Ганна Кралль. Мечта о 17-м шаре

     Ханна Кралль.



                МЕЧТА  О  17  БИЛЬЯРДНОМ  ШАРЕ.


                На избирательное собрание Союза Польской Социалистической молодёжи в нашем уезде в деревне Липня меня, (точнее, мою кандидатуру), привезли в портфеле. Приехал секретарь уездного комитета и кто-то из молодняка, и сказали – мы хотели бы видеть вас в роли руководителя. Потом собрали уездную конференцию, воткнули меня туда, а десятого марта была организована нормальная конференция, и при тайном голосовании я получил наибольшее число голосов.
                Я никогда не занимался общественной работой, и в нашей местности был известен как фокусник, но товарищи сказали, что это может привлечь молодёжь, «зацепит» её.
                Я манипулирую платками, картами, монетами, тросточками, палочками, спичками…  Но охотнее всего я жонглирую бильярдными шарами, это такие белые шары, размером с пинг-понговый мячик.
                Впервые, я увидел этот фокус в Ленборке, в цирке «Сирена». Мне было 14 лет. Человек творил чудеса с картами и платочком, и я сказал себе – я тоже хочу овладеть этими таинствами. В школьной библиотеке я нашёл книгу «Магические искусства» Вадимова и начал её переписывать. Я от руки переписал четыреста страниц в тридцатидвухстраничные тетради, и мой труд не пропал даром: я сразу отработал трюк превращения разорванной газеты в целую. Работая в поле – при бороновании с лошадью или при пастьбе коров я всё время упражнялся с помощью газет, платков, камней – с чем попало. Вожжи я набрасывал на шею, лошадка шла себе, а я тренировался.
                Через два года я выступил перед публикой в Липне, в Клубе Крестьянина -  показал, как появляется рюмка на карте и как вино превращается в цветы. Все страшно удивились – знали, что я сын Бронки из Непоголовиц и что я работаю в Зрембе – но о том, что я владею такими чудесами – никто не знал.
                Я ушёл из Зрембы, потому что при работе с шарами руки очень важны, а слесарная работа их портила. В сельском хозяйстве я тоже не могу работать, потому, что это вредно для позвоночника, а шары требуют пластичности силуэта. Здесь человек весь, целиком должен двигаться гибко, плавно, выглядеть великолепно, поэтому я не могу заниматься,чем попало. К счастью, товарищи предложили мне политическую работёнку, и я понял, что это как раз для меня: - не портит ни руки, ни позвоночник. С тех пор я стал обслуживать собрания в уезде. У нас пятнадцать ячеек, каждую надо обслужить,. Поэтому я брал свой чемоданчик, складывал в него шары, платки, карты, тросточки, палочки, монеты, магнитные спички – и отправлялся в путь. Сначала мы обсуждали разные дела: общественную работу, строительство дорог, уход за памятниками, свободное время и так далее. Все сидят, заседают, но все знают, что я пришёл с чемоданчиком и поэтому никто не выходит до конца, все терпеливо ждут. Потом я говорю: - Ну, благодарю вас за вашу активную общественную позицию, и в награду за это я кое-что вам покажу… Тогда кто-нибудь выбегает из зала и кричит: - Уже! – и тотчас же в зал вваливаются  двадцать-тридцать человек, все, кто ждал за дверьми – старики, дети, полный зал – и в течение получаса я показываю им свои чудеса. Ни у кого нет такой посещаемости на собраниях, как у меня – ни на партийных, ни на кружках домохозяек, ни на сельскохозяйственном обучении, ни у кого во всём уезде.
                Сколько пришло, если бы я не показывал фокусы – не знаю, я никогда ни одного собрания без фокусов не проводил.
                Из моих магических достижений самым важным было второе место на конкурсе иллюзионистов в Лодзи, за шары. Уже тогда я знал: только шары моё настоящее призвание. В Карловых Варах я видел австрийца: он жонглировал  восемью шарами – они появлялись и исчезали, такие блестящие, такие чистые, с ними можно было делать всё, что угодно, их округлость была так послушна, и я понял тогда: шары – именно то, что я должен делать в жизни. И я продолжал упражняться, чтобы сравняться с этим человеком.
                Из специальной литературы я вычитал, что у какого-то англичанина самое высшее достижение в мире – он жонглирует 12-ю шарами. Тренируясь, я заметил, что есть положение, при котором можно поместить в руке два шара сразу – собственно, это мне подсказали братья, у меня шестеро братьев, которые всегда сидят и наблюдают за моими упражнениями. Я попробовал – и оказалось, действительно, иногда удаётся  взять два шара сразу. Посмотрите, пожалуйста – один шар подбрасываем – нет его, правда? – а теперь, что такое? Еще один ? откуда взялся? что это здесь у меня? – пожалуйста, проверьте – а тут? Пожалуйста. Сколько теперь? а теперь? что? ещё один? а теперь?
                Я тренируюсь по семь – восемь часов. Делаю перерыв только для теленовостей, чтобы послушать, что они там сообщают, но и тогда, чтобы не терять времени, разминаю пальцы.
                Моё село называется Осек, в нём сто семьдесят семь жителей. Автобусы сюда не ходят, ближайшая ос тановка в Тучеве, откуда ПКС,Ом* можно доехать до Липни, а из Липни в Картузы или до Пруща, или до Лемборка. Кто-то ездит в Труймясто*, но таких немного, большинство работает на верфи. Встают в 4, идут пешком до Тучева, потом на автобус, потом на поезд, в семь часов приступают к работе, возвращаются в 19. Мои друзья работают на верфях, и тогда, в августе* тоже бастовали. Некоторые из наших были даже в забастовочных комитетах, и после этого всё-таки вернулись домой. Вернувшись, они почувствовали себя  уверенней, было видно, что у них как-то легче стало на душе. Короче, можно с казать, что они стали смелее, и уже не боятся, что их сразу посадят или угробят за сказанное.
               И у нас на собраниях тогда тоже всё кипело. В Липне, в Осеках, в Смаршине, в Непоголовицах все очень нервничали, и всё говорили о секретаре, о начальнике, о совете – употребляли разные новые слова – нужен консенсус. Консенсус - это и было новое слово.
             С молодёжью никто не вступает в консенсус. Ни тогда, когда решается вопрос о наделе землёй, ни при выделении машин, ни об удобрениях, всюду сидят старики и за нас всё решают. Самому молодому члену бюро пятьдесят лет, самым молодым членам совета по сорок, в комиссиях, которые выделяют двигатели или автоматические стиральные машины вообще молодых нет, поэтому молодым селянам никогда ничего не достаётся.
Вам кажется, что произошли большие перемены потому, что вы слишком часто смотрите телевизор. У нас, в Тучеве, Осеках или Липне новыми стали только некоторые слова, а всё остальное осталось по старому.
               На тех собраниях, что после августа, я тоже открывал свой чемоданчик. Я никогда с ним не расстаюсь, а уж в особенности тогда. Кончается собрание  – и какое бы ни было оно напряженное и нервное – я открываю чемоданчик, вынимаю платки, шары, китайские палочки… и становится тихо. Какие бы страсти не разгорались до этого, как бы шумно ни было прежде – становилось тихохонько – и я начинал очаровывать. И вот сидят местные власти, и те, из стачечных комитетов, и из ЗСМП*, и из «Солидарности», и коммунисты – и никаких фракций, никаких уклонов уже нет, все только сидят и смотрят, смотрят…
               Ко мне ни у кого претензий не было. Я ни в чём не был замешан, ничего не натворил, да и зачем, кроме того, я знаю, что моя магия будет им всем нужна, так или иначе. Как поляка, меня мысль об отчизне, возможно, и беспокоит, но, как председатель, я не беспокоюсь, нет. Другие могут бояться, потому, что им есть, что терять, но у меня никто не может отнять самое главное.
               Через месяц после забастовок ко мне приехали люди из Гданьска, просили, чтобы я приехал в Дом Судостроителя, так как и там обо мне слышали. Кстати, у меня была новая программа – я весь август репетировал новый номер – голуби, вылетающие из огня.
Купил в Чехословакии специальный котёл, вливаю туда бензин, поджигаю, снимаю крышку, вырывается огненное облако, а из огня вылетают два живых голубя. Я показал это в сентябре 80-го года судостроителям в Гданьске, они были в восторге. Я должен показывать именно такие вещи, иначе у меня изнутри возникает ощущение, как будто меня  грызёт какая-то страшная болезнь. Я должен обязательно кого-то очаровывать, чтобы люди чувствовали себя в какой-то иной атмосфере, которую я создаю для них, а я должен видеть, как они удивлены и как очарованы мною.
                Человек всегда ищет то, чего ещё не было. Один чувствует какие-то звуки внутри себя, другой – цвета, а у меня – шары.
                Вначале я мечтал о том, чтобы справиться с восемью шарами, как австриец.
Потом с двенадцатью, как англичанин, потом о шестнадцати…
                Сейчас, когда это произошло, я сам настолько удивлён, что мне иногда не верится, что это удалось. Но теперь я привык и снова мечтаю – о семнадцатом шаре.
                Теперь, когда нет никого, кто мог бы это сделать лучше меня, я буду соревноваться сам с собой. Я ещё не достиг того совершенства, которое мне необходимо, чтобы превзойти самого себя.
                После собрания, которое я обслуживаю, когда я заканчиваю выступление и закрываю свой чемоданчик, все выходят из зала. Они уходят в свою обыденную жизнь, а я в свою магическую. Им легче – они не страдают от собственного несовершенства