вовсю.
Они встают в круг и плачут сначала по-русски:
«Отче наш! Сущий на небесах. Да святится имя Твое,
Да будет воля Твоя!»
Потом по-грузински: «Мамао чвено, ромели хар цата шина…»