Владимиру Высоцкому

Надеюсь, не осудишь строго.
Слова сердечные просты.
На «ты» зовут родных и Бога.
Позволь мне звать тебя на «ты».

Ты сорок был, а тридцать не был,
но бесполезно прибавлять.
Семидесятилетним дедом
тебя нелепо представлять.

Ушёл стремительно, невольно.
Когда рвалась живая нить,
в восьмидесятом, было больно
и до сих пор душа болит.

Пел для галёрки и для первых.
Бессильно время заглушить
аккорд на обнажённых нервах
под крик надорванной души.

На песни времени не жалко,
в них находил любой своё:
простые люди в коммуналках
и члены из политбюро.

Да и теперь запанибрата
тебя заводят от души
те, кто теперь аристократы,
и полумёртвые бомжи.

Себя наполнив, вроде клизмы,
всегда ругает злобный рой
капитализмы, коммунизмы,
или другой какой-то строй.

Рождённый быть большим Поэтом,
ты видел глубже суеты,
и вовсе не писал об этом,
а написал бы – был не ты.

Поэт, артист, певец, мужчина,
писатель и любимец звёзд.
Сыграл ты Гамлета без грима
до полной гибели всерьёз.

В ряду других, невольник долга,
нам в восхищеньи замереть,
чтобы запомниться надолго,
поэт обязан умереть!

Ты не по пьяни и не сдуру
вмещал в себя чужую боль.
Не перечислить амбразуры,
что ты успел закрыть собой.

Опережая перемены,
нёс непосильное в себе.
Сдавали нервы, рвались вены,
ты пел наперекор судьбе.

Ты умер? Право же, не знаю.
Ты для меня всё время тут.
Все тридцать лет тебя читают.
Все тридцать лет тебя поют.