Помощничек

 - Ну чего ты опять, как на гвоздях? –  громовым голосом  одёрнула Олимпиада, когда  Маруся  в который  раз схватилась за телефон. – Давно уже пора приучать юношу к самостоятельности, - женщина решительно закрыла папку, отодвинула на край стола.  - Вон мой Санёк... – Олимпиада  плеснула в пиалушку  остывшего чаю, закурила. -  Кстати, сколько твоему? – спросила она, зажмурив глаз от разъедающего дыма.

- Пять. Шестой.

- Сколько?! – закашлялась  Олимпиада. Жуя папиросу, она с минуту  жалостливо смотрела на  Марусю  одним глазом. Маруся  тревожно  пялилась  на неё.  Наконец,  длинным маникюром  Олимпиада отстучала пепел,  молча пригубила из пиалки янтарный напиток, - Да-а, – сказала она, -  правильно в старину говорили: «Дитёнка надо воспитывать, когда он  лежит поперёк лавки».  Жестом избалованной  аристократки  Олимпиада   развела руками, -  Опаздываешь, мать. Опаздываешь. – укоряла  она  нерадивую  Марусю. - Жениху почти шесть лет, а он у тебя... хм, всё с бабками  да  с няньками! «Температурка, манная кашка...»  – соседка, усмехнувшись,  замяла папиросу, оставила в пиалке. - Вон мой Санька... ещё только в нулёвку пойдёт,  а  дома уже  вовсю хозяйничает!  – Олимпиада с весёлой беспечностью захохотала.  – Бой-парень! – женщина встала, прошлась,  разминаясь.
- Вот ты, Мария,  видела, чтобы я ему по сто  раз в день звонила? И не увидишь! Щас приду домой... а меня уже... – она блаженно потянулась,  с хрустом  зевнула во весь рот, - а меня уже... обед дожидается! Картошечка  жареная, супчик, хлебушек свежий... Всё он, Санёк! Потому что... приученный! С пе-лё-нок! – по-учительски  проговорила  она, собирая  у зеркала причёску, съехавшую набок.

- Даже суп варит? – ахнула Маша.  И задумалась.  Пристыженная, она и сама понимала: сынок её, солнышко,  конечно, должен  быть не каким-то нёхалом, а  твёрдо стать на ноги. И, чем раньше, тем лучше.  Потом же маме «спасибо» скажет. За такого-то мужика любая девка пойдёт! Да и самой-то маме в старости надёжность ой, как пригодится! 

«Но ведь мал ещё супы-то варить... в пять  лет...  – всё-таки засомневалась  Маша.  Тут же спохватилась, - А у Олимпиады?  Нет, права, похоже, баба:  и вправду ты, Мария,  время упустила!  Надо срочные меры принимать. Тоже приучать как-то...»
*
Погожее  августовское  утро.  Выходной.  На кухне – пар коромыслом! - Бельё кипит.  Борщ вкусно булькает. В духовке петух томится-золотится!

Женятка не мешает - он в комнате книжку мозолит.  Гундит себе по нос. 

- Уф, бл-лин! – притопывая, Маша  загромыхала крышкой с выварки. 

- Кто упал? – в дверях появился испуганный мальчуган.  Метнулся к крышке, - Давай помогу!

- Обожжёшься!– отогнала  мать, - Не тронь! Я сама.  Иди-играй  пока, скоро  обедать будем.

«Та-ак,  обжариваю лук,  и – борщ готов! Хм, обжариваю...  а масла-то...»  Маша  вытрясла  последние капли и выкинула пустую бутылку в мусорное ведро.  «Мало... Что же делать?.. Пойду-ка у Лорки...  - рванула, было,  дверь Маруся, - Ох, блин, они же  в горы  мотанули...  вот не сидится-то! – чертыхнулась  женщина, - Чё ж делать-то?..»  Конечно,  самой в гастроном бежать  -  целая канитель: выключить недопаренное-недоваренное...

«Всё он, Санёк!»  - завертелось вдруг  Олимпиадино в голове.

«Точно, Женятку и пошлю в магазин! Должен же он, в самом деле, когда-то начинать самостоятельную  жизнь! – убеждала себя Маруся,- Хм, смелый народ
эти Олимпиады, не то, что я - вечно всего боюсь...»

- Же-ень, - Маруся зашла в комнату, - сходи-ка...– она  загадочно посмотрела на сына, достала  сумочку, - сходи-ка за маслом.

- За маслом?  Я?!- Сынок  возликовал –будто этого и ждал! Глаза загорелись!  -  Давай! – выдохнул  малец.  Женятке ещё  не верится, что мама поручает ему такое ответственное дело! – Давай! – нетерпеливо повторил он.

Мама свернула  денежку, - В этот  карманчик тебе положу. Купишь масло.  Хлопковое.  Здесь  как раз на бутылку. И, чтобы сразу – домой, понял?! – строго сказала мама, - Смотри, никуда...

- Понял! – мальчонка уже готов сорваться с места.

- Погоди, - Мать  поправила рубашку,  причесала-прихорошила сына: «загляденье, а не мальчишка!»  Поцеловала: «не оброни деньги,  помощничек»,  и - закрыла за ним дверь. «А что? и, впрямь,  уже большой!»
*               

Тягучими  каплями потянулись минуты. Маруся возилась-крутилась на кухне, а на душе кошки скребли: «Уже прийти бы должен...» Мать открыла дверь: «вроде..  царапнул кто-то...» – Никого.  Выдернула  петуха – готов  красавец!  Посмотрела на часы... подняла  оконную шторку:  светило  разгорается-подпекает! Прохожие маячат на улице, пока солнце не раскочегарило.  В зной-то все по домам разбегутся – солнце не пощадит - искусает! 
«Хм... чего  ж  его  нет-то? – всё более тревожилась Мария. Она  выключила борщ.  Помешала бельё в баке.  - Странно...»  И  вдруг...  её,  словно,  ошпарило: «Да ё-лки же палки! – она швыранула  злосчастную  крышку:  Вот дура-то, а!» - Женщина  моментально вспомнила, как из бурного  арычного канала, разрезающего городок на куски,  месяц назад выловили трёхлетнюю девчушку.  «Боже! а у гастронома-то и арык не закрыт толком! – обомлела Мария, - Ругая себя последними словами, она  скачками  ухнула  с  лестницы:
«Масло ей надо!  Ну  же  лентяйка чёртова, а!» -

И  вот уже, сломя голову, спотыкаясь о булыжники,  она  мчится в  магазин по  ближней  тропке   вдоль  канала,  местами закрытого бетонными плитами. Мало хоженная стёжка то взбирается на каменистый пригорок, то скатывается в рыжие заросли  татарника. «Мама!» -  внезапно  истошный крик разрывает материнское сердце. «Ма-а-а-ма!»  Маруся  остолбенела:
«Господи... - она узнала голос. – Это же он!.. Из арыка!  - Мать заметалась, завыла: 
«Женя!  Женька-а! Господи... его... под  мостки тащит!..» В два прыжка она оказалась у мостков: «Только бы успеть!»  Маша  упала  на грязную плиту, спрятавшую часть  арыка,  и, перегнувшись, с головой протиснулась в холодный  проём  между осклизлыми  пластами. Косыночку она потеряла, и потные волосы лепили глаза.

Внизу в чёрном  потоке  неслись  ветки, плясали огрызки яблок, арбузные корки... Цепким  взором  Маруся  обшаривала  мутную лавину.  Рискуя сорваться  в  глубину,  дрожащими  руками  отчаянно вспенивала студенящую  быстрину,  отпихивая раскисшие отбросы. -  «Где же он, а?.. Сынок...» - Она, сдерживая дыхание, вслушивалась в шум  бесноватой  верти.

Спохватившись, что теряет время,  женщина единым духом  выбралась  из саркофага  и,  не переставая  причитать,  бросилась к гастроному.  На стеклянных  дверях  изнутри торчала  палка.  Маруся  нетерпеливо затарабанила: «Откройте! Ну откройте же!»

- Обед! – недовольно рявкнула  через  стекло уборщица, плюхая мокрую тряпку  на  пол.

- Вы тут мальчика маленького не видели? Масло покупал?..

- Никого не видели! – бабка повернулась круглой  спиной, неохотно завозила шваброй. -Носит вас тут, прибраться не дадите...

«Не был...»  - Душа обомлела: «Потеряла ребёнка... сволочь... Вот сволочь!..»
В оцепенении Маруся не помнила, как ватные ноги  вынесли её, полуживую,  к  дому. - 

Ворочается,  коварно поблёскивает  в узких проплешинах  пленённая вода...  Женщина отрывает взгляд  от  воды и  понимает: «Всё...» - Её обдаёт сухим жаром - она беспомощно оседает на выжженную траву у подъезда...               
«Не-е-ет!» - мотает  головой  Маруся.  «Не-е-ет! Помогите!» – орёт безголосое  сердце. Безжизненные губы не слушаются.   

В этот полуденный час  народ, будто, вымер:  на улице – пекло... и – никого.

- Же-е-ня! – выхрипывает  мать, – Женя-а... сыно-о-ок...

«Мама!» Женщина вздрогнула... «Ма-а-ма... Я... купил масло,  а ты... ушла на работу-у...»
 
«Господи! Женятка! родной  ты  мой!»  Откуда у  Марии  и силы взялись!- она вскочила: «Я – здесь!»  и  опрометью  бросилась в подъезд, - Женя! Зде-есь я! Зде-есь! Сынок...»

У порога закрытой квартиры сидел её помощничек.  Двумя руками он бережно держал бутылку  хлопкового  масла  и горько плакал.

---------
Таджикистан.