Нас ждут чудеса

Как странно горит свеча. Маленькая свеча, заключённая в прозрачный шар бокала. Она не бьётся о стекло, словно беспомощная бабочка, не смотрит тоскливо на клочок бесконечности над головой, подобно брошенному в темницу одинокому узнику. Она... танцует. Конечно же! Танцует. Её изящный тонкий стан повторяет изгибы музыки, все до единого. Да что там, она чувствует музыку сильнее, чем кто бы то ни был вокруг. Она ловит вибрации нот, их мимолётное дыхание, умирая с каждой из них, уходящей в небытие, и рождаясь с каждой новою... Умирая и рождаясь -- только свеча может выдержать такую душевную нагрузку. Рядом в высоком бокале плещется в мириаде преображений блестящая чёрная жидкость, колышется в такт музыке своей глянцевой поверхностью, задёрнутой обесцвеченным отблеском огня. И свеча, и этот зыбкий глянец воспринимают музыку всем своим существом. Для них сегодня играет аккордеон.

Ритмы аргентинского танго волнами подплывают к моему лицу. Я чувствую, что расплываюсь в глупой детской улыбке, но в зале достаточно темно. Никто этого не видит, кроме свечи на дне бокала и зеркального вина в огненном ожерелье. Музыка входит в меня, на тысячи мелких осколков дробятся клетки моей плоти, моих мышц, моих капилляров, пустота тут же заполняется звуками -- я лечу в пропасть. Только она где-то наверху. А внизу подо мною рукоплещут люди, электрический аккордеон -- последнее слово техники -- трепещет в умелых объятиях своего бога. Приглушённый свет зала испуганно заглядывает в мои невидящие глаза, теребит волосы, желает удостовериться, что моя душа всё ещё при теле, а тело принадлежит Земле. По щеке ползёт... муха, заблудшая в тепло человеческого присутствия. Откуда здесь муха? Не муха это... Это мои переживания, бесконтрольная капля концентрированного душевного вещества. Никто её не видит -- в зале полумрак. Своим шершавым языком он слизывает влагу, точно сладкий нектар. В зале полумрак, а в глазах -- туман. Одиночество в душе. Словно ртуть оно мерно растекается по телу и тёплым дурманящим ядом заполняет обнажившиеся пустоты. Ничто, казалось бы, не в силах, потревожить эту ощутимую до тошноты тяжесть материального мира. Но противоядие вот оно. Здесь. Взорвавшая пространственные рамки музыка -- и есть то самое противоядие.

Аккордеон наполняет мой разум, точно вселенную. Крупицы звёздной материи внутри меня слышат призыв своих предков. Древность пытается отобрать то, что по праву принадлежит ей. Да только незримые эти ячейки материи -- единое целое моего существа; они мечутся, они не в силах покинуть пределов своего маленького неделимого мира. Я -- глыба. Я исполнен пузырьками музыки, как всколоченная бутылка шампанского, но ни единый мускул не дрогнет на моём лице, мои ресницы ещё долго не соприкоснутся друг с другом, моим лёгким приходится дышать тайком от меня, удовлетворять свой природный инстинкт без моего сознательного вмешательства. Именно ради такого момента и качает маленький извечный насос кровь по венам, да, вечный, ибо мы бессмертны, а даже если и нет, то вечность заканчивается, как только заканчиваемся мы...

Когда читаешь книгу, где мысли прочувствованы и глубоки, где чувства неподдельно докапываются до истины, до сути вещей, слова всё же убегают прочь, неотступно бегут в хаос неизвестности, как прозрачные шарики, по ступеням страниц. Глубокие, мудрые слова... Их так много этих слов -- целый сонм впереди. Они лежат на страницах, они ждут у стартовой черты сигнала к началу своего кратковременного спурта. Я оттаскиваю их назад, но они снова убегают прочь, обласканные и согретые взором. Но эта музыка не убегает. Она остаётся во мне, ноты пронзают моё сознание и моё тело и находят там себе пристанище... Навсегда. Прочитанные слова -- мои, без меня их существование зыбко и статично. Я дарую им жизнь -- и отпускаю их с миром. Ноты -- субстанция чуждая моему пониманию, рождённая даже вопреки ему, и я не даю этим бесконтрольным вибрациям исчезнуть, я ловлю их губами, я пью их залпом вперемешку с приглушённым светом, словно песчинки я чувствую их на зубах... Эти ноты. Они будоражат струны, из которых соткана материя моей жизни. Их маленькие тела бьются об эти струны, некогда безжизненные струны, в которых, оказывается, заключена бесконечная энергия.

...Я иду по ночному дремлющему городу. На широких пустынных улицах, окружённых прижавшимися друг к другу домами, гулким и каким-то чужим эхом отдаётся стук моих шагов. Голова города мерно качается в такт музыке, поселившейся во мне. Его сонные глаза то и дело приоткрываются и запахиваются вновь, ослеплённые белым светом фонарей. Меня обгоняют бесконечные такси. Я иду по ночному городу, вглядываясь в его тёмные провалы. Напрасно. Он не способен помочь мне. Точно также как не поможет мне случай -- не поможет ничто извне. Только я сам. А, собственно, в чём мне так необходима помощь? Даже не знаю... В том, чтобы жить?

Действительно, разум не поддаётся инстинкту. Ему нужно логическое обоснование: зачем укладываться спать, просыпаться, заниматься будничной повседневностью. Зачем что-то иметь, складывать, коллекционировать. Ради чего... И только душа видит цель, неведомый истый смысл. Она движется в нужном направлении непостижимыми, казалось бы, извилистыми путями. Непостижимыми, потому что всё держится в тайне: душа опасается разума, который всё желает понять, обосновать, разложить по полочкам сознания. И во всём усомниться...

Назавтра я буду сидеть в вагоне поезда. Думать о музыке. Искать чудеса в окружающем меня равнодушном мире. И вдруг откуда-то из-под сидений нежданно появится голубь. Обыкновенный городской житель, такой, как я. Мы будем ехать вместе, каждый по своим делам. Голубь невозмутимо потопчется в проходе, неловко спустится по ступенькам, напугает своим неожиданным обликом редких пассажиров, безо всякого смущения деловито зашагает у дверей, не обращая внимания на жесты и удивлённые возгласы людей, -- и выйдет на станции. Это -- то чудо, которое я ждал. Да, точно оно. Впрочем, не важно...