Медовый месяц в Рио де Жанейро
Медовый месяц в Рио де Жанейро
Начало поэмы.
Медовый месяц в Рио де Жанейро
Поэма
И я приехал в Рио. Ночь была
черней угля, но вся Копакабана
ещё вовсю гуляла и пила,
и денег от меня хотел какой-то малый,
и девушка хотела, и старик, –
все от меня хотели денег; было страшно,
что мы не доживём и до зари
с моей женой; и кто-то пел протяжно.
Отель был старый, номер был большой.
Медовый месяц предвещал не сбыться.
Мы спать легли с тяжёлою душой.
Усталые, не стали мы молиться.
И было утро. Утро мудреней,
как водится; к тому же с океана
мечтой тянуло; не поев, скорей
мы вышли плавать. Было очень рано,
и волны были злы и высоки,
что думал я – не выплыву обратно,
но всё же выплыл, – тяжело в пески
упал, перекрестившись сразу троекратно.
Жена смеялась, в метре от меня
в песке «No swim!» табличка вверх торчала;
и думал я: «Какая-то херня:
не плавать там, куда ты ехал плавать!»
Мы завтракать пошли назад в отель.
И завтрак тоже оказался скверным:
сосиски, яйца, кофе, сок и хрень
какая-то фруктовая… «Наверно,
наивен Бендер был в своей мечте», –
мы думали, дожёвывая фрукты,
подкисшие с утра в такой жаре, –
«Здесь точно экономят на продуктах!»
Одна отрада в этом бардаке –
наш секс был жарче солнца раз в пятнадцать,
к тому же – много виски в рюкзаке;
решили мы на пляж не возвращаться.
Мы обживали номер, где могли:
в гостиной, в ванной, в спальне, на балконе,
в шкафу, в дверях и на полу в пыли… –
подстёгнутые силой алкоголя.
Медовый месяц нами был спасён
хотя бы так; и позвонил Жилберто
сказать, что едет к нам; и мы ещё
спасли наш месяц раза три, наверно.
Жилберто был красив, как Аполлон,
хотя, как Аполлон, сложён он не был,
но был ухожен и солиден он,
встречая нас, как Корковадо – небо.
Он вывез нас на выставку hi-tech
на обувь поглазеть из силикона –
Melissa, обувавшей новый век
и ноги Вивьен Вествуд и Мадонны.
Мы плакали: божественна была
сия обу’вь, легка и аккуратна;
и даже как-то унялась жара…
С Жилберто Рио был куда приятней.
Затем Жилберто, наш почтенный гид
и друг, нам показал Санта Терезу,
и мы с мечтой её сличали вид,
и отмечали сходство крайне трезво.
Мы вместе ели местную еду,
богатую размером, вкусом, – «Где же
ты утром был, бразилец?! Почему
ты завтрака не отвратил беду?..» –
и пили вместе местную сервежу.
И тягостно нам возвращение далось
назад в отель наш, на этаж тридцатый:
лежали трупами, никак нам не спалось –
хотелось в старый Рио нам обратно,
в его радушие, в отели-бутики,
показанные нам Жилберто в искушенье,
и в сексе мы забыться не могли,
и в виски не нашли забвенья.
Был день второй. Похмельный и больной.
Мы завтрак ели долго и сурово.
Останься здесь – мы б не были собой,
и мы сменили свой отель на новый.
Вдали от океана, в стороне
от негров, требующих подаянья…
Мы поселились в Solar на горе
в Санта Терезе, к вечеру вполне
в жизнь претворя свои воспоминанья.
И это была сказачная ночь!
Хотя наш номер был куда скромнее,
(хотя дороже), но – такой точь-в-точь,
как мы мечтали, в сказку Рио веря.
Звонил Жилберто утром; мы его,
благодаря сердечно, в гости звали;
он обещался к вечеру. В трико
за завтраком хозяина отеля мы застали.
Он подошёл, всклокоченный, как бомж:
«Нечасто русских здесь увидеть можно!» –
сказал нам по-английски; мы: «Ну что ж,
присаживайтесь…» – отвечали осторожно.
Он сел, преображаясь в тот же миг,
откинулся на стуле величаво:
и оказалось – этот вот мужик
в трико обвисшем – он продюсер Славы
Полунина (известного как «Асисяй»)
уже пятнадцать лет бессменный кряду,
и часто ездит в Moscow, и встречать
здесь русских он с женою – очень рады.
Живёт в Канаде, здесь же для души,
давно имея в собственности место,
отель отреставрировал в тиши
на пять уютных комнат; и спешит
душа его здесь всякий раз воскреснуть.
«Забавны превращения трико и душ
в бразильском солнце на балконе;
а я-то думал, что мой дед – не дюж
топтать жуков с картошки в майке «Аль Капоне»…» –
жена смахнула философский бред
с меня рукой поспешно, между делом:
в медовый месяц мыслям места нет, –
всё отдано бразильским страстям смело.
Жилберто прибыл с будущей женой
как раз тогда, когда мы раздевались
исполнить вдоволь долг семейный свой… –
ну что ж, мы сами его к нам позвали.
Аида, будто опера, вошла, –
хотя ни разу я не слышал опер, –
волнующа, велика и свежа;
а мы стояли, тяжело дыша,
и было мокро, от движений, в попе.
Аида повела нас в ресторан,
где ели все из местного бомонда;
Жилберто тут же всех представил нам,
принёс чего-то местного сто грамм… –
с Аидой он казался Джеймсом Бондом.
Еду нам щедро подали и скоро,
и выпивки налили той же снова –
богоподобной трапеза была с ней;
меня, к тому же, все сочли актёром…
С Аидой Рио был ещё прекрасней!
Наевшись так, что не могли идти,
мы ехали обратно на машине,
и тут Аида вспомнила в пути
о православном храме на чужбине;
Жилберто тотчас позвонил Отцу-
наместнику, предупредив, что едем
уже к его духовному лицу, –
и батюшка нас на пороге встретил.
Он показал нам храм и храмный двор,
мы помолились, и в тени навеса
все впятером имели разговор
о православных днях в Санта Терезе.
Беседа шла, и в нас крепчала мысль,
что батюшка – довольно мутный малый:
он, – батюшка! – нам сетовал на жизнь,
и как ему здесь паствы не хватало…
А, Бог ему судья, тем боле – Бог
к нему поближе, разберётся с дурнем…
мы поклонились, вышли за порог,
и я заметил три гондона в урне…
День третий подходил к концу,
когда с Аидой и Жиберто мы расстались;
скользнула страсть по моему лицу –
и мы, конечно, не предохранялись…
(Продолжение пишется...)
Свидетельство о публикации №110071000278
Дмитрий Багрецов 10.07.2010 23:02 Заявить о нарушении
Но пишу вот - и гораздо интереснее, затейливее поэма, чем одиночный стих. Написать стих - это же как сигарету выкурить, а вот поэму - это как забить, раскурить, покурить, откинувшись в кресле с коньячком в левой руке, а потом еще и почистить (после курения)- трубку.
Ну, Ваши-то поэмы я читал уже несколько раз - у Вас-то они славные! Может, это Вы меня заразили?.. :)))))))
Иван Богданов 12.07.2010 12:18 Заявить о нарушении
Дмитрий Багрецов 12.07.2010 13:13 Заявить о нарушении