Шелест травы

Переживание чувств

(в тексте используются цитаты из произведений Уолта Уитмена и Ювенала)





       Никаких сюжетов, что могли б оформиться в реальность. Нет ничего, я бездну вокруг наполняю своим же дыханьем. Пусть другие из вздохов моих формируют слова и мечты. Я обозначаю лишь присутствие своего бытия, которое может быть кому-то интересно.



       Мысли возникли из ниоткуда, пронеслись сквозь сознание и упали в бумагу скорыми короткими значками. Блеск новизны пролетел так стремительно… . Мне же достались  отпечатки  небесного  присутствия, которое только  что было.



       Несколько слов, самых удачных, приятных, волшебных. И больше нет ничего. Всё остальное лишь унижает восхитительный блеск самого главного, в котором пребывать я  хотел бы всегда.



       Трудно найти слово, с которого начнётся изложение мысли здесь на бумаге. А если такого слова  нету и вовсе? А если мысль – это сразу всё, просто запах свежей травы, когда  лежу на поляне, открытый всему,  и  позабыл названья и числа?

 

       Простор для белой птицы, летящей далеко, и необъятный океан, который не охватить ни руками, ни взглядом. Так незначительно моё вдохновение пред таким гигантским размахом! Как великолепна невидимая мне отсюда с земли даль, обретённая целью   высоко  летящей небесной  птицы!


1


      Канули фиолетовым отблеском последние лучи моего пребывания в детстве. А оттуда  настойчиво просятся звуки тоскующей скрипки. Она плачет, рыдает, а я стою у забора,  и не в силах подойти хоть чуточку ближе. Меня отделяет от былого высокая стена современности.


      
       Был, словно и не был. Жил, словно дремал. Годы, как духи, висят надо мною. Вроде бы есть, но их уже нет. Есть только сияние дня, озарённое благородным восхитительным солнцем, которого нет нигде больше. Время упаковал я в конверт и положил в карман, а навстречу грабитель попался, и отобрал у меня моё время, и понёс его куда-то, где меня давно уже нет, и не будет. Ничего у меня не пропало, и карман так и остался карманом, но внешняя безупречность всё же обманчива, а мысль томится «ограблением века». Я дошёл до угла какого-то здания, и мне показалось, как самое главное исчезло в моей жизни. Как гвоздь заколочен не в ту стену, как вода проистекает не там, где хотелось бы жаждущим людям, так и мне стало жаль, что когда-то  безжалостно сложил своё время, предоставленное мне в полноте, и так бездумно и легкомысленно  упаковал в конверт и забыл о нём. Время никуда не исчезло. Оно где-то есть, даже если украли его самым наглым образом. Найти бы только тот самый тайник и вернуться туда, откуда так славно всё начиналось.      



       И вот идёт наперерез мне множество народу с воинственным видом с топорами и с саблями. Меж их рядами кое-где проступают собачьи морды, свирепые и голодные. Я вижу, как за ними идут толстые купцы и начальники, едва идут, но их поддерживает прислуга и челядь… . Их много. А я один стою пред ними  растерянный и с ужасом проглатываю грядущее…



       И стала земля красной под ногами моими, и стало небо моё бледно-жёлтым, и не было мне прощения, и надо мной пронёсся злобный северный ветер. Ещё немного, и я могу оступиться, ещё чуть-чуть и меня уже не будет в череде получающих счастье. Страх оказаться выброшенным из благодати оказывается значительно сильнее, чем быть просто несчастным.



       Океан, а там земля, здесь утлое судёнышко. Едва держится оно на плаву, и я в нём плыву. Ветер и огромные волны. И невозможно вырваться из пленительного окружения ревущего океана. Земля так близко, но там мрачные скалы, и никак не забраться наверх. Океан угрюм и страшен. Мне холодно, и я промок и негде укрыться, и негде спастись. Осталось только Небо!



       Наступает огромным потоком вода, с высоких гор несётся, истребляя непрочное, шаткое. А над нею птица в полёте осматривает утраты злобного дня. Здесь уже нет ничего, что могло быть хоть чем-то полезным для желания жить на развалинах. Сколько воды утекло, всё пропало! Птица, лишь загадочная белая птица, так и кружит в моей памяти, и зачем же она  летает в моём уставшем от жизни небе?



       Основательно схватил и тяну. Годы проходят, неисчислимое число лет, и сколько пустынь и степей я прошёл, а я всё тяну и тяну. И нет окончания труду моему. Воля тянуть давно превратила меня в струну. На  проходящем ветру струна зовёт меня снова и снова вдаль. Как в прежние времена, когда бесконечность едва только раскрывалась предо мною, вот и сейчас надо идти и тянуть свою ношу куда-то вперёд, где её может кто-нибудь ждёт, туда, где примут меня  в объятья и  дадут мне  немного воды, хотя бы глоток.    



       Свеча в темноте. И снова, как в прошлый раз, двигаюсь к ней. Среди пурги и ветров, среди непонятных мне отвергнутых лиц, я иду к ней, к своей свече. А она ещё не погасла  и ждёт меня одинокого. Немного ёще, может быть я смогу, я должен суметь, нет  другого пути, только бы к ней идти, лишь бы пламя свечи не угасло в эти морозные дни.



       Я беру в лесу несколько упавших листочков, собираю в букетик, как будто это цветы, и провожаю с ними осеннее солнце, уходящее от меня куда-то за горизонт. Стало холодать и темнеть. И букетик из листьев уже не вызывает восторга. Впереди разорванная тёмная ночь, а  дальше только зима… .



       Полёт над участком земли – вовсе не то же самое, что над бездной, над которой раскрывается пасть пожирающего страха. Я сжимаю в себе струны, и пытаюсь их дотянуть до самого края. Получится у меня это или нет – я не знаю, и в ужасе проношусь мимо  небытия.



       Фотография на стене. Лики оттуда смотрят на меня с любопытством. Немного ясных блистающих глаз. Давно меня нет пред главным входом в обитель. Я выбросил всё, что было тогда совершенно ненужным. В распахнутый люк я увидел  притчу свою, рассказанную кем-то из освящённых. И вот я нагнулся, чтобы стать хоть чуточку ближе, и  почувствовать, как давит скала, которой не было здесь. И  подумал, что раньше я не был насколько пустым, как теперь перед встречей с далёким чужим. И мне стало беспредельно жаль, что я выбросил лишнее, что было тогда. А сейчас не могу без прежних успехов  души.



       Сегодня не мой день! Вышел во двор, стащил с себя  сапоги, полез я в колодец, и хотел утопиться. Посмотрел я наверх. А оттуда, такое великолепное небо раскрылось предо мною. Белые облака величаво смотрели на меня свысока. Красота-то какая, и почему же я прежде не видел её!? Лёг я  на землю и просто смотрел,  заворожённый.


2


       Её я не сразу узнал. Она была за другой, раскрытой навстречу приходящему  новому дню. Я из тех немногих, кто был с нею рядом тогда. Но то, что было когда-то, может быть совершенно утрачено. Смысл нарастает, когда в него веришь. И вот уже новые города и просторы огромной страны, там, где я ещё не был. «Ночью я открываю свой люк и вижу, как далёко разбрызганы в небе миры… . И всё, что я  вижу, умноженное на сколько хотите, есть только начало новых и новых вселенных…».



       Я смотрю на неё, но мне кажется, я вижу не всё. Я не вижу того, кто за нею каждый  шаг её наблюдал и придавал ей способность полёта. Любовь, которая нас окрыляет,  всё также сильна и таинственна.



       Можешь ли знать, что же такое другая жизнь, если в ней никогда ещё не был? Сможешь, если будешь любить, как прежде никого не любил.



       Искры огня…, отсюда я вижу пламя костра. И тайга мне навстречу. Мысль старается объять вершину небесного мира. Страсть навстречу ко мне продвигается. Я беру самые нежные звуки, и прислушиваюсь, как славно поют эти искры, как исходит от них теплота, искры, разносимые ветром. Сам я не вижу земли и не вижу травы. Мой полёт над бездной успешен. Меня возносит вверх великая сила, величественнее всех остальных на земле.



       Лишь бы протяжение оказалось немного короче, чем может быть на самом деле. Неизвестно, к чему могут привести слова, россыпь которых ещё только образуется. Сейчас ты стоишь далеко от меня, а вместе с возникшей охапкой стихов станешь существенно ближе, так близко, что стихи мне будут уже не нужны.



       Там не больше слов, чем здесь. Там, скорее не слова, а взгляды, говорящие за себя, там нет никаких междометий, намёков. Есть только нежная любовь, превыше которой нет ничего. И всякий взошедший туда не вторгается своим неряшливым телом, а проплывает мимо сияющих звёзд, что расставлены кем-то невидимым среди великого пути, который  только начинается… .



       Нет, во мне ещё ничего не настало. Всё может начаться в любую минуту, может быть уже вот-вот. Ещё немного и скоро из-за свежих прогалин в снегу прорастёт мой цветок  к самому Небу. Вечно вверх и только вверх… .


   
       Другая жизнь раскрывается пред моей решимостью. И путь, развёрнутый сейчас впереди, прозрачной пеленой уже высвечивается воздухом по воде. Я лишь ступаю по нему и могу быть уверенным, что живу вместе со своим пространством. А сзади меня толкает уже пройденное мною. …



       И вот я иду  к тому месту, с которого всё начиналось. Для меня наполнено  оно дыханьем моим. Здесь я начинался во всём, и это моё место и оно для меня бесценно. Я готов годами лежать на этом протоптанном всеми асфальте. Для других же оно обозначено мимолётными  взглядами быстро  шагающих  мимо прохожих.
   
    

       И снова погрузиться, как будто там жил, тайно надеясь быть в состоянии неизменной любви. Я оттуда уже никогда не вернусь. Но прорастают во мне корни из самых основ, врастающие в меня самого. Я весь вышел из прошлого, и оттуда меня ветры несут к грядущему дню под нарастающий грохот судьбы.



       Сделанное лежит на поверхности, оно неживое, без чувств. Глубже ; собственно, сами  же чувства, среди которых есть и любовь.  Хожу среди людей с фонарём  и  вижу в них лишь дела, и  не вижу ни чувств, ни любви.



       Два события отчётливо обозначили очертание моей жизни: первая любовь и последнее воспоминание о ней, которое когда-нибудь будет. Всё остальное – затеряно в этом промежутке.

3


       Двор мой сегодня был чист как никогда,  я подошёл к самому краю его, обернулся, и посмотрел в тёмную пропасть, что раскрылась позади меня, где я только что был. Очертания прошлого так настойчивы, если думать о них непрерывно.



       Я повернулся, холодным взглядом посмотрел на него. Удивлённый, он только приготовился меня укусить. Знал бы он, бедняга,  какая же сила стоит за моими плечами, совсем невидимая для него. Мне ничего не страшно отныне, я вырву ему язык, простирающийся  в агрессии на меня и вселенную.



       Приготовление немногочисленных воинов. Завтра - страшная битва. И будет всё кончено: либо я буду здесь победителем, либо там проигравшим, откуда послали меня в эту долгую экспедицию на истерзанную страстями землю. Собою я  лишь прибавил ещё одну страсть. И снова началась война. Теперь я уже ничего не боюсь, потому что любой исход битвы будет  только полётом  над бездной фатальности. 


 
       Дуновение старого ветра и память, где в самом начале я пребывал. Молча смотрю в своё зеркало, вижу себя и не вижу себя. Меня как будто бы и нет вовсе. Лишь тело, только тело. Дух, пребывающий взаперти моего дня. Я открыл тот самый  ларец, в котором ещё не было ничего, лишь тело, только тело.



       Камни, много камней под моими ногами. Я  иду по ним, и не знаю куда. Голая каменистая местность. Жарко светит солнце, воды бы глоток. А камни всё приближаются, их становится больше и больше. Они сгрудились воедино стеною, охватили меня   одинокого, лишённого всякой защиты под полуденным солнцем  неизвестно где в забытьи. И тогда я потрогал на груди свой маленький крестик, которому прежде не придавал никакого значения. И мне стало совершенно не страшно, теперь-то я  ничего не боюсь, и направился  прямо могучей поступью мимо груды камней, всё дальше от неё отдаляясь.



       Я нахожусь на своём месте, но что-то другое простёрлось предо мною годами утраченной юности. Я смотрю, как это необъятное охватывает меня снизу и сверху, настигая неизвестным и новым. Дух смотрит в окно и смеётся надо мною. А я отворачиваюсь и крепко зажимаю глаза. Судьба уж написана где-то, как-то и кем-то. Ты хочешь что-то менять, ты будешь впереди неизвестности, которая уже простирается пред тобою? Скорее нет, нежели да. «Каждому доля своя, соответственно силе мужчины».



       Движение губ, движение глаз, поближе быть к воде, блистающей на юге. Мог ли я быть тогда в окруженье пространства, как здесь? Я  смог лишь промолвить несколько сбивчивых неясных отрывочных слов. Меня никто не услышал. Все ушли куда-то, я  всех растерял, и остался один. И, молча, сижу у окошка и смотрю, как простираются здесь далёко просторы сибирские. Там, где была теснота, не было только самого главного - меня самого.



       Солнце яркое славное, иду по берегу моря, меня обнимает лёгкий вечерний бриз, солнце прощается со мною, как будто бы навсегда. И наступает ночь, тёмная усталая ночь. И звёзды надвигаются на моё одиночество. Завтра будет также: как славно всё начинается, а заканчивается  всё одним и тем же.



       Вскружил голову вокруг центра, настоятельно требующего сатисфакции. Сегодня и завтра разделены давно уже пропастью, но она становится меньше и меньше, образуя тягучую ткань моей жизни.



       Над моей головой надломленный камень пролетел и упал где-то рядом. Я прошёл мимо, и, кажется, успел. А завтра снова здесь идти с той же самою ношей. Знать бы точки своих бифуркаций, скрытых поворотов в судьбе, было бы мне тогда интересно жить? А так, прошёл мимо над простёртым камнем и остался жив. Благодаришь, если остались моральные силы и  богобоязненность.



       Блеск твоих ласковых глаз, нежно прижаться и в молении помнить тебя… . Сияние восходящего солнца, восторг, прежде которого не было  ещё ничего, и тот неясный полёт,  во сне иль наяву, когда я летал над футбольным полем и за мною бежали мальчишки. В одном поколении в одной голове собралось так много, так сразу. Вытерпеть бы!   Экспедиция в самом разгаре, а мне надо так много успеть. Когда меня здесь не будет, я возьму с собою  мелкие записи, которые прежде никому не показывал, и постараюсь воссоздать свою жизнь,  что на самом  деле была.


4


       Старые зажиточные мысли вперемешку с невзрачными идеями завтрашнего дня вырастают одним монолитом в моей голове. И она не сможет стерпеть. И здесь уготовано два пути, проложенные  вдоль её хохолка: попьянствовать в меру или в тишине быть зачинателем  нового дня, которого ещё никогда  не бывало.



       Может кто-то напишет мне пару ласковых слов, любящим сердцем пойманных из пролетающего мимо ветра. Я  сижу у почтового ящика, изредка вставая, заглядываю в него и не нахожу ничего. Здесь молчание сродни опустошенью.



       Слова ложатся на бумагу, как музыка  простирается вдоль сознания. Бумага –  пристанище моим нетерпеливым словам. Быть бы выше своих слов, да только я сам растворяюсь в них, как только они уже обручены с потусторонней музыкой. Мне самому здесь нет уже места.



       Витает в воздушном пространстве лёгкая дымка, едва уловимые очертания немыслимых форм, прозрачная свежесть, быстрое образование и угасание мистических образов. Мысли мои неведомы мне самому.



       Из буквы не вырвать слова, из предложения – целые тексты… . Почему же нам предоставлено разворачивать только завёрнутое в целлофан, но не канувшее в темноте?



       Послезавтра я подойду к вершине своего труда, который ещё не написан. И ворох бумаги рассыплется в моих руках, лишь только подует ветер. Слова, слова и только слова! Рождаясь неведомым образом, они так же легко последуют вслед за ветром… .



       Переплетаются слова, создавая незримую ткань в пространстве между молчаньем и простиранием эмоций. Тихо надвигается новизна, сеет между нитями страсти свои зерна, пытаясь придать какую-то степень разумности. Иногда получается, и возникает осмысленный текст. А часто и нет, и образуются потоки едва уловимой человеческой жизни, простёртой в безбрежном океане бытия. И вот новизна надвигается на меня, прежде чем я смогу укрыться от её блистающего света той самой тканью из слов, которую за многие сотни лет соткали неизвестные мне люди. Лишь бы в ней не было заметных прорех, лишь бы прочность её была предостаточной, чтобы  ценность слов не оказалась бесчестьем перед лицом грядущего!



       Лёгким взмахом руки поймать упавший листок, прикоснуться к уходящему лету, подойти поближе к зиме. Сегодня будет уже холодно, впрочем, как и всегда в этих местах. Холодно здесь всегда, даже если рядом само солнце и всем неизбежно тепло, а мне нет. Потому что меня здесь давно уже нет.



       Дома я там, а там меня нет. Найди-ка меня, даже если бы я был здесь, тебе только показалось, что это был именно я, всё ещё с восхищеньем смотрящий на облака… .
      


       Руки мои, простёртые, навстречу невидимой атмосфере, шаги, протянутые верёвкой вдоль моей любимой земли, я живу здесь. Я полностью в непостижимом очертании времени. Мои корабли рисуют меня в мечтах, а свои надежды я давно раздал нищим, что когда-то окружали меня. Страх и трепет перед грядущим, и дребезжание стакана с водой на столе под звуки уходящего поезда. Я  живу здесь  весь.



       Барабанщик где-то мускулистой рукой выстукивает оглушающий ритм. До меня простирается шум неизбежного города. Быть бы мне в заточении и не слышать боевых порядков  колонн просящих  страдающих. Не постигнет меня кара сия. В лес смотрю я, как волк…



       Турбина грохотом разрезала округу, а поодаль уже нет ничего и даже пространства. Было лишь время, его ещё немного осталось. Иди, собирай, прошлое еще можно собрать, восстановить по крупицам, а пространство впереди уже разрезано неугомонным  рёвом  моторов.


5


       Там, где страсть - там раскалённые слова, дерзостью прорывающие воздух атмосферы и не оставляющие никакого шанса  для усмирения. И возникает дыра в бытии, и надо предельно много  воды, чтобы наконец-то заделать её.



       На столе стоит стеклянная ваза, в ней много цветов, собранных мною вчера. Свежее дыхание лесной травы и солнце там за окном. Но надвигается тёмная туча. И к моим цветам на столе прибавится  свежесть воды с самого Неба …. .



       Стремительное начало ещё не взошедшего кверху  отчаяния. Натянутая струна едва растянулась под тяжестью страсти. Вокруг нет ничего: пустыня и жажда. Мы здесь совершенно одни, как всегда. Мы никому не нужны, и нас никто не услышит. Я поднимаю свой взгляд, и вижу, как сверху бросаются капли дождя. Как нет никого? Смотри, сколько нас много теперь!



       Вода протекает в каньонах и скалах, струится, водопадом сверху падает вниз. Прозрачная, тихая, нежная, я обнимаю её, и смотрю, как ладошки мои она обнимает. Теперь-то я знаю, что я не один. Нас огромное войско: вместе со мною неисчислимые струйки воды, что заботливо  окружают меня.



       Ледник приходит ко мне в восемь утра. Он входит в окно, проглатывает цветы на столе, и упирается в мою чёрствость. Я стою перед застывшей в ожиданье водой и долго решаю что предпринять. Ледник горячо задумался и стал убывать, озадаченный, превращаясь  в любимую  воду. 



       Капли моей любимой воды в моих ладошках согревают меня и возвращают к родным деревенским просторам, откуда ещё тянется жизнь. Они приходят ко мне с тёплыми судьбами дней. Я нежно их обнимаю, беру их к себе,  прижимаю. И нет для меня более важных существ, как эти любимые капли воды. И вот, когда я стою на берегу гигантского моря, у самого края его, и вижу те самые капли, теперь они любят меня и зовут в своё бесконечное море, что простёрлось так далеко.



       Я смотрю, как надвигается на меня чёрная туча. Я крепко стою на земле и совершенно не возмутим. Где-то вдалеке моя любимая вода испепеляет гневом заблудших,  растерянных. Мне беспокоиться не о чем: я возьму в ладони свою любимую воду,  упавшую из грозной тучи и ласково её обниму, заступницу и благодетельницу. И  увижу, как смерч пронесётся выше меня, прямо над моей головою, взирая с любовью на мою беспечность.



       Стараюсь убрать свежее сено, скоро ведь дождь. Тучи сгущаются прямо над головою. Надо успеть. Надо ещё добежать до навеса. Куда-то пропали мои кеды. И где же кепка моя? «Я весь не умещаюсь между башмаками и шляпой». А теперь у меня нет ни того, ни другого, и навстречу мне движется любимая мною вода в самом восхитительном виде, который можно только представить себе. Милым летним дождём она охватит меня, и я растворюсь в необъятном просторе, которому нет конца. И подниму свои руки, и вода с самого неба проглотит меня здесь на земле и меня тут не будет.



6


       Двое живых среди обломков медленно двигались навстречу судьбе. Впереди только свет, много света, и многие лета в сияющем блеске. А позади уже нет ничего, было что-то исполнено, но скрылось во мраке и перешло в категорию чуда для мёртвых. Двое живых ещё могут жить, потому что их двое. И всегда двое, даже если один, в тебе  живёт Тот, с кем  связывает тебя вера, надежда, любовь. 



       Друг поспешил, ему куда-то надо было. Я надолго остался один. И во мне  выросла пропасть: место, которое он должен был занимать, тоскою наполнилось и стало  ржаветь, наполняться отчаянием, тяжестью. Оттуда ко мне пришла глухая мольба: приди ко мне, не покидай меня! И когда он снова пришёл, я напоил его тёплым  чаем, на улице ведь так холодно.



       Дул свежий ветер, с самого начала, оттуда-то с моря, со стороны далёкого острова. Там вдалеке в сиреневом платьице когда-то стояла девочка и часто провожала корабли, проходящие мимо. Величественные, огромные исполины проплывали мимо её доверчивого взгляда, она махала им платочком, чтобы они непременно возвращались. Но однажды её не стало, и как будто бы и не было вовсе. Океанские корабли всё по-прежнему проплывают мимо, всё так же бороздят моря-океаны, всё такие же огромные и неповоротливые. Но нет того детского взгляда, нет того платочка в той юной руке.
       В этой картине возникло неравенство чувств, корабли обязательно кто-то должен провожать. Грядущее исполинов нуждается  в провожающем взгляде. 



       Сталь подобрали, у кузнеца смастерили мечи. И с ними сразу в бой. Только утреннее молоко на столе не допито осталось, только позади их юных спин ещё видны недавние пелёнки. А они такие повзрослевшие, мужественные. Мальчишки ещё, с мечами как в детстве! К ним уже спускается с небес светлая белена  благодарной смерти.



       Ровная непостижимая гладь с самого утра разрастается до ещё больших  размеров. Завтра будет поздно что-то измерять. Инструменты нужны лишь там, где предел намечается. А если пределов и нету вовсе, а завтра их не будет совсем? Жизнь-то  моя не пашня на поле, простирается вширь и вглубь, с каждым днём растягиваясь в запредельную даль.



       Она раскрылась предо мною, чаша с моей жизнью. Я посмотрел в неё и не смог понять – вот это и есть то, чем я жил, чем живу, и что будет когда-то в  моей самой заурядной жизни? И прохожий сказал: это твоё? И это ты нашёл? А что же это такое? Ой, же как интересно! Мне стало грустно, и я закрыл свою чащу жизни. И больше её никому не показывал.



       Тянет носок, старается, идёт стройным шагом, поворот, и снова тянет носок, и опять поворот, нежнее надо даму держать, снова гуськом перебирает ногами, и вновь поворот. Не упасть бы ему, свёклу легче было ему собирать, чем танцевать неизбежное танго с судьбою.



       В кулаке собрал себя, пронёсся сквозь жизнь легко и просто, как птица, разрезая воздух, от гнезда к своему потомству, и …. в пропасть. Гравитация лишь для тел. Не уподобиться б камню, не кануть бы просто так, даже, собрав себя в кулаке. И с натянутой струною в душе надо тянуть свою ношу, до самых  высоких  вершин, где, может быть,  давно уже ждут. 



       Деяния  мои подвержены риску ржавления, как и всё в этом мире. Пыль более мудра, чем то, что сделано мною, но всё же не настолько, чтобы затмить всё то, что несу в себе я самом.



       Все достижения собственной жизни стали мне неинтересны. Я взял в руки лупу и стал разглядывать медали на лацкане пиджака. И ни одной не нашёл. Я подумал о седых волосах и отметил сам про себя: судьба-то уж точно меня наградила, а вот общественный строй?...



       Дуло пистолета и вывих собственной челюсти во сне как наяву, когда приснится полный снеди стол, и стул, у которого давно уже нет одной ножки. Пистолет не выстрелит, потому что нет пули, и челюсть не вывихнется, потому что не приснится стол, полный разнообразной и вкусной еды, а стул когда-нибудь упадёт. Всё, так или иначе, рано или поздно встанет на свои места.



       Лёгкие воздушные листочки осеннего дня в желтизне утопают. Лес все примет в себя. Всех возьмёт в недра свои. Как широко и размашисто не влачился бы каждый листок, всякий раз упадёт, как будто бы и не было вовсе его. Быть ли прежде на дереве крепком,  быть ли снова в земле… Круговорот повторяется снова и снова там, где давно уже нет меня самого. 



       Немного воды, скоро будет солнце, и будет пристанище долго идущему. Опираюсь на палку, мне уже много премного лет. Зачем же я жил на этой земле?
       Когда-то, ещё молодой, я помог перейти дорогу слепому. Он обнял мою правую руку и тихо сказал мне на ухо: ты помог мне, спасибо тебе,  милый человек! Это и было  самое главное дело в твоей жизни. Теперь же не беспокойся,  что будет у тебя впереди.


      
       Всё, так или иначе, пройдёт и случится. Останется только шелест травы, разносимый неугомонным ветром, и капли дождя, всё ещё падающие с самого Неба, и грохот мотора двухсоттонного тепловоза, в котором  машинистом еду к  вам. 





Иллюстрация. Кадр из фильма А. Тарковского "Сталкер"