Коммуна в здании бывшей католической больницы

Это свобода. Тут лихо не мерят фунтом,
лихо торгуются по мне непонятным пунктам,
зачитываются переводом – Ибсеновским Пер Гюнтом.
Они рассчитали, когда они выйдут замуж
и родится Элизабет или ТАмаш,
а сейчас со стола сметают в ведро огрызки.
Они знают по-французки и по-английски.
Появляются в оконных проемах без занавесок,
не празднуют ни Рождество, ни Песах,
не знают, что значит «ходить в невестах»
Плевать им на незнакомых и тем более на знакомых,
они загорают голыми на балконах, отгоняя газетою насекомых.
Спускаются вниз за почтой в носках, в пижаме
уходят к себе с добычей. Будь тут другой обычай,
то стали б они бомжами, а так – с зеленою краскою на висках,
с татуировкой, женственной и девичьей, в кольцах, в цветных мазках.
Пьют розовое и живут без склоки, спят со всеми подряд в инфекционном блоке,
кроме одного, с которым им неохота. Это свобода без обода и стеснения
горячая, без объяснения или повода, слушают лекции, таскаются на уроки
не нужны им лекции о пороке. Свобода без малейшего опасения.
Без всякого довода, свобода всегда без довода.
Белокурые, белоногие, выросшие на молоке и ванильном кексе,
с нормальной температурою, без предрассудков в любви и сексе.
Слишком без предрассудков…
Могли бы многое рассказать, но в календарных сутках
только двадцать четыре... У них нет времени.
Нет седла и стремени.
Живут на корнфлексе, не ощущая бремени.