Морис Роллина Глаза и др. , 23-27-е

Морис Роллина Глаза, 23-е.
(Перевод с французского).

Их жесты - светотень, а речь ведут молчком -
глаза-чаровники с их трауром лучистым,
который задаёт загадки колористам.
Везде о них твержу, и вижу их кругом.

Исполненные чувств, они в самозабвенье
глядят как будто сквозь невидимую ткань
и видят вдалеке особенную грань
укрытого во тьме блаженного мгновенья.

Когда, лицом к лицу, смотрю я им в упор,
в овальность миндаля, в сапфирное сиянье,
я там могу прочесть отказ, приказ, желанье,
но иногда в ответ лишь страшно смутен взор.

Они то близко к нам - не далее руки,
то в сотнях тысяч вёрст - долга до них дорога.
То с нежностью глядят, то в них горит тревога,
и гонятся за мной те синие зрачки.

Где ж звонкий менестрель, чьи песни - как бальзам ?
Где шорохи страниц занятного рассказа,
где струнный перебор, пьянящий до экстаза,
чтоб вознесли хвалу тем сказочным глазам ?

Глаза смакуют ночь и, будто ждут причастья,
глядятся в небеса с сияющей луной.
Я, мысля о глазах, решаю в в час иной,
что именно к Луне они пылают страстью.

Но ступор и тоска рождаются в глазах,
когда увидят нас: наш гнев, гримасы, ссоры.
Глубокий тяжкий сплин изобличают взоры:
в них, в смеси, предстают сочувствие и страх.

Мадам де Помпадур, Сапфо и Мессалина
добавили лучей в иной печальный взгляд.
Я часто прозревал, что взоры прячут яд,
и знал, что скромный вид порою лишь личина...

А летом средь полей, сбежавши из столиц,
в прелестном уголке, у чистого потока, -
О ясная лазурь ! Зрачки, где нет порока ! -
вы пьёте свет с небес сквозь ситечки ресниц.

Подчас ковры травы милей опочивален.
Дрожит вода, и луг волнуется кругом.
Вам по сердцу взглянуть в прозрачный водоём,
но рядом с ним ваш взор воистину кристален.

В тумане, на лугу, два синих василька
напомнили мне вдруг о шедшей под вуалью
красотке, что горда была цветистой шалью,
но чем-то, мне не в толк, взвлолнована слегка.

Я страстно в них смотрел, не чувствуя угроз.
Ревнивая душа купалась в дивных взорах,
а чудные глаза в их красочных наборах
держали бистр утех и бледность чистых слёз !..


Maurice Rollinat Les Yeux, 23-е.

Partout je les evoque et partout je les vois,
Ces yeux ensorceleurs si mortellement tristes.
Oh ! comme ils defiaient tout l’art des coloristes,
Eux qui mimaient sans geste et qui parlaient sans voix !

Yeux lascifs, et pourtant si noyes dans l’extase,
Si friands de lointain, si fous d’obscurite !
Ils s’ouvraient lentement, et, pleins d’etrangete,
Brillaient comme a travers une invisible gaze.

Confident familier de leurs moindres regards,
J’y lisais des refus, des voeux et des demandes ;
Bleus comme des saphirs, longs comme des amandes,
Ils devenaient parfois horriblement hagards.

Tantot se reculant d’un million de lieues,
Tantot se rapprochant jusqu’a roder sur vous,
Ils etaient tour a tour inquietants et doux :
Et moi, je suis hante par ces prunelles bleues !

Quels vers de troubadours, quels chants de menestrels,
Quels pages chuchoteurs d’exquises babioles,
Quels doigts pinceurs de luths ou gratteurs de violes
Ont celebre des yeux aussi surnaturels !

Ils savouraient la nuit, et vers la voute brune
Ils se levaient avec de tels elancements,
Que l’on aurait pu croire, a de certains moments,
Qu’ils avaient un amour effrene pour la lune.

Mais ils consideraient ce monde avec stupeur :
Sur nos contorsions, nos coleres, nos rixes,
Le spleen en decoulait dans de longs regards fixes
Ou la compassion se melait a la peur.

Messaline, Sapho, Cleopatre, Antiope
Avaient fondu leurs yeux dans ces grands yeux plaintifs.
Oh ! comme j’epiais les clignements furtifs
Qui leur donnaient soudain un petit air myope.

Aux champs, l’ete, dans nos volontaires exils,
Pres d’un site charmeur ou le regard s’attache,
O parcelles d’azur, o prunelles sans tache,
Vous humiez le soleil que tamisaient vos cils !

Vous aimiez les frissons de l’herbe ou l’on se vautre ;
Et parfois au-dessus d’un limpide abreuvoir
Longtemps vous vous baissiez, naives, pour vous voir
Dans le cristal de l’eau moins profond que le votre.

Deux bluets par la brume entrevus dans un pre
Me rappellent ces yeux brillant sous la voilette,
Ces yeux de courtisane admirant sa toilette
Avec je ne sais quoi d’infiniment navre.

Ma passion jalouse y buvait sans alarmes,
Mon ame longuement s’y venait regarder,
Car ces magiques yeux avaient pour se farder
Le bistre du plaisir et la paleur des larmes !…


Морис Роллина Фиалка, 24-е.
(Перевод с французского).

Ты - из фиалок, из корицы,
в тебе есть розовый коралл,
есть мрамор - и огонь искрится.
Смешалось всё, и вот предстал
вид ласковой девицы.

Во мне любовь поёт, как птица, -
ты гонишь прочь любовный шквал.
Но разве ветер подчинится
словам фиалки ?

Твоим талантам нет границы.
Твой взгляд все тайности прознал,
и разум твой в один кристалл
уже готов с мечтою слиться.
Но в скромности твоей таится
душа фиалки.

Maurice Rollinat Violette, 24-е.

De violette et de cinname,
De corail humide et rose,
De marbre vif, d’ombre et de flamme
Est suavement compose
Ton joli petit corps de femme.

Pour mon amour qui te reclame
Ton reproche vite apaise
Est ce qu’est pour la brise un bleme
De violette.

Ton savoir a toute la gamme ;
L’enigme craint ton oeil ruse,
Et ton esprit subtilise
Avec le reve s’amalgame :
Mais ta modestie est une ame
De violette. 

Морис Роллина Привычка, 26-е.
(Перевод с французского).

От едкой капельки Привычки,
взамен свобод, - их ржавый след,
и нашей воле хода нет,
и цепь не снимешь. Нет отмычки.

Спокойненько смежи реснички
и переваривай обед !
От едкой капельки Привычки,
взамен свобод, - их ржавый след.

Но кто ж виновник обезлички
и прозябанья без побед ?
Беда с бедою в перекличке
и тихо плесневеет свет -
от едкой капельки Привычки.

Морис Роллина Бесподобная, 25-е.
(Перевод с французского).

Чиста ль твоя любовь, как девственная чаща;
спокойна ли, как ночь; свежа ли, как весна ?
Полна ли дивных тайн , как блеск свечи горящей;
жарка ли, как огонь; взаправду ли вечна ?

Открыта ли тебе, как книга, вся природа ?
Ты можешь ли сдержать напор желаний злых ?
И предпочтёшь ли ты, когда томит невзгода,
молчанью мертвецов рыдания живых ?

Ты воздухом пьяна, бывая на просторе.
Так рада ль обонять, как пахнут хвойный лес
и горькие дожди, и радужные Зори,
бродячий дух морей и вольный дух небес ?

Взять кошек и котов с когтистою ухваткой,
садящихся с тобой к огню в вечерний час:
справляешься ли ты с их вечною загадкой,
что фосфором горит внутри зелёных глаз ?

Скрываешься ли ты от солнечного света
и тет-а-тет с луной беседуешь ли всласть ?
Ты любишь ли часы, когда растут предметы
и взглядом охватить мы можем только часть ?

Неуж рассудок твой в сомнениях не плавал,
что, хуже лишаёв, к нам липнут на беду ?
Ты не дрожишь ли вдруг, услышав слово: "Дьявол !" ?
Ты веришь ли, что он не прячется в Аду ?

Клянёшь ли ты себя больней телесной боли ?
Неуж тебе Паскаль не нёс духовных благ ?
Не Ангел ли Шопен, божественно глаголя ?
Неуж Делакруа в художестве не маг ?

Смеёшься ль ты, грустя ? Грустишь ли откровенно ?
В прзрениях тверда ль ? Горда ль без суеты ?
Строга ли к пошлякам ? Бежишь ли ты из плена
беснующейся лжи в убежище мечты ?

Увы ! Уж лучше б я выспрашивал могилу !
Из этих женских уст не вышло ни словца.
Хоть раз ответить: "Да !" - ей было не под силу.
Я спрашивал опять... и дальше... без конца...
Увы ! Уж лучше б я выспрашивал могилу !


L’Introuvable

Ton amour est-il pur comme les forets vierges,
Berceur comme la nuit, frais comme le Printemps ?
Est-il mysterieux comme l’eclat des cierges,
Ardent comme la flamme et long comme le temps ?

Lis-tu dans la nature ainsi qu’en un grand livre ?
En toi, l’instinct du mal a-t-il garde son mors ?
Preferes-tu, — trouvant que la douleur enivre, —
Le sanglot des vivants au mutisme des morts ?

Avide de humer l’atmosphиre grisante,
Aimes-tu les senteurs des sapins soucieux,
Celles de la pluie acre et de l’Aube irisante
Et les souffles errants de la mer et des cieux ?

Et les chats, les grands chats dont la caresse griffe,
Quand ils sont devant l’atre accroupis de travers,
Saurais-tu dechiffrer le vivant logogriphe
Qu’allume le phosphore au fond de leurs yeux verts ?

Es-tu la confidente intime de la lune,
Et, tout le jour, fuyant le soleil ennemi,
As-tu l’amour de l’heure inquietante et brune
Ou l’objet grandissant ne se voit qu’a demi ?

S’attache-t-il a toi le doute insatiable,
Comme le tartre aux dents, comme la rouille au fer ?
Te sens-tu frissonner quand on parle du diable,
Et crois-tu qu’il existe ailleurs que dans l’enfer ?

As-tu peur du remords plus que du mal physique,
Et vas-tu dans Pascal abreuver ta douleur ?
Chopin est-il pour toi l’Ange de la musique,
Et Delacroix le grand sorcier de la couleur ?

As-tu le rire triste et les larmes sinceres,
Le mepris sans effort, l’orgueil sans vanite ?
Fuis-tu les coeurs banals et les esprits faussaires
Dans l’asile du reve et de la verite ?

— Helas ! autant vaudrait questionner la tombe !
La bouche de la femme est donc close a jamais
Que, nulle part, le Oui de mon ame n’en tombe ?...
Je l’interroge encore et puis encore... mais,
Helas ! autant vaudrait questionner la tombe !...


Maurice Rollinat L’Habitude, 26-e.

La goutte d’eau de l’Habitude
Corrode notre liberte
Et met sur notre volonte
La rouille de la servitude.

Elle infiltre une quietude
Pleine d’incuriosite :
La goutte d’eau de l’Habitude
Corrode notre liberte.

Qui donc fertilise l’etude
Et fait croupir l’oisivete ?
Qui donc endort l’adversite
Et moisit la beatitude ?
La goutte d’eau de l’Habitude ! —

Морис Роллина Надежда, 27-е.
(Перевод с французского).

Надежда - голубь-альбинос,
а мы - терновая поляна.
И он летит туда, где раны
и свищет там, где много слёз.

Но весь полёт его - гипноз,
и песенки полны обмана.
Надежда - голубь-альбинос,
а мы - терновая поляна.

Зато отчаянье всерьёз -
как разъярённые орланы -
кричит - и зло, и окаянно.
Отчаянье - исчадье гроз.
Надежда - птичка-альбинос.

Maurice Rollinat L’Esperance, 27-e.

L’Esperance est un merle blanc
Dont nous sommes la triste haie :
Elle voltige sur la plaie
Et siffle au bord du coeur tremblant.

Mais son vol n’est qu’un faux semblant ;
Sa serenade n’est pas vraie.
L’Esperance est un merle blanc
Dont nous sommes la triste haie.

Et tandis que, rapide ou lent,
Le Desespoir est une orfraie
Dont le cri certain nous effraie,
Et dont le bec va nous criblant,
L’Espеrance est un merle blanc.