Новая жизнь

… Всё, новая жизнь! Новая жизнь… Сколько раз он говорил и себе, и ей, что начинает новую жизнь. Шесть лет супружества, которое они волочили тяжело, как в песке, увязая и с трудом поднимая ногу, чтобы сделать следующий шаг, шесть лет обещаний и срывов… Теперь всё! Сегодня не понедельник, но он принял твердое решение – бросить пить, а заодно и курить, накопить на машину, дарить жене цветы, и, может быть, заняться спортом… Это уж слишком, но почему бы и нет?
Марина сидела тихо, опустив глаза на три сумки и чемодан, стоявшие рядом с ней. Волосы были собраны в куцый хвостик, глаза не накрашены, на плечи накинута старая кофтенка. Михаил заметил, как посерела его жена, сникла – и у него появилась жалость к себе, он жалел, что у него такая обычная жена, что… Но нет, нет – новая жизнь! Это – его жена, он хочет провести жизнь с ней, он любит ее – так он сказал ей в прошлом месяце, когда они, разговаривая до 3-х часов ночи приняли решение начать все с начала, когда он, очередной раз протрезвившись после хорошего загула, просил у нее прощения, обняв ее коленки.
Марина подняла на него глаза, и он вопросительно глянул на нее, пытаясь дождаться в ответ улыбку. Синяк около виска у нее почти прошел. У Михаила екнуло. Этот синяк, как немое напоминание его пьянок еле видимо упрекал его. «Ну что ты светишь? – как бы мысленно обратился Михаил к синяку, - я же сказал: всё, завязал!».
Михаил достал из бокового кармана сумки билеты, деловито и долго проверял их, посмотрел на часы и положил билеты во внутренний карман. Подсел к жене и обнял ее. Пусть все смотрят – он женатый человек! У них любовь. Они едут вместе на поезде. Вернее, они ждут поезд на вокзале. Тогда, той ночью, очередной раз выясняя отношения до 3-х часов ночи, они приняли решение бросить свою съемную квартирку и уехать к родственникам Михаила в Астрахань. Новое место – новая жизнь. Новые друзья, с которыми он ни-ни! Ну, разве что, бутылочку пива после работы… а больше нет, нет, нет! – обещал он себе, глядя в широкое окно вокзала. и… еще о чем-то красивом хотелось подумать, но было лень. А потом объявили их поезд.
Когда они уселись в купе, он по-деловому обнял Марину и вдруг почувствовал, как неловко он это делает, как 15-летний школьник, как он сам стесняется своей вдруг невесть откуда взявшейся нежности. Он понял, что делает это только потому, что так надо, в принципе. Марина подняла на него грустные, тронутые морщинами глаза. Блин, как он не любил эти тоскливые глаза! Как у побитой собаки. Он чувствовал, что эти глаза его обвиняют, и злился. Надо же радоваться будущей жизни, а не оплакивать прошедшие 6 лет, пусть и не совсем удачные.
- Мне в киоск надо, на минуточку, я кое-что забыла, - встрепенулась Марина.
- Какой киоск? Через 5 минут отправление…
- Я мигом. Вот сюда, - Марина махнула в сторону перрона.
- Прекрати, что как маленькая! – не унимался Михаил, - у нас еды навалом. На станции я тебе еще что-нибудь куплю. Что ты хочешь?
- Я не за едой… мне для себя… по-женски…
Михаил раскрыл было рот, чтобы предложить что-то взамен, выкрутиться, но понял, что теряет время и быстро отрезал:
- Пулей!
Марина выскочила на перрон, повертелась около киоска, обошла его с другой стороны и пожав плечами, развела руками, глядя в окно на Михаила, потом она показала куда-то в сторону и, взяв сумочку подмышку, быстро засеменила из поля зрения Михаила. У него какой-то комок сжался в горле и опустился в живот. Он выбежал в коридор, там пассажиры с сумками пытались разойтись в узком проходе.
- Извините… простите…
Михаил потолкался около них, вернулся в купе и набрал ее номер на телефоне.
- Все, купила, иду к тебе, - ответил радостный голос Марины.
Вот такую он ее любил. Когда она встречала его после работы, с таинственной улыбкой, полураздетая, глазами обещая интересную ночь – ох, как он любил ее! Но бывали дни, когда в один момент ее улыбка стекала с лица, рот искривлялся противной дугой, глаза смотрели из-под лобья. Он готовился к длинной веренице ненужных слов, угроз,  обвинений и обзывательств… Что-то там про загубленную жизнь… он не слушал. Последнее время истерики стали переноситься с вечера на утро. Реакцией на них была очередная бутылочка пива… или две… Так и продолжалось. Он пил, она истерила. Он ждал, когда она прекратит, она ждала, когда он перестанет. В дни просветления они много разговаривали, даже им казалось, любили друг друга, но через неделю другую все повторялось. После той злополучной ночи, когда он побил ее, он решил – всё! – новая жизнь. Попросил за все-все прощения и захотел всем доказать, что он мужик. Вот он не пьет уже полтора месяца и почти не курит. Цветы жене пока не дарит, но твердо себе обещает – с первой же зарплаты!
Поезд мягко качнулся и за окном поплыла картина вокзала. Михаил кинулся к окну, потом в коридор, потом схватил телефон:
- Ты где?
- Я в последнем вагоне, еле заскочила, уже иду к тебе…
Он опустился на сиденье, вытянул ноги и довольно, всласть улыбнулся. Эх! Вот теперь они заживут! Вот теперь он всем покажет! Да он жену на руках носить будет!
Картинка за окном бежала все быстрее, поплыли какие-то овраги, больше стало неба. Михаил прислушивался к шагам в коридоре. Каблучки, он привстал… мимо… Михаил опять опустился и снова набрал ее номер. Отключен. Снова набрал. Отключен.
Комок снова подошел к горлу, и Михаила осенила страшная догадка. Он кинулся к сумкам, начал открывать и выворачивать их. Марининых вещей нигде не было… Одеяла, полотенца, его джинсы и джемпера… Её вещей не было… Он открыл чемодан. Наверху лежал листок бумаги. Михаил взял его трясущимися пальцами и открыл:
«Миша, я устала, начинай новую жизнь без меня. Прости. Я любила тебя» и зачем-то внизу приписка «Марина».
Хотелось выскочить, сорвать стоп-кран, прибежать к ней и обнять сильно-сильно. Обнять и не отпускать. Он сел и подумал, как это глупо… Он же знает, что никогда не сорвет стоп-кран и не кинется к ней. И она знала. Поэтому и устроила все это…
За окном простирались длинные нити рельсов и проводов, уходящие в горизонт, и он думал, как эти рельсы похожи на судьбы людей, пересекающиеся и расходящиеся.
Он ехал в новую жизнь.