друзьям моим разным

Оскаливши зубы в предсмертной тоске
Любовь умирала на жарком песке.
И кто не проскачет, и кто не пройдёт –
Свой взор потупивши, глаза отведёт:
Все знали, как билась в последнем бою
Любовь, что у Смерти лежит на краю.

Два волка явились: смотрели угрюмо,
Как – будто жевали тяжёлую думу.
Хвосты опустивши, завыли в тоске,
Оставив  Любовь умирать на песке.

( сердца их не знали Любви
у Волков и по – волчьи законы свои)

Сорока трещала по лесу глухому,
Спеша сообщить это зверю любому.
И Эха звенела стальная струна,
О том, что Любовь умирает одна.

И знало в лесу населенье живое
О том, что Любовь после тяжкого боя
С рубцами от ран на груди и виске
Бездыханным трупом лежит на песке.

Никто не пришёл к ней с тяжёлым укором,
Но каждый считал бесконечным позором
На ранах, на муках, на страшной беде,
Урвать хоть кусочек добычи себе.

(Не зная на свете беды и печали
По гнёздам и норам все дружно молчали)

Орёл прилетел из далёкого края

На Солнце своим опереньем  играя.
И молвил:-«Теперь я не в силах помочь!»
Крылами взмахнув, улетел снова прочь.

(Не может Орёл оценить с высоты
События в жизни лесной мелкоты)

Сердито шипя, показалась Гадюка –
Её привлекли непонятные звуки.
Чуть глянув, тихо сказала:- «Ну, что же! Бог с ним,
Не меряю радость я горем чужим!»
И скрылась она в полутёмном леске,
Любовь же, как прежде, лежит на песке.

Медведь же крадучись по лесу чужому,
Который  уже приводил к водоёму,
Угрюмо глотнул и под нос проворчал:
«…………………………………………………………………*
Пусть труп достаётся кому – то другому»
И прочь зашагал по откосу крутому.

Прокралась Лисица. Хитро поглядела
И прочь отскочила: - «Какое мне дело!
Нуждаюсь я только в кровавом куске!..»
Любовь же, как воин, лежит на песке!

Примчалась, вдруг, Белка, глазами стреляя,
Она завопила: - «Об этом я знаю,
Но я заявляю средь белого дня –
Оставьте, оставьте в покое меня!!»
И прочь ускакала, прикрывши хвостом
Своё благородство и… гнустность при том.

Не в силах Любви уже больше помочь
Живое зверьё уходило всё прочь.
И, только Ворона над нею кружила,
Да мёртвое тело её сторожила.

Средь ночи и ветра, средь горя и тлена,
Ей песнь, погребальную, пела Гиена.
И, ночью глухою, в том хриплом рычанье
Почудились лесу тоски причитанья.
Притихло на тропах зверьё молчаливо,
Считая, что это весьма справедливо…

Один только зверь был без сердца и чести,
Когда появился на сумрачном месте.
Он тихо скользил по безлунной тропе,
Лишь алчно глазами блестя в темноте.

Шакал суетливо рассыпал следы,
Почуяв откуда – то запах беды.
От злобы дрожа, он пришёл торопливо
И мясом давясь, озирался трусливо.

Он рвал без разбору, давясь и спеша,
Зловонною глоткою жарко дыша.
И морду лизал он, зубами сверкая,
Утробу поспешно свою набивая.

А, утром, по лесу, пробросилась весть:
- Шакал потерял нынче совесть и честь!
И, всякий, кто с ним на дороге столкнулся –
В презреньи, своём, от него отвернулся!

Шакал, с этих пор, на могилах живёт,
И зверь, ни один, дружбы с ним не ведёт…

Но, что – то такому добыча не впрок,
Как видно, большим оказался кусок:
Его лихорадка ночами, трясла
И пена, из глотки, горькою была…

ЛЮБОВЬ ведь не падаль, – за так,- не сожрёшь!

Шакал обожрался и долго болел.
Да, вот, говорят: - «в ноябре околел».

П.С.
За восемь каких – то коротеньких лет
Добыча ушла, да и следов – то их нет…

28 ноября 1968г.