Грех

Солнце встало над церквями
Купола позолотив.
И лучи свои, как руки,
К своим детям протянув.

Согревает нежно, мягко.
Будит трепетно, любя.
Оно словно бы играет,
Как котёнок у крыльца.

Просыпается селение,
И к заутреней спешит.
Ведь места у них благие,
Монастырь святой стоит.

Красота кругом, нет мочи.
Смотришь, и душа поёт.
Лес в округе, воздух чистый,
Рядышком река течёт.

И стекаются к селению
Люди с сёл и городов.
Из далека идут и едут.
Каждый со своей бедой.

Кто  открыто верит в Бога,
А кто хочет лишь понять.
Кто со злобой, кто с надеждой.
Разный люд сюда идёт.

И монахи распевают,
Славят Бога, всех святых.
Призывают к милосердию.
С верой в Бога просят жить.

Отпускают грехи наши.
Молятся за нас самих.
Призывают, помогают;
В общем, всё как должно быть.

Но сегодня день особый,
Для монаха одного.
Видно грешен он пред Богом.
Кто испытует его?

Среди толпы, к которой, в общем,
Он давно уже привык,
Он увидел взор прекрасный.
Ощутил пожар в груди.

Этот взор неповторимый,
Словно трепетная лань.
В нём испуг, надежда, ярость,
Всё смешалось; боль, слеза.

На мгновение забывшись,
Даже песнь свою прервав,
Он смотрел в глаза, как в омут.
Он сгорал и трепетал.

Мысли спутались мгновенно.
Но одна всё же жила.
Всё же к Богу обращаясь
Он шепнул: «Спаси меня».

Отвернувшись, что б не видеть,
Сознавая весь свой грех;
Он пытался петь молитвы.
Он пытался не смотреть.

Время к исповеди было.
Он хотел уйти к себе.
Видит Бог, не мог сегодня,
Прослужить он службу здесь.

Но она, каким то чудом,
Оказалась перед ним.
На колени тихо встала
И сказала: «Помоги.

Исповедуй, Бога ради.
Видит Бог, так не могу.
Смерть идёт за мной, я знаю.
Так очисти, помоги».

«Нет!» - В нём что-то прокричало.
А потом, словно смирясь,
Прошептало: «Ты не смеешь,
В её просьбе отказать».

И она, давясь слезами,
Прошептала: «Помоги.
Не могу выйти из церкви.
Там убить меня должны».

Он напомнил ей про Бога.
Жизнь её, в Его руках.
Но она ему сказала:
«Значит, Бог послал тебя.

Помоги мне. Спрячь на время.
Не бери на душу грех.
Разве смерть моя не станет
Страшной карой для всех здесь?»

Он молчал. Не знал что делать.
Для чего ему всё так?
Как спокойна и беспечна
Жизнь его была всегда.

Исповедовал он многих,
Но не знал он никогда,
Такой муки, такой боли,
Что пришла к нему сейчас.

Как случилось? Что случилось?
Только он не устоял.
И тайком, окольным ходом,
В монастырь её провёл.

И вечерние молитвы
Полились в монастыре.
А потом и ночь спустилась,
Убаюкивая всех.

Девушка на грубой койке
Спит и стонет через сон.
Видно мучают кошмары.
Тело вздрагует её.

А монах не спит, растерян.
Просит Бога вразумить.
Подсказать, что дальше делать?
Как ему с ней дальше быть?

«Я боюсь» - сказала гостья.
Вдруг на койке подскочив.
Задрожала и с мольбою,
Взор к монаху, устремив.

«Я дрожу, мне страшно очень.
Холодно, как в леднике.
Не могу унять я дрожи.
Помоги согреться мне».

Он смотрел, и сам боялся,
Грешных мыслей в голове:
«Как прекрасно её тело!
Манит как оно к себе.

Разве грех если согрею
Я такую красоту?
Приголублю как ребёнка
И молитвой усыплю».

Он обнял её за плечи
И тихонько уложил.
Напевал святые песни
И рукой по ней водил.

Гладил нежно, мягко, робко,
Словно лёгкий ветерок.
И она, к нему прижавшись,
Засопела, как сурок.

Убаюкала молитва,
Словно ласковая мать.
«Боже мой, спаси, помилуй.
И даруй нам благодать.

Если делом согрешил я,
Словом, помыслом своим,
Так прости меня, Всевышний,
Своей кровью окропив.

Что б меня от зла закрыли,
Мою душу сохранили.
И наставили на дело,
Доброе для всех нас здесь».

Так шептал он очень долго.
Стал тихонько засыпать.
Да чего там, спал он крепко,
Девушку к себе прижав.

На рассвете словно током
Его тело проняло.
Он открыл глаза и встретил,
Мягких губ её тепло.

«Боже мой, я умираю, -
Пронеслось вдруг в голове. –
Но какой же сладкой смертью!
Хорошо мне, как во сне.

Нет, я таю, уплываю.
Меня демон соблазнил.
Смерть не может быть столь сладкой.
Сладок грех. Я согрешил».

Он хотел Святую Деву,
Богородицу призвать.
Но растаяли надежды,
Лишь её он мог видать.

«Как красив ты. Чист, как ангел.
Даже запах от тебя,
Не мужской, какой-то странный,
Запах леса и ручья.

Так наверно пахнет небо,
Когда Солнышко заснёт.
Ты и есть кусочек неба.
Того неба, что рассвет».

Он молчал. В нём всё застыло.
Никогда не слышал он,
Таких ласковых и нежных,
Столь красивых слов к себе.

А она к нему нагнулась,
Волосом лицо закрыв.
Нежно, ну а может больно,
Его ухо закусив.

Разлилась по телу благость,
Не сравнимая ни с чем.
А в мозгу стучало что-то:
«Нет, она не человек».

Он желает эти руки,
Хочет утонуть в глазах.
И дышать до самой смерти,
Запахом её тепла.

«Поцелуй меня скорее, -
Он услышал её хрип. –
Ну, скорее, ну, быстрее,
Не давай мне умереть.

Полюби меня всем сердцем,
Всей душой и навсегда.
Будем вместе, вечно вместе,
На земле и в небесах».

Снова Солнышко проснулось,
Купола огнём горят.
Снова день обычной жизни.
Монастырской, скажем так.

И монах к своей работе
Вновь идёт, псалмы читать.
Церковь – вечна, Бог в ней – вечен.
Должен он свой долг отдать.

Только раньше было в радость.
С верой он на службу шёл.
А теперь, что-то сломалось;
Вера есть, только не в нём.

И заметили монахи
В глазах брата тайный свет.
Что-то с ним сегодня стало?
Почернел он, словно грех.

Брат Аркадий, сыщик прямо,
Вечно знает всё, про всех.
Вдруг поведал по секрету:
«Дьявол есть в монастыре».

Отче грозно брови хмурит,
Исповедаться велит.
И Аркадий на коленях
Ему честно говорит.

Что он слышал ночью тёмной
Стоны страшные во сне.
Пробудился, что б молиться,
Но услышал их везде.

То есть, с кельи что напротив,
Доносился этот хрип.
Там живёт монах Игнатий.
Ваш племянник, стало быть.
 
«Я хотел бежать на помощь.
Думал, душит кто его.
Но увидел, как он ведьму
Убаюкает во сне.

Я не знал, что делать дальше
И решил понаблюдать.
Я увидел, как Игнатий
Стал её вдруг целовать.

Без боязни, очень нежно,
Он обхаживал её.
А потом они сплелись вдруг,
В этом, как его, грехе».

«Что ты скажешь мне, Игнатий?
Ведь не станешь ты мне лгать?»
Отче молнии метает,
Лучший ведь его монах.

«Я вчера спас прихожанку.
Не могла она уйти.
Смерть её ждала за дверью.
Должен я её спасти.

Лишь на ночь одну просила
Она спрятать её здесь.
Да, я ей читал молитвы.
Каюсь, что заснул я с ней.

Пусть накажут меня боги,
Но хотел я лишь добра.
И она совсем не ведьма.
Лишь заблудшее дитя.

Я молиться буду вечно,
Что б грехи её отмыть.
Что б очистить её душу,
Что бы веру сохранить».

«Ты Игнатий, видно спятил.
Сам не знаешь, что несёшь!
За себя молиться будешь,
За поруганную плоть.

Осквернил места святые!
Душу очернил свою.
Плетью чистить тело будешь.
Ну а душу; Бог спасёт.

Разве ты не знаешь право,
Как лукавы бесы все?!
Не понять мне, как же смог ты,
Так унизить всех нас здесь?

Как теперь нам жить с тобою?
Как замаливать твой грех?
Как ты низок. Как уродлив.
Растоптать так всё в себе».

«Отче, каюсь перед Богом.
С наказанием смирюсь.
Но её спасти я должен.
Она добрый человек.

Исповедуй её, отче.
Отпусти её грехи.
Подскажи дорогу к Богу.
К свету путь ей укажи».

«Я не стану слушать речи
Той несчастной, что смогла,
Осквернить святые стены.
Пусть идёт, пока жива».

Она тихо зарыдала,
Когда в келью он зашёл.
По лицу она узнала,
Поняла свой приговор.

«Я прощаюсь, иди с Богом, -
Ей Игнатий говорит. –
Я не верю в то, что демон
Тебя сможет покорить.

И молиться буду вечно
Я за жизнь твою в миру.
Наказание за обоих
Я по жизни пронесу.

Мир прекрасен, если сможешь,
Место в нём своё найти.
И живя в ладу с собою,
Можно многого достичь.

Я не знаю, кто желает
Тебе смерти в том миру.
Но наказан будет каждый;
Я так Бога попрошу».

«Что ж, спасибо, что наказан
Будет каждый, кто посмел
Посягнуть на мою душу
И унизить мою плоть.

Только ты, не знаешь видно,
Наказание несу, я сама
За свою душу.
Ну а ты за что несёшь?

Нет, не ждали меня монстры
С пистолетами в руках.
Я спасти тебя просила
От смертельного греха.

Я убить себя хотела,
Не могу так дальше жить.
Ненавижу эту землю,
Не хочу я больше жить!

Сколько сил, надежды сколько
Я потратила на то,
Что бы просто жить спокойно.
Просто верить и любить.

Но надежды высыхали.
Отмирали, день за днём.
Только тело, моё тело,
Во мне видели кругом.

Насладившись, выкидали,
Как бумажку от конфет.
И плевать они хотели,
Что я тоже человек.

Я устала, понимаешь?
Не могу я быть одна.
Я устала быть игрушкой.
Словно я, уже не я.

Я хочу любить кого-то
И любимой быть сама.
И не гнаться за монетой.
Хочу мира и тепла.

И отчаявшись, не веря,
Ни во что и никому,
Я пришла в места святые,
Что бы помощи просить.

Что б услышать голос неба,
Знак, знамение, указ.
Как мне жить? Во что мне верить?
Всё ж боюсь я умирать.

С чем приду я на то небо?
С грязью, болью и тоской?
И что б до конца вселенной,
В пламене гореть душой.

Церковь – свята, и тебя мне
Бог послал. Но для чего?
Доказать, что я ничтожна.
Не достойна ничего.
 
Чем ты лучше? Чем ты светел?
Ты страшнее даже тех,
Кто в миру и на свободе.
Это ты, мой страшный грех!»

«Но ведь ты тепла просила,
И я дал его тебе.
Ты дрожала и боялась.
Я с добром пришёл к тебе».

«Ну конечно, как же, все вы,
Пользуетесь, как добром.
А потом, да ладно, что уж,
Бог рассудит, что по чём.

Ты согрел, но на мгновение.
Думал ты, как дальше быть?
Ты во мне видал лишь тело.
А с душой  моей как быть?

Тело спит, душа застыла.
Злость с обидой в голове.
И теперь, нет веры в Бога.
Ты мне был его послом.

Иди с Богом. Иди к чёрту.
Для меня один итог.
Уходи быстрее детка,
Что ж, спасибо и на том.

Я пойду сама с собою.
С Богом остаёшься ты.
Может он тебе поможет
Удалить твои грехи.

Ну а мне уж не поможет
Нечего и никогда.
Будем жить, а там посмотрим,
Кого Бог простит из нас.

Верить в Бога, чёрта, нечисть,
Ну, хотя б во что ни будь.
Лишь бы помощь, хоть какую,
В свою душу получить».

Снова Солнышко восходит,
Снова будит нас оно.
Каждый день, из года в годы,
Согревает нас оно.

Оно светит в каждом доме.
В самых дальних уголках.
Оно вечно, как и боги.
Смотрит с высоты на нас.

Сколько лет прошло, не знаю.
Да не важно это всё.
Просто знаю я, что дальше
С девушкой произошло.

Она тайные науки
Изучала много лет.
Познавала мир вселенной.
Стала – новый человек.

Усмирила все инстинкты.
Подавила свою плоть.
И с надеждой, как голодный,
Поглощала новый свет.

Тайный свет безмолвной силы.
Погружение души,
В состояние познания.
Силы, движущей людьми.

Кто бы мог сейчас поверить,
Глядя на неё, хоть раз.
Что она постель делила
Со святым в святых местах.

Нет, никто, лишь только мальчик,
Тайный плод с монастыря.
Почему-то, глядя в омут,
Рисовал он купола.

Был прилежным этот мальчик.
Но каким-то не земным.
Думал много и о странном.
Сильно рисовать любил.

Год за годом пролетают.
Наш Игнатий отмалил
Грех той ночи, и ни разу
Больше в жизни не грешил.

Все, во круге прославляли
Целомудрие его.
И за счастье почитали
Прикоснуться до него.

Он и правда был как ангел.
Чистым телом и душой.
Он считал себя прощённым
За ту ночь, давным – давно.

Вырос мальчик с верой в разум.
Мать любил больше всего.
Только мама и картины
Стали смыслом для него.

И она познала счастье,
Что даётся на земле;
Теплоту и нежность к сыну.
Всё жило в ней для него.

Старость быстро наступает,
Смерть некстати, как всегда.
Нежно сын ей руку гладит
И с мольбой глядит в глаза.

«Мой сынок, я точно знаю,
Что б услышать ты желал.
Но прости, не смею, право,
Твоего отца назвать».

«Почему? Чем он так страшен?»
«Он хороший человек.
И поэтому не стану
Жизнь его я усложнять».

«Как ты скажешь, так и будет.
Да зачем он мне теперь?
Ты одна моя надежда,
Ты одна мой свет в окне».

«Свет един во всей вселенной.
Я лишь лучик от него.
Ты ведь тоже лучик неба.
Вместе мы и нам тепло.

А умру я, не печалься.
Когда солнышко встаёт,
Выходи в лучах купаться,
Будет в них моё тепло».

Как всё странно происходит
В жизни нашей на земле.
Кто решает там, на небе,
Случай или что ещё?

Он стал взрослым этот мальчик
И талант его блистал.
Раскупались все картины,
Где б он их не рисовал.

Но мечта ни днём, ни ночью,
Не давала ему жить.
Свою мать, свой лучик Солнца,
Он хотел изобразить.

Сколько раз, набросков сколько
Он истратил за года.
 Всё не так, всё как-то вяло.
Словно то и не она.

Не давала мысль покоя.
Перестал он, есть и пить.
И, в конце – концов, закрывшись,
В мастерской он стал творить.

То, что вышло, поразило
Даже самого его:
Фон цветущий, солнце, радость,
Всё надеждой здесь жило.

И на этом фоне пятна,
Как оазисы, мираж.
Присмотревшись в них, увидишь
Монастырь и его мать.

Как пришло ему такое?
Свою мать изобразить.
На коленях, пред монахом
Она что-то говорит.

И в глазах её надежда
Покрывает явный страх.
А монах какой-то странный,
Словно он и не монах.

Тело есть, а духа нет в нём.
Глаз сплошная пустота.
Словно выжал его кто-то
Когда он там с ней стоял.

А потом пятно другое,
Где монах и его мать,
На каком-то грубом ложе
Спят, насытившись в грехах.

И он сам понять не в силах,
Как он смог и как посмел?
То святое, дорогое,
Так изгадить. И зачем?

Но его рукой и мыслью
Словно дьявол рисовал.
А в низу картины чётко
Пламя ада начертал.

Где, раскрыв свои объятия,
Ухмыляясь, дьявол ждёт.
И не только мать и церковь.
Всё, что есть и что живёт.

Он уверен, мрак настанет.
Его час всегда придёт.
Потому что, люди мерзки,
Падшие сюда с небес.

Всё, закончена картина.
А художник заболел.
И в больнице, с жаром в сердце,
Мечется он в забытье.

Сбилась с ног вся профессура.
Не поймут что за болезнь?
А картина, при музее,
Словно рок карает всех.

Собирает тьму народа.
Тайный свет сияет в ней.
Заставляет всех на месте
Застывать, как в забытье.

Видеть всё на этом фоне.
Пятна, но уже свои.
И с тоской смотреть на пламя,
То, что ждёт их впереди.

Брат Аркадий содрогаясь,
Спотыкаясь и крестясь.
В монастырь спешит к Игнату,
Что бы чудо рассказать.

Как недавно бал он в Лавре,
По делам монастыря,
И как валит люд к музею,
Что б картину повидать.

Чудотворная картина,
Так там люди говорят,
Ну и он конечно тоже,
Захотел её видать.

А когда увидел, ахнул.
«На картине ты, Игнат.
И твой грех. Ей Богу, правда.
Кто посмел так рисовать?

Ведь никто не знает, так ведь?
Столько лет прошло с тех пор.
Может правда Бог карает?
Но ведь ты, святее всех».

«Что за глупости, Аркадий,
Ты несёшь на старость лет?
Я пред Богом чист, ты знаешь.
Искупил я тяжкий грех.

Моё тело в шрамах страшных,
Но душа моя чиста.
Если дьявол туда глянул,
То я изгнал его тогда».

«Ты Игнатий, не ругайся.
Вот езжай и посмотри.
Я не вру, клянусь что это,
Дьявол мог изобразить».

«Никуда я не поеду.
Здесь мой люд и здесь мой дом.
А смотрю я на иконы.
И тебе б на них смотреть».

«Нет, поедешь и посмотришь,
 Ну, хотя бы для того,
Что б понять, что с тобой будет,
Если люд поймёт, вдруг, всё.

Что тогда ты скажешь людям?
Кто поверит в наш приход?
Да и что со всеми будет?
Прав был отче, ты – урод».

Он стоял, дрожа всем телом.
Взгляд не в силах отвести.
Это рок, а не картина.
И душа его горит.

Расползается на части,
Словно не было тех лет,
Когда верой он и правдой,
Всё служил в монастыре.

Кто посмел? Как это вышло?
Тридцать лет прошло с тех пор.
Он давно забыл, что было.
Он поверил, что прощён.

А теперь вот это пламя
На картине видит он.
«Господи, за что караешь?
Я же верил, что прощён.

Чья картина? Кто художник?
Церковь кто посмел хулить?
В суд прохвоста, негодяя.
Род от церкви отлучить!»

« Нет ведь рода у него-то, -
Говорит один юнец. –
Сам художник еле дышит
На окраине, в селе.

Жалко, право, человека.
Он талант, как ни смотри.
Как задела всех картина.
Значит правда в ней сидит.

Вы б сходили к нему, отче,
Помолились  за него.
Может быть, его попустит.
Говорят он как святой.

Чистым был душой и в мыслях,
Никого не обижал.
Жил одной надеждой в разум.
Про него и рисовал».

Тут юнец запнулся как-то,
Выкатив на лоб глаза,
И таращясь на Игната
Прошептал: «Вы сатана?

Это ж Вы здесь на картине?
Ну, ей Богу, правда -  Вы!
Кто Вы? Что Вы? И зачем Вы,
Надругались над людьми?»

И разверзлась бездна ада
У Игната на глазах.
Куда ему теперь податься?
Где укрыться от себя?

Главное, за что карают?
Он верил в церковь и указ.
В чём была его ошибка?
И была лишь только раз!

За одно лишь прегрешение
Может небо так карать?
Но тогда зачем так долго
Нужно было небу ждать?

И он смотрит на картину.
Смотрит в пламя на костре.
И вдруг чётко видит сына,
Что зовёт его к себе.

В страхе бросился бежать он.
Только вот беда-то в чём;
Он хотел бежать от сына,
А пришёл к нему домой.

И увидел на кровати
Свою копию Игнат.
Только вот глаза от мамы,
Пламенем тоски глядят.

Зеленеют, пламенеют,
Жгут и плачут; крик и стон.
И упал Игнатий рядом,
Словно громом поражён.

Снова солнышко заходит,
Ночи время уступив.
Как тогда, Игнат растерян
И не знает, как же быть?

Бога молит, просит, воет,
Вразумить и подсказать.
Но опять молчат все боги.
Сам решай свой путь Игнат.

Ты уже на половину
В пламя ада погружён.
Что ж, ныряй и дальше в омут.
Скоро все туда придём.

«Нет! – кричит душа Игната, -
Верю в Бога, с Ним всегда.
Это сын исчадие ада!
Вот и смерть за ним пришла».

Засмеялись стены, окна.
Хохотало всё кругом:
«Ты Игнатий, слаб, однако.
Он исчадие твоё!

Что ж ты валишь всё на сына?
Чем тебе он не такой?
Смерть за что ему желаешь?
Он умрёт, а ты живой.

Смерть Игнатий, избавление,
Разве ты не говорил
Прихожанам в своей церкви,
Что есть смерть, а что есть жизнь.

Ты же знаешь сам, Игнатий,
Избавление от грехов,
Не даётся даже смертью.
Как же быть с его душой?»

«Я молиться буду вечно,
За грехи его в миру.
Что ещё могу я сделать?
Чем помочь смогу ему?»

«Не криви душой, Игнатий! –
Всё кричит со всех сторон. –
Ты уже молился вечно.
Помнишь мать его в ту ночь?

Посмотри, как он страдает.
И страдает за тебя!
Так молись за его счастье,
Хоронить будешь себя!

Он не грех. Он только чадо,
Порождённое в грехе.
Грех в тебе и в той несчастной.
Она там, ты на земле.

Так молитесь оба, право,
Пока есть ещё для вас
То мгновение на небе,
Что бы снять проклятия час».

Снова Солнышко проснулось.
Жизнью, светом всё залив.
Снова день обычной жизни.
Тихо монастырь стоит.

В тайной келье спит художник.
Бред прошёл, но тяжело
К нему сознание приходит.
Нелегко даётся всё.

И Игнатий, и Аркадий,
И другие братья все,
Молят, просят и стенают
Душу бедную спасти.

И случилось, люди, чудо.
На рассвете как-то раз
Луч от Солнца в келью глянул,
Боязливо как-то так.

Словно он искал там что-то.
Он боялся и хотел.
И художника так нежно
Он лучом своим согрел.

Тот открыл глаза впервые,
После стольких долгих дней.
Сел с улыбкой и промолвил:
«Мама, ты пришла ко мне?»

Закрестились все монахи,
А Игнатий, в тот же час,
Стал седым и очень старым,
Не таким, как час назад.

Но куда-то страх исчезнул.
Боль прошла и странно как,
Больше жизни захотелось
Ему лучь поцеловать.

Теплоты его и ласки.
Человеческой любви.
И сказал художник: «Папа,
Ты меня за всё прости.

Но моя картина – мостик.
Мостик тот, что вёл к тебе.
Был он шатким, но надёжным.
Мама там, ты на земле.

Вы держали этот мостик,
Когда я на нём стоял.
А теперь он мост, не мостик.
Он вернул меня к тебе».

Вот и всё, что я узнала
Про дела в монастыре.
Дай-то Бог, что б так кончалось
У всех грешных на земле.

Ну а кто всё ж очень хочет,
Я могу ещё сказать.
Отказался наш художник
Лик святых изображать.

Потому, что верил в разум.
Не в святых, а в тот – един.
Для которого нет смысла
И тем более картин.