Сады или Крыса

   Их хозяйство начиналось с холщового армейского вещмешка времён Второй мировой войны и притороченной к нему саперной лопатки. Нехитрое содержимое мешка состояло из алюминиевой посуды, свертка забористой махорки, соли, сухарей и грубого солдатского одеяла.
   Григорий Михайлович, так звали новосела, оформленного сторожем садоводства, образованного на бывших совхозных землях по приказу Сталина, за неимением ни жилья, ни стройматериалов, со знанием дела выкопал уютную землянку, сложил в ней печурку. Завод предоставил ему топор и молоток, мужик смастерил топчаны, сделал полочки и табуретку, ведь лес тогда находился рядом.
   На благословенном кусочке земли, выделенном садоводческим товариществом, супруги разбили сад и огород. Михайловна – жена сторожа – баба работящая, под стать супругу, хлопотала по хозяйству с утра и до темна. Она часто ходила в гарнизон, где продавала излишки ягод и овощей, а на вырученные деньги экономно покупала необходимые продукты. Другого заработка женщина не имела. Михалычу платили за сторожёвство. Он был отменным хозяином, такого сейчас вряд ли сыщешь. В нищие послевоенные годы у него водилось многое от мыла до гвоздя, а если не водилось, то знал он, где приобрести и чем платить.
   По весне, когда семья Петровых объявлялась на садах, сторож важно сообщал Санькиной матери: «Ивановна, нонешний год капуста больно хороша, хрусткая, язви её! Присылай сына». И Санька с бидончиком шёл к сторожу за наипервейшим российским витамином.
   Григорий Михалыч то курей разводил, то свиней, то пчёл.
   Одно время он занялся вязкой собак. Щенков покупал гарнизон для охраны. Санька помнит громкий злобный лай и огромные страшные, клыкастые морды овчарок и догов, скалившиеся через густую металлическую сетку вольеров.
   Сперва воды на садах не было, и люди возили её из ближайшей деревни на тележках в ведрах, баках, флягах, деревянных бочках. Потом вырыли глубокий колодец с деревянным срубом и асбоцементными кольцами. Дивная холодная вода, так что немели зубы, радовала округу. В засушливые времена, когда разбор её был велик, садоводы сидели на бревнышке возле колодца и, ведя неспешную беседу о житье-бытье, ждали, пока водица натечет. Участки расширялись, и для более эффективного водоснабжения люди поставили водонапорную башню, от которой живительная влага по железным артериям потекла к каждому дому.
   Шалея от изобилия, многие садоводы, случалось, заливали участки, так что вода хлюпала под ногами, а после зимы приходилось подсчитывать урон.
   К шуму разогреваемых моторов, доносившемуся с военного аэродрома, садоводы привыкли, как к необходимому атрибуту их существования. Ребята бегали на стрельбище, где добывались стреляные гильзы, которые возмущенные матери частенько вытряхивали из карманов.
   Аэродромное начальство уважало Михалыча. Правда, истосковавшиеся по витаминам и приключениям солдатики, иногда совершали набеги за яблоками. Однажды одному незадачливому охотнику полакомиться не повезло. Убегая от сторожевой собаки, тот оставил клок из штанов на заборе.
   Дабы раз и навсегда прекратить воровство, сторож пришёл в гарнизон, где построенным на плацу солдатам скомандовали повернуться. Нарушителя опознали по дыре на штанах. Набеги прекратились.
   Когда к сторожке прибилось это мелкое пучеглазое рыжее создание, никто не помнит. Только «Михалычев хвостик», по кличке Тюлька, сопровождал хозяина повсюду. Собачка давала себя гладить, и ей это нравилось. Однако стоило появиться на дороге велосипедисту, псинка бросалась наперерез, нервно лаяла и норовила ухватить седока за штанину. Мамаши укушенных не раз жаловались сторожу на подопечную. Тюлька получала нагоняй, но «охота» повторялась с завидным постоянством.
   Спустя немало лет (время было нищее: ни денег, ни стройматериалов) завод помог ящиками от станков и оборудования, и Михалыч построил сторожку.
   Через дорогу, напротив от него, жила большая семья Сашиного друга Валерки.
   Валерка – младший из трёх братьев – художник от Бога, был редкостным лентяем. Для достижения весомого результата к таланту принято прикладывать упорство, волю и труд, но их-то мальчику как раз не хватало, поэтому заложенное в него богатство он использовал лишь в армии, для выпуска красочных стенных газет и боевых листков, чем радовал военное начальство, дававшее ему кое-какие поблажки по сравнению с другими солдатами. Способности не были востребованы, а время бездарно потрачено на рыбалку, гулянье, шалости неуемной молодости, игру в карты.
   Кстати, о картах. Тёплым летним днём Лёша, Миха и Валерка расчистили на столе пятачок в бардачном доме «художника» (порядок и дом Валеры – понятия взаимно исключающие). Сашу родители заняли общественно полезным трудом на участке, так, что увильнуть не удалось.
– Вылил бы или доел супешник-то. Я его третий день лицезрею. Коркой покрылся, мухи на коньках катаются, – сказал Лешка флегматичному Валерке. – Убери приборы, противно браться, все сальные добавил он.
– А куда торопиться? Успеется,– ответил тот.
– Что, не докис? – съязвил Миха.
– Не твоего ума дело, мелкий,– беззлобно ответил Валера. Миха был младше приятелей.
– Мужики, у меня дома есть старая простокваша. Бабка доньжит «Допей, да допей!». А я – бычок, – простодушно заявил Миша, – с детства только молоко уважаю. Давайте «приговорим» её. Кто проиграет, тому и пить, – сказал тот.
– Пойдет.– Авторитетно заявил вечно голодный Валерка. Его «дубовый» желудок спокойно справлялся с подобными «инсинуациями». Однажды бедолаге в травмопункте пришлось вправлять челюсть вследствие чрезмерно открытого рта, обрадовавшегося огромному бутерброду, навороченному с голодухи.
   Родители мальчика воспитывали отпрыска своеобразно. Они не оставляли ему ни денег, ни еды, с тем расчётом, чтобы голодное чадо не находилось на даче в столь нежном возрасте одно, но Валерка был упрям и ходил с домочадцами в противофазах: они – на дачу, он – с дачи. Перебиваясь случайной едой, рыбой из пруда и грибами из леса, он упорно продолжал существовать отдельно от своей шумной семьи бастионом самостоятельности.
– Тащи,– одобрил Лешка, полагая, что избежит кисломолочной экзекуции, поскольку будучи старше своих приятелей, играл внимательно и умел считать карты.
   Миха принес трёхлитровую банку ещё не горькой, но уже «дрыгнувшей ножкой», «отрыгнувшейся» сыворотой, простокваши. Валера деловито помусолил боевую колоду и сказал: «За дело, господа, за карты!»
   Из-под высоко занесенной руки для хода Лёша увидел в открытое окно крысу. Жирная тварь препротивной наружности, темно-серой масти с длинным носом и чуть ли не метровым хвостом, то ли отъевшаяся на ближней помойке, то ли ожидающая потомства, неспешно переходила дорогу. Она чинно вышагивала на водопой к единственному колодцу, где под решеткой часто стояла вода.
   Лёшка, известный на все сады горячностью, возмутившись подобной наглостью, схватил первое, что попалось под руку, а это был, случайно завалявшийся на обеденном столе, молоток и метнул его в крысу.
   Упражнение по метанию было отработано «на отлично». Гордая представительница фауны упала, чуть дрыгнув ножками, выполнив последнее па прижизненного танца.
   Тут же «нарисовалась» Тюлька и впилась зубами в шею «добыче». С трудом волоча трофей, собачонка мелкими шажками посеменила к сторожу, желая продемонстрировать хозяину, что вовсе не даром ест хлеб. Крыса и псинка явно были в разных весовых категориях, но Михалыч, увидев Тюльку не обратил на это никакого внимания и долго с гордостью рассказывал всем и каждому о своей необычайно смелой и сильной собаке. Рассказы его с каждым разом приукрашивались живописными подробностями и стали походить на охотничьи или на рассказы заядлого рыбака.
   Повеселившись вдоволь, ребята не стали разубеждать Михалыча в феноменальных способностях его собачки...
   Уж полвека минуло, сменилось поколение владельцев. Дети стали дедами и бабушками, но помнят Григория Михайловича. После него никто так не вёл хозяйство, всё больше пили…
 
Сентябрь, 2007
Рассказ опубликован в журнале "Приокские зори" №3 2012

Фото ©  Ольги Пономаревой