Я встал в ночи

Я встал в ночи, бессонница – кручина,
Свои права накинула слегка.
По этой вот паскуднешней причине
Побрел я по проулку в никуда.

И знал, найду философа у плетня,
О жизни говорить начнем во тьме.
И о политике взглаголим кучу сплетен,
О воспитателе детишек, о ремне.

Все было так, как подсказали мысли:
Трава, забор, в объятьях лопухов
Лежал философ и дыханьем кислым
Туманил сонм своих и девки снов.

Та возлежала в позе королевы,
С кривой улыбкой на хмельном лице.
Я произнес: - Не встанете ли, дева,
Принес бутылку я и  зелень  в холодце.

Давно пора  микстуру по глоточку
Принять на свежем воздухе уже.
И в этом деле ставить надо точку,
Помилуйте, ведь вы же неглеже.

Она открыла очи, светлый Боже,
Таких я глаз не видел и в Москве.
Хотя быть может все же, как-то  в ложе,
В Большом театре, на большом стекле

Сработал по-трезвяне брат-художник.
О, дорогие, ноги затряслись,
Когда взглянул повыше пьяной рожи,
Что вызывал кого-то там на «Бис».

Взглянул, и закружились пред глазами
Балет иль опера, мне было все равно.
Так описал в ночи полутонами
Поэтный гений под  Бордо вино,

Глаза Мадонны кисти Рафаэля.
Они померкли бы от живости такой,
Какую видел я на красочной панели,
В антракте за стеклянным полотном.

Там было  все:  и нежности предплечий,
И серебристый отблеск от луны,
Что отражением от ряби чистой речки
Скользил по руслу дольной седины.

Изгибы ножек в синяках поспелых,
И взгляд сатира из густых кустов
Напоминал мне миг сложенья  мира
С аляпистых мгновений пьяных снов.

Вокруг кустов сновали чьи-то тени,
Мелькали рожки между кончиков хвостов.
И слышались мелодьи сладких бредней,
Вздыханий  гул в  обрывлах злачных слов.


Глаза, лежащей в поле королевы,
Блистали так же трепетным огнем,
И линия меж ножек странно белых
Блестела в основаньи серым мхом.

О, груди, вы как два пригорка,
Как кладезь вожделений ранних зим,
Белеете у райского затворка
С нектаром жизни и весельем вин.

Кто, прикоснувшись жадными губами
К округлостям  жемчужины плоти
Не улетал в сей страшный  миг  за грани,
Где ждало всех бездоние пути?

А уж когда перед лицом вспотевшим
Горели милых  глаз огни,
Кто мог заставить вас, в аду горевших,
Сойти, иль может быть сползти?

Сползти с того, что создано из света,
Наполненно и силой и грехом,
Что даже волею ушедшего поэта,
 Осталось нам на долгое  потом?