Он и Она. Биография

 


 

Поэма











2007 г.


…А здесь, в глухом чаду пожара,
Остаток юности губя,
Мы не единого удара
Не отклоняли от себя.

И знаем, что в оценке поздней
Оправдан будет каждый час;
Но в мире нет людей бесслезней,
Надменнее и проще нас.

Анна Ахматова
«Подорожник»
       1921 год



«Взойду ли на небо, Ты там;
Сойду ли в преисподнюю, и там Ты»
                Псалом 138:8











Часть 1.
День первый.

Пустая комната.
Унылая пора.
Весна.

Она – одна.
Ей тридцать лет едва ли будет.
На вид – чертовски хороша!
А декольте! Сойти с ума!
Открытый лоб, курносый нос,
Волнующий шикарный волос,
Грудной и низкий тихий голос,
Бутоном губки четких линий
И талия – уж через-чур тонка.
Грудь высока,
Рука нежна…
И как к лицу ей желтый цвет!
Но все ж – какое декольте!
Все как в каноне. Не спроста
За ножки те полцарства враз
Любой король готов отдать.
Она сидит, закрыв глаза  руками тонкими,
                на крае
Разобранной пустой кровати…
На столике горит свеча,
И дым от тонкой сигареты
Вверх тянется до потолка…
Бутылка красного вина
На половину не допита.

Я к ней зашел. Она одна,
Тихонько плачет как ребенок.
Дрожит свеча.
Дрожит рука.
И тень и дым, и я дрожу…
Хотел сказать ей, что зайду
Чуть-чуть попозже или утром,
Но в этот миг она очнулась
И тихо прошептала мне:
« А? Да,…заходите, мой сосед.
Я вас просила мне помочь
Лишь потому, что муж не смог
Заехать и собрать весь хлам…
Машина будет через час.
Прошу, не откажите мне
В услуге мелочной такой.
А завтра ждем вас на обед».
И нежною своей рукой
Махнула, чтобы я присел.
Она: Вы выпьете вина со мной?
Ну, значит, мы договорились?
Спросила и остановилась.
И Тишина красноречиво
Шептала: «Как она красива!»

Потом машина. Вещи в кучу:
Котомки, сумки, чемоданы,
Повеселились, посмеялись…
Я взгляд ее искал невольно,
Смущаясь сам себя, но все же…
Как странно,
Что мы с ней не встречались раньше,
Хоть здесь живу со дня рожденья,
Но разве это сейчас важно?
Я выбился из сил. Устал смертельно.
Машину доверху набили,
Постояли, покурили,
Помолчали, разошлись.
И я пошел себя помыть,
Наполнил ванную водой,
Не понимая, что со мной,
Влез в воду в майке и в носках…
Устал я сильно в этот раз.
Чуть позже в спальне свет включил
И так заснул – при свете лампы.
И мне приснился шум машин,
Котомки, сумки, чемоданы…

День второй.

День выходной. С утра на рынок.
Пообещал бомжам бутылок,
Что «батареями» стояли
На кухне в хаотичный ряд…
Зашел к подруге по дороге,
Мы с ней «общаемся» немного,
Занес ей пива, долг отдал
И подарил один тюльпан.
На рынке встретил проституток,
С мужьями под руку идущих,
И позавидовал в сердцах,
Но сделал вид, что не узнал.
По «Комаровке» пробежал,
Купил картошечки и сальца,
Бабульке сунул два рубля,
Что тянет руку у крыльца.
У перехода постоял,
Купил еще один тюльпан,
Чтоб подарить его соседке
В честь долгожданного обеда.
…Как долго тянутся часы!
Куда же мне сейчас пойти?
В кармане сотня или две,
И доллар стоит тыщи две,
Короче, нечего ловить,
Пойду по улицам бродить.

С картошкой, салом и тюльпаном
Стою у длинного фонтана,
Взирая на «скульптуру детства» –
Любимый Колас, дед Талаш,
Музыка, вечный персонаж…
Не разбираюсь я в скульптурах,
Не тонкая, видать, натура,
Но грандиозный пьедестал
Любого остановит взгляд.
Вот и прошел часок с лихвой,
И я побрел к себе домой.

Забросил в кухню свой мешок,
Схватил тюльпан. Нажал звонок.
За дверью тишина. Покой.
Дурное чувство – сам не свой…
В ответ – лишь тишина за дверью.
Мне не хотелось в это верить.
Болтунья! Надо же, купился!
Шагнул домой. Вслед дверь открылась.

Она: А, это вы. Так заходите.
Я в ванной комнате, простите,
Чуть задержалась. Вас ждала
Не раньше, чем часа на два.
Через минуту я готова.
Сказала мне она с порога.
В прихожей несколько минут
Я постоял. Она – уж тут.
В халате чудном аж до пят,
С разрезом длинным по бокам,
Без пояса, притален так,
Что можно «вывихнуть» глаза.
А декольте – одна беда!
Но, черт возьми, как хороша!
Она: Зачем цветы? Вы проходите!
Обедать будем? Где хотите?
Хоть выбор здесь и не велик –
На кухне целлофан лежит,
А в зале несколько газет…
Располагайтесь поудобней!
И ничего не говоря,
Взяла из рук моих тюльпан.
Через плечо свое кивнула
И скрылась в метре, за стеной…
И я ступил на теплый пол.
Поношенные тапки сбросил.
(ну надо же, в носке дыра!
И между пальцев не зажать,
Придется в тапках щеголять)
Или пойти переодеться?
Она: Ну, где же вы? Прикройте дверь!
Холодным будете обед?
В квартире отключили свет.
Готовлю сносно я, конечно,
Но муж мой любит все как есть
Уничтожать, да поскорей.
Сегодня много говорю,
Боюсь, что вас я утомлю.
Перебивайте, говорите!
Иль что-нибудь мне расскажите.

Смутился я, как в детстве раннем,
Как будто речь забыл родную.
И что в ответ сказать – не знаю.
С чего начать? Надо подумать.
И мысли как-то все вразброс,
Не говорить же о делах!
И в личной жизни все не так,
Не о тюрьме ведь вспоминать.
Пол года как вернулся я,
Будь проклята тюрьма моя!
Всю жизнь переломала враз
И не забыть ее никак.
Мать умерла. Отец погиб.
Жена ушла. Теперь один
Я коротаю дни и ночи…
С трудом нашел себе работу –
На рынке тару расставлять…
Уж лучше что-нибудь соврать.
И я придумал, что сказать.
Она: Вы будете холодный чай?
Или вина налить бокал?
Так вы молчун?
Не вырвать слова!
Он: Ну почему, совсем напротив!
Я просто раньше не встречал
Таких красивых женщин в жизни.
Бывало, открывал журнал,
Но чтобы так, «вживую», в Минске?
Я много ездил и видал…
Э-э… Я путешественник, эксперт.
Сегодня здесь, а завтра там,
За переездом переезд.
Встречаю первых лиц страны,
Сопровождаю их по странам.
Как надоест до скукоты,
То я домой, в Минск приезжаю.
Здесь тишина. Я высыпаюсь.
Бывает, правда, напиваюсь,
Соседи, знаете, бомжи…
Контакты нам запрещены,
Вот и встречаюсь втихоря,
Ведь с детства все-таки друзья…
Но пью коньяк, бывает бренди,
Люблю я в Троицком предместье
Попить «пивасика» порой.
Люблю играть в бильярд большой.
Вот здесь я – Мастер! Равных нет.
Хотите, научу и вас?
Берете кий и бьете в шар…
Меня все знают, нет проблем!
Если хотите – на обед
Вас приглашаю в Пиццерию,
                Поедем же куда хотите!
Она: Вы приглашаете меня?
Но мне никак с вами нельзя!
Я уезжаю. Еду в Гродно.
И, к сведенью, я несвободна!
Мой муж ревнивый – равных нет.
Спасибо вам, но шансов нет…
…но если только, может быть,
                когда-нибудь…
Когда я снова буду тут,
Я к вам зайду на огонек.
И вместе сходим в Казино.
Вы как эксперт-путеводитель
Мое невежество простите,
Ведь сколько в Минске я живу,
А путь до дома не найду.
Вот и покажете мне Минск.
Одной мне в город не сходить,
При муже я как в клетке птица.
Ну, что? Тогда договорились?
Он:   Угу, я буркнул ей в ответ,
Спасибо, вкусным был обед.
Она: Шутник вы, право. В другой раз,
Когда здесь будет свет и газ,
Я накормлю отменно вас.
Простите, что спешу сейчас.
Такси сигналит целый час,
Я уезжаю на вокзал.
И вправду, за окном сигналят
Минут уж десять или двадцать…
Я вежливо ей предложил
Багаж к машине поднести.
Она: Не стоит, друг, я убегаю!
Я даже мужу запрещаю
Ходить за мною по пятам.
До встречи!
Правда, мне пора!
Я вышел и захлопнул дверь.
Пошла ты к черту! Муж, вокзал!
«Я к вам зайду»! Вот я попал.
Нашла мальчишку, дурочка,
Мне делать нечего, как ждать,
Сидеть и семечки щелкать…
И я налил в большой стакан
«Столичной» водки по края…
И путешественник-эксперт
Пил в кухне водку до утра,
Среди бутылок для бомжей
Он встретил утренний рассвет
И там заснул, упав на плед.

День третий.

Что-то звенит в тумане белом…
Кто-то кричит и барабанит…
Я слышу жаворонка в небе.
Жара вокруг и солнце жалит.
Я пью поспешными глотками
Из родника, горстями, воду…
Над ухом кто-то барабанит,
И я холодным мелким бродом
Бегу куда глаза глядят…
Бьет колокол в моих ушах…
Не понимаю, что со мной.
Кто здесь кричит, что за набат?
Такой чудесный летний зной,
Вот только жажды не унять!
Я левый открываю глаз,
А веки слиплись, черте-что…
Как хорошо в воде стоять,
Под солнцем ярким загорать…
Опять удар и снова звон!

Внезапно оборвался сон,
И слышу я: «Убили, что ль?»
«Ломайте дверь!», «Дай дам ногой!»,
«Тащите лом, бревно давайте!»,
«Вторые сутки, как горит»,
«Я знаю, он опять запил!»,
«Умрет ведь, сдохнет там один…»,
«Ломайте двери, черт возьми!»
Э-э! – закричал  я во весь рот,
-Вы что, с ума сошли? Народ!
И двинулся к дверям из спальни,
Задел торшер, упал с кровати,
Порвал штаны, рубашку разорвал.
Ну что за утро!? Твою мать…
А сам кричу, что мочи есть:
«Оставьте вы в покое дверь!
Живой, живой ей Богу я!»
И у дверей слег замертво.

Мне смотрит в глаз огромный нос,
Беззубый и корявый рот.
И шмон вокруг такой ужасный!
Что вновь теряю я сознанье,
И сколько времени прошло
Вам не ответит здесь никто…
Скажу вам вкратце: дверь сломали,
Меня с трудом, но откачали,
И вот сижу я во дворе –
Ни жив, ни мертв, в своем уме,
Все ж контролирую себя.
Одно никак я не пойму –
Заснул на кухне, брюки в зале,
Рубашку всю мне изорвали,
Очнулся вовсе на крыльце,
И что к чему, и кто есть где?
Свежо, не спорю, дренно в роте,
Бурчит и мутит мне животик,
Головушка бо-бо – ого!
Два дня в пике…Какой-то вздор.
Он:  Неужто я проспал два дня?
Бо:   Скажи спасибо, что спасли!
Не откачали бы врачи!
Ты пить сначала научись,
А то смотри, отдашь концы.
Ты уж прости, мы по старинке
Тебя помяли кулаком,
Зато ты щас как на картинке –
Горишь, сияешь огурцом! –
Сказал мне наш сосед из дома
С беззубым ртом, огромным носом,
Пока сидел на лавке я
И шмыгал носом у куста.
Он протянул листок бумаги -
«Нашли в дверях, пока ломали».
Я прочитал:
«Привет! Звони.
Ты дверь свою мне не открыл,
Наверное, был не один,
А я вернулась. Еду завтра.
Так получилось. Я не знала.
До встречи, дорогой эксперт.
Мой номер – 300-200-6.
Velkom. Звони, но только днем!»
И подпись слева – твоя “О”.

День четвертый.

Звоню  по номеру. Нет связи.
Звоню с утра, в обед и позже.
Гудок пошел. Не поднимают.
Я щас кому-то дам по роже,
Размажу так, что Боже ж мой!
На том конце:
Она:  Алло! Алло!
Привет! Ты где?
Он:  В Караганде!
Прости. Конечно, дома я.
Она: Ты в Минске? Здорово! И я.
Свободен? Занят? Как дела?
Я буду в Минске день иль два.
Ты обещал мне экскурс дать,
Ты сможешь через час забрать?
Я буду ждать у «Октября»,
Вход в «Бакалею». В три часа.
Он:   Я не успею. Давай позже?
Она: Договорились? В пять.
И не минутой позже.
Смотри не опоздай, О.К?
И больше мне звонить не смей,
Я наберу тебя сама.
Все. Жду. Не опоздай. Пока!
Часы сигналят два часа,
Лечу к Петрухе.

Он:  Денег дай!
П:   Сколько надо?
Он: Сколько есть?
П:   Ты не томи. Скажи, зачем?
Он: Да я отдам на выходных.
П:   Полтинник. Больше не проси.
Он: Полазь, Петруха по сусекам.
Мне по зарез! Горю! На дело!
Мне сотни две, а лучше три.
П:   Да нету больше, не проси!
Вот сотня. В воскресенье жду.
А не придешь, пошлю жену.
Ты знаешь, Танька съест с дерьмом,
Если пропьешь, забудь мой дом!
Он: Петруха! Ты спасаешь жизнь!
   Я буду в воскресенье, жди.

Метнулся на второй этаж, стучу.
Он: Лариса, это я!
Лариска с детства – девка класс!
Мы с ней ругались двести раз…
В песочнице одной мочились,
А вот теперь она – актриса!
Л:    Случилось что? Давно не видно.
   Рассказывай, что приключилось.
Он: Ларис, подружка, выручай!
   Мне денег надо, я отдам!
Л:    Да ты скажи, что так бегом?
   Ты разнесешь на щепки дом.
    Беда какая, так скажи,
    Или опять пришли дружки?
Он:  Нет, Лар! Все очень просто.
    Влюбился я – жизнь под вопросом!
    И на кону: Любовь иль Смерть!
    Тащи на бочку все, что есть.
Л:     Да ну! Влюбился?! Кто она?
Он:  Лариска, не томи! Беда!
    Я с ней встречаюсь через час.
    Все расскажу, но не сейчас.
Л:     Ну ладно, ты не кипятись,
    Чего ты на меня кричишь?
     Ты знаешь, я живу одна…
     Дам пару сотен дня на два.
Он:  Ларис… Давай до воскресенья.
    В 12 все отдам. Доверься.
Л:     Уговорил. Договорились.
    И в этот раз, чтобы женился!
    Жду в воскресенье, в шесть часов.
    Попробуй только без цветов!
Ух! Ларик! Улыбнулась так,
Что я хотел ее обнять,
Расцеловать, кричать «Спасибо»,
Но дружба выше гадких мыслей,
И, дверь закрыв, я крикнул: «Солнце»!
Ведь дружба выше чувств греховных.

Открыл свой гардероб пустой:
Одна рубашка, галстук, брюки,
Из замши старенькие туфли,
Что покупал лет семь назад
И древний клетчатый пиджак.
Примерил я – ни так, ни сяк.
«Не в строчку» галстук к пиджаку,
Уж лучше в майке я пойду,
Наверх пиджак – так кое-как,
Но все же лучше, чем никак.
Оделся, сунул кошелек
И к «Самоделкинку» пошел.
Здесь за стоянкой, в трех шагах,
Наш «Самоделкин» в гаражах
Творит руками чудеса.
И я направился туда.
С:    А-а? Чо пришел?
Случилось что?
А может тачку приобрел?
Так заезжай дня через два,
Да так, чтоб с самого утра.
Он:  Серега, вылезай из ямы,
Я по делам и время мало.
С:    Сейчас иду. Перекури.
   Я не могу сорвать болты.

Я затянулся в пол-лица.
С:    Ну, чо зашел? Что за дела?
Он: Машину дашь на три часа?
С:    Чо за проблема, вон стоит.
    В ней документы и ключи.
    И нечего дурить мозги,
    Из ямы зря меня тащить.
Он: Да ладно, я же так, по-братски.
С:    Вали, а то щас будем драться.
Серега скрылся в гараже.

Я подъезжаю к «Октябрю»,
Встал на стоянку в тупике
И к «Бакалее» подхожу.

День четвертый.
После полудня.

16:45. Стою, курю у входа.
Я ненавижу ждать.
Один в толпе народа.
Как щит я здесь стою,
Броня моя крепка.
В руке своей держу
Букетик в три цветка.
16:47. Мне что-то не спокойно.
Сегодня нервный день:
Как в клетке – беспокойно.
Шагаю мерно в такт
На пять шагов вперед,
На пять шагов назад
И снова – взад-вперед.
16:50. Пришла бы поскорей.
С чего же нам начать?
Куда поехать с ней?
Уж как-то все не так,
А может, я придирчив?
Или может это Знак?
Иль я чего не вижу?
Шагаю взад-вперед…
Осталось пять минут.
А может, не придет?
И я напрасно жду?
Как клоун – в руке цветочки;
Как лох – среди толпы;
И все как-то не в строчку
В последние деньки.
Я слишком размечтался,
А может так и есть:
Любите и встречайтесь,
Все остальное – бред!?
Бред – ваши рассужденья;
Бред – злые языки;
Бред – глупостей сомненья,
Коль есть Она и Ты?
Любите и встречайтесь,
Идите на таран,
Не упустите счастье
И жизни своей шанс.
Из тысячи однажды
Звезда засветит в небе.
Не упустите сами
Любовь свою на свете…
17:00. Все! Случилось что-то с ней!
А может мне назло смеется в стороне.
Как чувствовал, что я попал,
Доверив, как ребенок…
Будь посерьезней, я б не стал
Лететь как голый… Впрочем,
Все, что дано – тому и быть…
17:10 На часах!
Ну совесть где-то должна быть?
Пора мне уезжать.
Все. Жду последних пять минут
Обидно и досадно.
Я ухожу. Цветы старушке.
Дарю я на прощанье.
Ну, погоди! Бросаю в урну
Бычок… 17:25.
Сквозь зубы: «Попадись под руку!
Узнаешь, где зимует рак!»
Ей богу! Издеваться хватит!
Посмешища не допущу.
Я нажимаю на сигналку.
Ключом на стартер. Завожу.
Толкаю сзади я «соседа»
И с места рву. Иду на взлет.
Бордюр для смелых – не помеха,
Я ухожу на поворот.
Звонок трещит. Я «на морозе»:
«Пошла ты к черту! Нет меня!»
Я пропускаю пешехода,
А сзади «нервные» гудят.
Обходит слева «мерседес».
Весь в тонировке, твою мать!
Он обогнать меня хотел,
И я нажал до плешки газ.
По «Коласа» лечу на «стрелку»,
Через пути всех обошел
И вот лечу я по проспекту,
По кругу к цирку я ушел.
У «Купалинки» на стоянку
Заехал, встал. Зачем – не знаю.
Сижу и дергаю «баранку».
(Раз пять – и я ее сломаю!)
Подпер меня лупатый «мерс»,
Который плелся вслед за мной
И я включаю задний свет –
Сейчас узнаем, кто есть кто.
Стоит как вкопанный. Я газу,
На тормозах, но дым столбом.
Мне фарами сигналят сзади.
Я – газу, и ловлю прикол…
Пошарил у сиденья сбоку
(Серега парень в доску свой),
И с битой, совершенно новой,
Иду узнать, что за герой
Подпер машину мне в нагляк.
Хороший понт дороже денег,
Сейчас узнаем кто здесь прав.
Дешевый понт сейчас проверим.
Жаль, что не вижу, кто там есть.
Все стекла в черной тонировке.
Я дергаю за ручку дверь.
Не бить же, в самом деле, стекла.
…Чуть  дернулось стекло и вниз
Пошло под силою мотора.

Н:     Браток, остепенись, остынь,
Не то еще накличешь горе.
Я вижу, ты и впрямь боец.
Бог видит – я тут ни при чем.
Ты хочешь знать, зачем мы здесь?
Присядь в машину, перетрем.

Часть 2.
День четвертый.
После полудня.

Витебское шоссе.
Раубичи.
Частный сектор.
Она – в белом платьице до колен,
Нога за ногу…
Сидит в кресле.

Двор огорожен высоким забором.
Английская травка,
                газоны подстрижены.
Под ивой резной буковый столик,
Фонтан с ручейком,
Два толстых мастифа.

Садик с тропинками,
Ручейки вокруг дома.
Булыжником выложен фундамент
Цокольного этажа. Чистый воздух.
Текила и соль.
Четыре детины стоят у ворот –
Надоевшая всем картина.
26 градусов – достаточно жарко.
Ей наливают сок.
Из дома доносится танго.

В огромных черных очках,
В тапочках на босу ногу,
По тропинке идет толстяк
В бриджах и с голым торсом.
Декламирует вслух стихи,
Шепелявя на «с» немного:
Т:    «Блаженное создание Любви!
О, как неистово дыхание мелодий
И голоса в Божественной ночи
Неудержимо повторяют стоны
Истомы судорожных полутонов
Из ожерелья бархатного крика
Из всех созданий счастья и грехов
Из искушений созданного мира…»
Тихонько подойдя к ней сзади,
Он шепчет на ухо ей мило:
«Блаженное создание Любви»,
Скажи, с кем этой ночью было?
Неправда ль, чудные стихи?
Их пишет некий Сагайдаров.
Ты не читала? Так прочти,
Весь Минск сейчас его читает.
А заодно мне расскажи,
Где ты была, моя родная?
А мы послушаем твои
Печальные до слез рассказы.
Ну, как же так, дитя мое?
Тебе и деньги, и квартира,
А ты хитришь и врешь в лицо.
Ты поступаешь некрасиво…
Зачем квартиру продала?
Вещички  все свезла куда-то,
Подставила парнишку зря,
Он, бедный, ждал тебя напрасно.
Он не жилец – с твоей руки.
Во натворила ты чудес!
А, впрочем, можешь и спасти.
Он вряд ли знал, куда полез…
Но ты расскажешь нам сейчас
Как ты резвилась с ним в постели.
Подробно все: где, сколько раз
Встречалась с ним на той неделе?
Быть может, хоть его спасешь.
Твой приговор уже подписан.
Уж слишком долго терпит босс.
Любил тебя он безгранично.
Мечтателем он был всегда.
Тебя я разорвал бы лично.
Шучу. Я слабый сердцем стал,
Мне тонкое искусство ближе,
С годами сентиментальным стал
И трогать мне тебя противно.
Как видишь, шанс еще один:
Есть время у тебя подумать,
Как умудрилась, расскажи,
Все так спланировать, продумать?
Бюджет – не так, чтоб страданул…
Дороже – имя в этом мире.
Ну, начинай, пока все тут,
Послушаем твой голос милый.
«Блаженное создание Любви…»

День четвертый.
Вечер.

Московское шоссе.
Кафе.
Мигают вспышками огни.
Швейцар стоит на этаже.
Он в номере.
Приехали.

Бармен несет поднос поспешно.
Второй этаж. Крутой подъем.
Он входит в двери незаметно,
Стеклянный сервирует стол.
Стоит спиной к нему мужчина.
В открытое окно взирает,
А за столом сидит детина,
Откормленную морду пялит
На бедного официанта.
Детина тянет из бокала,
(который держит одним пальцем),
Вино, налитое до края.

Бармен исчез, как и пришел:
Неслышно, быстро, незаметно…
Детина щелкнул и зажег
Огонь, и затянулся откровенно.

Б:     Хорош курить! Туши огонь.
Последний раз предупреждаю.
Иди курить на коридор.
Я позову, как будет надо.
И не бузи там на низу…
Сядь в ресторане и сиди
И не приставай там ни к кому.
     Я все сказал. Теперь иди.

Московское шоссе.
Огни.
Ему не спится в эти дни.
Рюмка в руке…
Мужчина у окна стоит.
Решает он: «Быть иль не быть?»
Он все решил, но почему-то
Все созерцает у окна…
А вам он кажется занудой?
Он – босс. И «мстя» его страшна!
Он думал этой ночью темной,
Смотря на мрачное шоссе,
О жизни, что мечтал, «спокойной»,
С любимой пассией своей.
Он счастлив был в своих мечтах.
Ее одаривал беспечно,
И всех заставил уважать
Ее одну на белом свете.
Он засыпал ее цветами,
Дарил букеты в сотни роз…
Любил ее на расстоянье,
Два раза видел ее в год…

Она жила свободной птицей,
Имела все и даже больше.
Она мечтала быть любимой
И жить в достатке и свободе.

Она очнулась от гипноза
И поняла, как жизнь пуста,
Что не нужна ей та свобода,
Когда любовь ее мертва.
Она  очнулась, пробудилась
И женщина проснулась в ней.
Жизнь понеслась и закружилась.
Она забыла, кто был с ней.
Она забыла все на свете…
Ее несло от края в край.
Все, что держала в строгом теле,
Сожгла за миг, вступая в рай:
Скупых и щедрых,
Пресных, милых мгновений      
Жизненных утех,
Она жила.  Она любила.
Кого от сердца, кого – нет.

Московское шоссе.
Огни.
Мужчина у окна стоит.
Он все уже давно решил.
Ему не спится в эти дни.
Луна вдалеке…

День четвертый.
Час последний.

Н:    Присядь, браток, поговорим.
И что ж ты с битой на людей
Бросаешься, как на зверей?
Нам-то всего сказать два слова,
Так, попросили, и не больше.

Присел наш друг в лупатый «мерс»,
Чуть только дверь прикрыть успел,
Как сзади бросили удавку.
За неудобства извинились
И задним ходом дали газу.
За «Панорамой» скрылись,
От «стелы» вправо по прямой,
Мимо «Ромашки», под мостом.
И вот «Заславль» впереди,
Но «мерс» направо, в лес пошел.
По левой стороне кресты,
А справа – лес и брызги волн.
Мерседес по песку пошел,
Остановился у воды…
Н:    Все, боец!
Приехали.
Здесь будет твой последний дом.
Наш друг не понял, что за день?
Что за разборка, что к чему?
С утра одно дерьмо вокруг,
Пора узнать, за что здесь бьют,
Почем берут,
Почем здесь лихо,
Базарить – понту
Здесь не вижу.
Их трое, я один.
Так думал друг наш
И решил:
Пока не поздно,
Из всех сил
Бомбить!
Вот только чуть ослабят нить,
И буду действовать.
Н:     Остынь!
Тебе не долго жить осталось.
Бык, сними веревку, пусть подышит.
Имеешь право сказать слово,
Хоть и никто тебя не слышит,
Ты избран нами, а не Богом,
Так что молиться нету смысла.
Так вот, герой, драки не будет!
Чего молчишь? Утихли бури?
Иль может, онемел от страха?
Еще недавно ты был лучше…
Он:  Тогда я собирался драться,
А не кататься здесь по лужам.
Кто объяснит мне, что за бред,
Какого черта? Что за цирк?
За что хотите убить здесь?
И почему Я должен быть?
Вы перегнули явно лишку.
Расход! Ну ладно, напугали…
Вы сами мне мою машину
Приперли в наглую и встали…
Я должен был на вас смотреть?
И здесь за это умереть?
Вы здесь перемудрили сами!
Н.н:  Слышь, не базарь!
Сиди, не вякай!
Чужих кобыл
Не надо лапать…
Нам до сиреневой звезды
Все твои бл-ди,
Как и ты…
Так что закройся,
Стихни, друг.
До приговора
Пять минут.
…………………
…………………

Звонит звонок.
Телефон сигналит.
Кто говорит и о чем говорит –
Он этого не узнает.

Сегодня дурной был день.
Все – суета сует.
Кровь выступила на виске.
Он упал на песок, как в снег.
Его били полированной битой
По ногам, по рукам, по спине.
Били, пока тело жило
И хрипело в крови на песке.
Били, пока билось сердце,
Даже когда треснула голова.
Били, как безумные звери,
До смерти, наверняка…

Он не стонал, умирая,
Когда лопнула голова,
Душа взлетела и не узнала
Свою обитель издалека:
Кости, как белые колья,
В лохмотьях кровавой массы,
Напополам переломан,
На лицо неузнаваем,
Глаза разбиты битой,
Разломана голова…
Хотел бы выжить – не выжил.
И видеть такое – нельзя.

Раздели его до гола.
С мертвого тела все сняли.
Жизнь сгорела дотла,
Цепочка с крестом упала.
Присыпали тело песком.
Достали его документы.
Бензином облили холм.
Не ведали, что творили!
Триста долларов, крест и цепочка.
В гоманце фотография, где он с дочкой.
Н:    Собаке – собачья смерть.
Смотрите – справка
Об освобожденье.
Меньше хлопот, коль зек.

Душа его все смотрела
И рыдала о нем в небесах.
Как же она не успела
Отвести его от греха?
Она рыдала все громче.
И пошел первый летний дождь.
А потом этой темной ночью
Прогремел громогласный гром!
О, как страшен был этот Гром!
Несмолкаемое прощанье!
Тело нашли потом,
Не подлежащее опознанью.

Душа его долго металась
Без могилы и без креста.
Она себя обвиняла,
Но вернуть ничего нельзя.
Она причитала, страдая,
Ведь могла многое изменить!
Она не знала, что так бывает,
И что жизнь сгорает в миг.
Душа металась у края Земли.
Девять дней в безумстве и воплях.
А, улетая, простилась с ним –
Обещала всегда о нем помнить.
Рыдала и локти все оборвала,
Вся в слезах и каплях крови…
Она и вправду - волосы рвала,
Она хрипела свое: «Прости!»
Над рекою спустился туман.
Останки его захоронили
                чужие люди.
Никто его не узнал.
Он исчез вместе с Душою
С Земли…
                И вскоре его все  забыли.

День пятый.

Витебское шоссе.
Раубичи.
Частный сектор.
Записано пять дискет для истории.
Вечереет.

Она в слезах еще красивее –
Трогательная беспомощность
                так к лицу!
На босу ногу, на позолоченной
                шпильке,
Открытые                Туфельки подчеркивают   красоту
Необычайно изящных ног…
Шелковое кимоно
Взапах, под пояс, до самых пят!
А разрез так долог!
Все же страшная сила –
                женская красота…
Ей к лицу и слезы, и грубость, и нега…
«Я простил бы ей все навсегда» –
Думал толстяк, читая сонеты,
И наблюдая за ней через ширму
Старинного тонкого хрусталя…
«Неужели ее лишат жизни?
Невозможно! Ведь так нельзя!»

Звонит звонок.
Телефон сигналит.
Кто говорит и о чем говорит?
Она этого не узнает.

Толстяк ее подозвал.
Налил себе виски в рюмку,
Ей вина полный бокал,
Виноград достал на закуску.
Предложил выпить еще.
Она вздрогнула и отказалась.
А он наливал себе еще и еще…
И решил рассказать все, что знает.
…И что любовник ее убит
Смертью лютою, как собака.
И сказал даже, где зарыт,
Только вот кто убил – он не знает.
Показал ей цепочку и крест.
Т:     Ручная, видать, работа…
Теперь ты поверила мне?
А все – о тебе забота!

Она, не веря своим глазам,
И, не веря тому, что слышит,
Выпила залпом вина бокал…
Она не знала его даже имя!!!
Задрожала, не понимая,
Где правда, а где здесь ложь…
Толстяк, запугивать продолжая,
Предложил ей сделку ценою в ночь.

Она взирала, не понимая,
Сжавшись калачиком, как дитя…
А он картавит: «У-тю-тю, расслабся,
Осталось времени до утра!»

И только он ей поможет выжить,
Убежать навсегда и скрыться;
Даст ей денег, паспорт
                и даже машину;
Боссу  покажет «ее» могилу;
Даже больше – он схоронит
                в могиле бомжиху,
При условии, чтоб Она все забыла
И исчезла из этой жизни.
Но взамен – всю ночь до утра,
Чтобы тешила и развлекала.
Ну а нет, за добычей с утра
Приедут трое. Их Босс отправил.
Он схватил ее и потянул,
Тонкий пояс порвался сразу.
Он ударил ее по лицу.
«Все равно никто не узнает» -
Кричал он ей, задыхаясь от жара,
Хватая за волос ее…
Она разбила китайскую вазу,
Осколок вонзила ему в плечо.
Побежала.
Схватила, не видя, что-то      
Подруку из вещей…
Выскочила до ограды…
Закрыты ворота.
Закрыта дверь.
Побежала она вокруг дома.
В два метра стена из камней
По периметру вокруг дома.
И все поняла теперь.

Загорелись прожектора.
Собаки на лай перешли.
Она закрыла глаза.
Собаки ее нашли.
Он тащил ее в дом, нагую.
Она билась из всех своих сил.
Теперь он решил, что будет
Бить ее, пока не станет Она просить,
Пока не станет молить о пощаде,
Пока сама не предложить взять
Ему девичью честь в награду
Чтоб бесчестие оправдать…

Она отбивалась, потом обмякла.
Он всем телом накрыл ее.
Она из всех своих сил пыталась
Туфельку снять  с позолоченным каблучком.
Он тянул ее на кровать,
Обвивая как жертву паук,
Чтоб там ее тело взять…
Снимая штаны свои на ходу.
Она из всех своих сил,
Взывая безумным криком,
Ему в шею загнала клин –
Позолоченный, тонкий как шило.
Его мокрое тело сползло,
Распласталось на черном паркете…
Услышали Боги ее…
Она смыла кровь в туалете.
Тошнило ее, как в кино,
Голова закружилась в ванной.
Через два часа все прошло.
Она оделась и все убрала.
Собрала на полу стекло,
Убрала кровать, как смогла.
Из шеи вытащила его
Шпильку, тонкую как игла.
Она вышла теперь во двор.
Нашла карабин в дверях.
И пошла по дороге вон,
Веря в то, что все это - сон.

День пятый.
Утро (рассвет)

Московское шоссе.
Кафе.
Мигают вспышками огни.
Ресторан давно закрыт.
Рассвет.
Мужчина у окна стоит.

Б:     Самир!
Езжай! Я передумал!
Брюхатый не поднимает трубку.
Еще бы дел не натворил!
Увидишь, если начудил –
Его в расход.
Есть три часа.
До Минска ходу пол часа.
Ты привезешь ее сюда!
Пускай  живет. Прощаю я.
Когда ее ты успокоишь,
Дождись «быков» –
                им вены вскроешь.
Меняю план!
Пока Она за стенами особняка,
Приказ «быки» не пустят в ход.
Самир! Ты понял? Муохвухо?*
Я приеду согласно нашему договору.
С «быками» связи быть не может.
В твоих руках Ее судьба.
Брюхатого молчит труба,
Наверно, спит, обрюхший хрен…
Я склонен верить, что он нем.
Ведем дела с ним не впервой,
Всегда он думал головой.
А коли все спокойно там,
Брюхатому аванс отдай.
Езжай, Самир! Храни Аллах!

Самир – огромная детина,
Нажал на газ.
Ушла машина.
И дым из-под колес до неба.
За пол часа – сто километров.
Через Борисов до Кургана.
На Вильнюс – поворот направо.
За пять минут, а может три…
Вот особняк.
Вот Раубичи.
Самир засунул «ствол» за пояс.
Свернул с дороги, пряча в лес
                машину.
Он всегда был осторожен.
Из леса вышел и исчез
Среди заборов и деревьев
«Сиротских» министерских дач.
И вот он открывает двери.
И сразу понял – все не так!
Все обошел.
Все осмотрел.
Все понял, но куда теперь?
«Быков» здесь ждать или искать?
Но где? Он этого не знал.
Решил поехать вдоль дороги,
Вдруг повезет – она найдется?
Искать? Но где? Головоломка.
Все по порядку: ехать в город,
Потом вернуться, ждать «быков»,
А повыдергивав им ноги,
Опять искать – через дружков,
Девчонку, будь она не ладна!
Но время мчится. Время нет.
Не разминуться бы с «быками»,
Их упускать резона нет.
Осталось полтора часа.
А все же, вдруг она умна,
А если кто ее увез?
Вот это будет оборот!

День пятый.
Утро.

Она шла целый час по дороге,
Потом пошла через лес.
Наткнулась на аэрошколу –
За забором стоял раритет,
Обогнула огромное поле,
Вышла к Витебскому шоссе
И пошла по Логойской дороге,
Голосуя попуткам всем.
Пролетали машины, как ветер.
Никто не хотел тормозить.
Кто из нас в случай не верит?
Чему суждено – тому быть!
До Минска два километра.
Логойский тракт впереди.
Лупатый «мерс» тормознул в двух метрах,
Кто-то крикнул: «Скорей, садись!»

Она замерзла, устала от ночи.
Эта ночь слишком долгой была,
Но смутил ее вид черных стекол
И она дальше вперед пошла.
Мерс догнал, тормознул поближе,
Из него вышло три пацана.
Они все как один были бриты.
Одного узнала Она!
День назад он ее у проспекта
Тормознул, на Сурганова, 6.
Она шла к пяти к «Бакалее»,
А этот увез ее в «БМВ».
У «Риги» на главной стоянке
Запихнул ее к Толстяку,
И ее увезли на «Фиате»
К проклятому особняку…

Она стояла сейчас спокойно,
С достоинством: гордо и смело.

Н.н:  А мы летим и глазам не верим –
Нам на встречу идет наш 
                доллар!
Как видишь, чудес не бывает,
Мы спешили к тебе на пик-ник,
Да если б сейчас не узнали –
Потеряли бы деньги свои.
А денеф-фки – наша сла-абость!
Тебе ведь денеф-фки тоже нужны?
Хотя откуда ты это знаешь?
Н:     Бык! Закройся и не п-и!
Сажай в машину кобылу.
Поехали на особняк.
Теперь мы удвоим прибыль,
Вот обрадуется Толстяк!

Въехали прямо во двор,
Все знают здесь, как хозяева.
И ее потащили в дом,…
На полу нашли там брюхатого…
Замешательство длилось недолго.
Все решили вмиг на ходу.
Н:    Забирайте с собой все, что можно,
Ни к чему это Толстяку.

Рассудили справедливо и честно –
Убивать бабу – грех на душу.
Хуже нет неоплаченной сделки.
Пусть живет. Значит Богу так нужно.

Н:    Бабки ищите скорей!
Молись, дура, чтоб не нашли.
Пол часа до смерти твоей.
Если бабок не будет – живи!

Она сидела в тени зеркал.
Двое громили все на пути.
Один в комнате закричал:
«Братва! Уходим! Нашли!»

Н:    Видать нагрешила много.
Пять минут тебе до приговора!
Здесь нельзя.
Заметай следы.
Залепите рот ей скотчем
И разлейте повсюду бензин.
Девчонку в машину. Уходим!

Машина пошла со старта.
Вспыхнул факелом особняк.
Она еще не понимала,
Что везут ее убивать.
Не бывает такого в жизни,
Где случайность сплетается в смерть.
(Хотя в истории случаи были
Завернутые «на-нет»…)

Огонь полыхает до неба.
Лупатый свернул на Уручье,
Вдогонку на «стосорокете»  в поворот
Самир входит круто.
Ложит на стосорока в поворот
От Кургана вверх-вправо.
Он видел издалека
Эту «ешку», как она стартовала.
Он объехал впустую крюк
До самого Минска, к тракту,
Все надеялся где-нибудь
Увидеть ее, но напрасно…
Он вернулся и снова он опоздал.
Увидел «мерс», уходящий к   Кургану.               
Уж слишком быстро тот стартовал
И тем выдал себя, не зная.
Два часа пятьдесят семь минут.
Самир «ешку» нагнал…
Через три минуты ее убьют.
И Самир это точно знал.
Фарами светанул, подал сигнал.
За стеклами ее не видать.
И решил их Самир прижать…
Время вышло. Нечего ждать.
«Если там она – отобью -
Думал он, зажимая «ешку» -
Если «мерс» не тот, то прощу
Убитого на них время».
«Беретта» достал на консоль
И тормознул у морды.
И тут замигал светофор –
«Мерседес» встал в метре от
                пешехода.
Самир выскочил, дернул дверь.
Двери заперты – значит в точку.
Не уйти им никак теперь!

«Мерс» решил газануть не в  строчку.               
Самир не умел долго думать –
Прострелил резину, разбил стекло.
Она тянула к нему свои руки.
Самира знала Она в лицо!
Мерседес замер на месте.
Двое выскочили, третий мешком...
Огонь открыл Самир на поражение
Замертво двое упали на землю.
Третий, что в машине остался,
Через тонированное стекло
Стрелял в Самира не колеблясь,
Видя смерти своей лицо.
Третий потащил ее на удавке,
Забрав деньги из «бардачка»,
И уходил он на «стосорокете» –
Регион 9.5 – Чечня.
Остановился на том же месте,
Где дружка убивали они.
Третий вытащил за удавку на шее
Ее и крикнул: «Беги!»
Она, словам его не поверя,
По воде пошла, чуть идя.
В голове у нее шумело.
Она боялась сойти с ума.
Третий шел за ней сзади, рядом,
Не спуская с нее прицел.
Она шла босиком, спотыкаясь.
Он целился в спину ей.

День пятый.
Полдень.

Московское шоссе.
Кафе.
Гремит гроза.
Дождь проливной.
Бармен подал к столу обед.
Мужчина стоит у окна.
                Ждет.
Он – проживший в России
Всю свою жизнь,
Достигая вершины,
Всегда был один…
Он – любивший не раз,
Думая, что на век,
Терял. Сам себя,
Истязая изо дня в день…

Он – ломая себя,
Исподволь, год от года,
Черствым циником стал
Вопреки природе…
Он – умел любить,
Но любовь растворилась…
Он – учился жить,
Но его боялись…

Он – умел дружить,
Но друзья предавали…
Он прощал и жил,
Но его убивали…
Он – умел воевать,
Но всему свое место…
Он – учился ждать,
Закаляя веру…

Он – шел в разгул,
Но терял рассудок…
Он искал подруг,
Но встречал проституток…
Он – уходил в себя,
Но сдавали нервы…
Он – учился лгать,
Но не мог лицемерить…

Он – познавший грех
Безнаказанности убийства,
Он – имел, что хотел,
Беспредела вкусивший…
Он – избрал одиночества путь,
Оставаясь в тени, не имея лица…
Он – всем объявил войну
До последнего скорбного дня…

Он – льстил сам себе,
Взлетая выше небес…
Он – был везде и нигде…
Он был всем, презирая крест…
Он – разжег огонь
Выше неба и звезд…
Он – сойти не мог
С выбранных им дорог…

Он – разучился любить,
Каменной становилась душа…
Он – резал, крутил и мстил,
Созидая империю зла…

Он – сам себе сознавался,
(Чувствовал забытую боль),
Он не хотел быть несчастным
И решил уничтожить зла ком.

Он – творивший безумия в мире,
На камнях взывал пророка,
Просил одарить его силой,
Чтоб избавиться от пороков…

Он – ушедший в изгнание с детства,
Потерявший любовь и друзей,
В Шалях схоронивший невесту,
Одичавший среди людей –
Обрел все блага света
Ценой безвозвратных потерь.
Прозрел на исходе жизни
И молил о прощении небо!

Небо, слыша его молитвы,
Пустило в ход свои провиденья:
Свело их вместе – Его и Ее,
И с этого все началось.

Пророк видел в Любви смиренье,
Понимание и прощенье,
А в нем проснулась звериная сила,
Управлять которой он был не в силах.
Небеса призывали его
К пониманию мира всевышнего.
А он – влюбился. Его - несло.
Одержимый ревностью и даже мыслями,
Унижал ее, как рабыню,
Возносил ее выше звезд.
Почитал ее, как Богиню,
Ревновал снова и снова, до слез.

Иногда, приходя в себя,
Он ее удалял, как мог.
К воздуху ревновал,
И однажды приснился сон:

…Джибраил в белом саване говорил:
«Чтоб тебе удержать свой трон
В мире мертвых и в мире живых,
Принеси миру жертву
                и кровью своей омой,
Отпусти Любовь, пусть летит!
С неба за ней смотри
И ты увидишь, чем пророк тебя одарил!
Ты наивен, хоть и долгую жизнь прожил.
Ты увидишь, кто достоин твоей Любви.
Кто достоин жертв и присяги,
Ради чего стоит жить… и ее оставить.
Все, что увидишь с неба –
Это будет сигналом моим.
Тебе решать. Приговор выносить.
Научись видеть высшую мысль!
Небесам нужна жертва твоей руки,
Приглашенных в писании много,
                а ты один,
Ибо избранных – единицы.
Ты – жрец. Отдай нам жрицу!
Увидев ее коварства,
Тебе легко будет с ней расстаться!
Жалость не свойственна небесам
И скоро в этом ты убедишься сам.
Ты избран здесь и избран там.
Ты скажешь, что всего достигаешь сам?
Задумайся!
              Не спеши небо гневить!
Лучше вспомни свои пути,
И ты поймешь,
               кто всегда с тобой рядом был!
Сейчас поздно менять что-либо.
Ты сам все решал и делал свой выбор!
Так спеши успеть! Не меняй решенья.
Иначе себя ты предашь забвенью.
И своими собственными руками
Убьешь все то, что достиг вместе с
                нами…»

Он не верил снам,
Но послал гонцов,
Чтоб следили там
Изо всех концов…
Чтоб с нее не спускали глаз
Ни днем, ни ночью,
Чтоб досье собирали
Незаметно и молча, и всякий раз
Сообщали все подробно и точно,
Чтоб никого не спугнули –
Пусть Она делает, что пожелает,
Ведь если Она его любит,
То изменить не сможет…
За ней следили, а ему было страшно…
За нею смотрели со всех сторон.
Она жила безмятежно, как птица.
Она встречалась, ходила в кино,
Но только с друзьями. Она же – жрица!
Она – ждала его каждый день.
Шли дни и недели. Шли месяца.
И вот настал в жизни
                страшный момент –
Она ребеночка от него мертвого
                родила…
Он – снова молчал издалека.
Она – в отчаянье билась, ребенка
                хоронила.
И в День Отчаянья все отдала,
Продав все вещи, машину, квартиру…
Решив всю жизнь свою изменить,
Спешила уехать куда-нибудь,
Чтобы там где-нибудь
Все, что было – забыть.
Она решила и выбрала путь:
Бежать без оглядки
На самый край света,
Если Ему дела нету
Где любимая и что с ней.
Она потеряла смысл жизни.
Остался выбор – либо побег,
                либо смерть.

А в это время
Он слушал доносы:
«Босс! У нее поклонников тьма!
Катают ее по дачам,
Входила в чужие дома,
Возвращается по утрам,
Чаще с кем-то,
Редко – одна,
К тому же беременная она.
Пока нам еще не известно
От кого и когда,
Но, думаю, вам интересно
Будет узнать отца».
Чуть позже донос еще:
«Не стесняясь,
Катается в казино,
Была в ресторане,
Была в кафе,
А недавно ходила в баню!
С ней были двое из того же кафе!
Что сними делать?
Они с ней везде!
Точно не наши.
Мы ждем указаний ваших.
Да, возили ее в больницу,
То один, то второй, как по списку.
Родила уж как-то
                чрезвычайно быстро!
До самых родов, видать, ходила.
К ночи, в одиннадцать, разрешилась,
Утром ее увезли на машине.
Мы записали всех пофамильно,
Но это в отдельном списке!
Что с ребенком – пока не известно.
Ищем ее. Она как будто исчезла…»

Донос за доносом.
Что не донос – то в точку.
Что не донос – то в десятку.
А его то в жар, то в холод бросает.
Дрожь по телу
И губы до синевы,
Хрустит кулак,
Скрипят скулы,
В глазах дьявольские огни…
Он метался, но думал недолго.
Приказал схватить всех молча.
Ребенка забрать, увести на Кавказ,
А ее и любовников – наказать!
Стереть всех с лица земли!
Всех кто с нею был,
И всех с кем Она была.
Оплату возложить на Толстяка.
Приказ исполнять
И доложить в два дня.
Приказал ожидать приезда
В десять утра,
Для дальнейших действий,
Чтобы самолично все видеть на месте.
Все действия корректировать
Будет Толстяк.
Соблюдать тишину.
В эфир не входить.
Оборвать всю   связь.               
До приезда все вопросы закрыть
                и забыть.
Ее труп до приезда в подвале скрыть.               
Всех остальных уничтожить по списку.               
Захоронить в указанном месте,
                не  выезжая из Минска.
Ждать утром.
Подведем итоги
                и в путь-дорогу!

День пятый.
После полудня.
Последний час.

Третий шел за ней сзади, рядом.
Целился в спину дрожащей рукой.
Она споткнулась о камень, упала.
Раздался выстрел – один, другой…
Она вскрикнула. Пуля в сердце попала.
В судорогах она потянулась,
             невероятно, но приподнялась…
Третий стрелял ей прямо в лицо.
Третья пуля пронзила нежную грудь ее.
Четвертая попала чуть выше – в губы.
Пятая навылет, не задев кости
Руку пробила. Она упала.
Еще жила и сердце ее стучало.

Что происходит, понять Она не могла.
Она – умирала. Кровь смывала волна.
Она – умирала. Безмолвно, без крика,
                без слез.
Третий стоял и ждал,
Когда же смерть ее заберет…
На песке он увидел знакомый
                до боли крест.
От страха крестик не тронул –
Второе убийство здесь.

В памяти оживились
События вчерашнего дня.
И, забыв про нее, он пошел к машине,
Оставив ее умирать.

Не доходя, в пяти метрах,
К нему навстречу из-за кустов,
Вышел так, как выходит Демон –
Весь в крови, наставив ствол
                На Третьего.
(Третий жал спусковой крючок,
Вместо выстрела прозвучал щелчок).

Третий смотрел, не веря,
Смерти своей в глаза.
В ста метрах прострелянный «мерин»
На обочину съехав, стоял.
Третий рванул, как заяц,
В сторону вдоль кустов,
Но «Беретта» был до плешки заряжен –
Третьего не дано!
…………….
…………….
……………..
Самир подошел к Ней поближе.
Она дышала еще…
Он поднял Ее на руки
И увидел цепочку его…
Она улыбнулась, не веря,
Молча закрыла глаза…
Он нес Ее к «стосорокету»,
По щеке его катилась слеза.
Набрав номер, застыл в ожиданье,
Кровь теряя от ран, стонал.
Она лежала на заднем сидении,
Крест прижимая к губам.

Гудок все гудел неотвеченный,
Видно, соту свою искал.
И вдруг на гудок ответили:
Б:     Дик ву*!
Ты куда пропал?
Самир! Отвечай!
Куда делся?
Я проехал дом,
Там пожар…
Или ты с дуру где-то нажрался?
Отвечай! Диквусо!?*  Достал!
Самир перевел дыхание
И с трудом в ответ проговорил:
С:     Я у моря.
Ты место знаешь.
Приезжай скорей, забери!

Он летел, не понимая,
Что случилось.
И все не так.
«ГАИ» за скорость его тормозили.
Он втопил до плешки газ.

Девятнадцать км. до Минска.
Три минуты по кольцевой.
Он увидел Самира машину
Еще с дороги, на берегу другом.
Свернул у «Заславля» в лес.
Пошел по ухабам «бумер».
За ним картеж и десятки сирен.
Он – все понял. И уже не думал.

Он выехал на песок,
Вытащил АКСу
И к машине Самира пошел.
…………………
Сирены сверкали в лесу…
Он - шел и все понимал,
Но не верил в то, что увидел.
Он - ноги Ее целовал…
Она – слышала Его крики…
Он – кровь Ее целовал
И руки черного цвета…

Самир уже не стонал.
Он отдал дань Этому Свету.

Она - еще продолжала
Дышать тихо-тихо, как ночью…
Чуть слышно Она прошептала:
«Любимый, родной, мне больно!»
Кровь хлынула резко, ручьем.
Она – смотрела в Его глаза,
Веря в то, что все это – Сон.
Сердце остановилось.
Она - умерла.

День пятый.
Полночь.

Д:     Все!
Свершилось!
Замкнулся круг!

Мы не ошиблись!
Расчет был крут!
Он все сделал
Своими руками.
Мы лишь чуточку подправляли!
(Самую малость!)
Ваша  Честь!
Все по закону!
Виновных нет!
(Немного обмана –
Самую малость…
Немного интриг,
А он и сломался!…)

Мы сами такого
Не ожидали!
Даже «ГАИ»
За ним отправляли!

С:    То, что Ты – плут,
Это мы знаем.
Про проделки твои
Нам все рассказали:
Она умерла у Него на руках,
Там же скончался его же брат,
От пулевых ранений остыл…
Недалеко от них
Нашли еще труп один.
Установили:
Убит из «беретта».
Один у реки
И двое там – на проспекте…
И что мы имеем?
…Искалеченный труп,
Найденный там же
На прошлой неделе…
Один был убит
Острым предметом в шею,
И был сожжен
На собственной даче
За Минском, не доезжая
                Раубич.
Всего: искалеченный труп;
Плюс сожженный на даче;
Троица плюс
И ее воздыхатель;
Один из кафе найден
                сброшенным с крыши  дома;               
Другого нашли раздавленным
                под вагоном;
Не испугались ребенка убить?
Здесь перебор!
Я обязан судить!
Дальше: мне разъяснили
Твою «непричастность».
С Самиром все ясно:
Он исполнял свой долг
                перед братом;
Ее вы убили, но Она
                непричастна
К тем обвинениям
                и лживым доносам!!!

Д:     Ваша Честь!
Вы учтите наш профиль!
Где-то, быть может, мы перегнули,
Но в общем-то,
                не отступали от сути!
Мы ведь не слали Ему фотографий,
Оградили от фальсификаций!
Все, между прочим, решал Он один!
Конечно, немного ему я помог,
Но все же Его никто не толкал,
Он сам все решил и свой план исполнял…
Я лишь только в одном виновен пред ним,
И то, как сказать –
Он машину-то сам не остановил,
Вот я и отправил вдогонку «ГАИ».

С:     Ладно! Ладно! Конечно,
Я знаю зачем.
Ты, конечно, хотел,
Чтоб Он уцелел.
И план не закончил, что ты закрутил!
В этот раз признавайся – перемудрил!

Д:    Ваша Честь!
Что Вы! Что Вы!
Нисколько! Поверьте!
Он бросился сам на ГАИ,
Будто звери загнали его
                к обрыву у бездны…
(А они-то могли и помочь и утешить),
А Он с автоматом на них, как же так!?
А Вы вдруг решили, что я виноват.
Конечно, Он мог остаться в живых,
Я патроны в ГАИ не успел заменить,
Боеготовность – великое дело!
Увы, не моя компетентность.
Вот и вышло, что бой
Получился как в жизни…
Все в рамках закона и даже слишком:
Накрыли банду головорезов,
Уже на награды подали список.
И нам это только один
                сплошной плюс!
Он – мертв и теперь
                я им спокойно займусь…

Тем самым могу, Ваша Честь, заявить!
Что он для всех нас
                службу может служить!
Такие как Он – уникальные
                экземпляры,
Они (Он) – слушают нас и
                других нам не надо!
Ведь главное то, что Он управляем!
Я сделал Его!
За это награда
                мне полагается – Ваша Честь!
Уж теперь я закончил свой эксперимент!               

С:     Все бы не плохо,
Но много жертв!
И зачем нам мертвые –
Кем владеть?
Мы - здесь, на земле,
А там мир иной!

Д:     Ваша Честь!
Я раскрою секретик свой.
Вы ведь знаете,
Я – испытатель!
По правде сказать –
Тот же экспериментатор!
И сейчас достоверно
                до Вас довожу –
Все живы! 
А я закрутил игру:
- проверил, на что способна Она.
Она чиста и нам не нужна.
- проверил, на что способен Он.
Он управляем, и значит – мой.

Простите, что Вам сразу не рассказал.
Я хотел в своей силе убедиться сам:
Вы поверили всем, но только не мне,
Значит, я достоин гореть в огне!
Значит воистину – дом мой Ад!
Значит, я служу и ем хлеб не зря!
Все мною продумано до мелочей
И теперь я готов миром владеть!
А пока, Ваша Честь,
                все здоровы и живы.
Все это – только проект мой,
                От Вашего имени.
Как только вы скажете мне
                исполнять,
Я знаю, как в жизни устроить Ад!
И причем, все настолько просто,
                до слез…
Вы прочтите сначала мою
                поэму- донос.               
И здесь мне таланта не занимать,
Я же должен Вам гений свой
                показать.
Ваша Честь, я стараюсь,
                лезу из кожи вон…
Прошу, Ваша Честь, вынести мне
                оправдательный приговор!

С:     Ты утверждаешь,
Что все живы-здоровы?
Он и Она?  И все остальные?
Я проверю все сам!
Каждое твое слово, но…
Оставлю тебя под присмотром,
Для спокойствия, в собственной свите.
Чтобы ты не пустился в новые
                эксперименты.
А пока, будешь обучать азам
                новое поколение.

Если слукавил перед Высшим Судом –
Навсегда будешь изгнан с мира этого
                в мир иной,
Без права прощения Сатаной!

А пока – твоя работа имеет смысл.
Ты добился высот. Я об этом обязан
В Высшую инстанцию доложить.
Ну а сейчас, пока мы все проверяем,
                решаем,
                как с тобой быть,
Исчезни и не появляйся нигде,
Испарись!
Растай в облаках!
Растворись в воде!
Заройся в песках
На серой Луне!
Апокалипсис не тебе вершить.

Конвой!
Уводите!
Суд удаляется.
Суд – закрылся.

Эпилог.

Утро. За окном рассвет. Он никогда не повторится. Ветерок колышет тюль нежно и забавно.
Тяжелая ночь. Я дотянулся до табуретки на которой лежали сигареты и еда коснулся ее волос. Она спала тревожным сном. Я это чувствовал своим сердцем – всю ночь она была беспокойна, мне казалось сквозь сон, что она не раз просыпалась.
Я приподнялся, чтобы дотянуться до сигарет и увидел на ее глазах слезы… Глаза ее еще были закрыты. Спала ли Она вообще? – подумал я.
Скорее от волнения, совершенно не желая ее будить, я прошептал: «…..родная, проснись, любимая! Ты плачешь, солнышко. Проснись, милая!»
Она открыла глаза. Ее волос был рассыпан по всей подушке. Она такая красивая! Боже! Как я люблю ее! Ее губы шевельнулись, но она молчала, слезы катились по ее щекам.
«Сашуня, - прошептала она, не открывая глаз, - Боже, не приведи Господи никакого горя ! Я сегодня не могла спать. Еле заснула. Наснилось всякого-разного…» Она снова замолчала и, приоткрыв глаза, горько заплакала, сжимая рукой подушку. «Я плакала навзрыд во сне. Что и о чем снилось – не помню, - продолжала она говорить сонным-сонным, мягким и нежным голосом; голосом, который я так безумно любил, - снилось кусками разными. Помню огромный пень, спиленное дерево огромное… А-а, чушь всякая. Плакала во сне долго, несколько раз за ночь, Боже!»
…Она замолчала. Такая красивая, нежная, любимая, Сонюшка моя родная! «Что же в головушке твоей?» - подумал я.
«Сашуня, ты ведь никогда не оставишь меня одну? Никогда-никогда?» Я прижал ее нежную головушку к своей груди, обнимая ее и гладя ее ласковый волос, шептал ей на ухо: «Какие страшные мысли посещают такую славную голову, родная! Мы вместе навсегда, до последнего дня, как в той сказке – «Они жили долго и счастливо и умерли в один день», это про нас, любимая. Ты – вся моя жизнь. Без тебя нет меня».
Спустя много лет я понял смысл сна, который терзал в ту далекую летнюю ночь мою любимую женщину. В ту ночь она ясно увидела, что вся моя жизнь изменилась с точностью, согласно вещему сну. Старая жизнь рухнула и растворилась навсегда в страшном прошлом, как рухнуло то дерево, оставив лишь огромный пень, как след от некогда прожитой мною жизни. В той жизни мы были вместе.






19 июня – 05 июля 2006 г.
Г.Минск.
03:02