Ламентации злосчастного Диониса Михаила Эминеску

Бутылёк мой толстопузый, в канделябры что ль подался,
стал подставкою для свечки, язычком меня дразнящей?
я – певец твой непутёвый, нищетой своей разящий, – 
год не пригублял вина и на столетье промотался;

царство сдав за папироску, тучи снежные наполню
вздором я под грохот ставен в исполненьи тьмы-злодейки,
пусть орут коты на крышах, бродят глупые индейки
в хохолках лилово-алых по двору, себя не помня;

до нутра продрог! в тумане пар дыхания клубится,
шапку на нос, выну локти, мой барометр условный –
пальцем так цыган в кибитке, крытой сетью рыболовной,
тычет в дыры, – без локтей как с холодом определиться?

был бы мышью, хвастал шубой – не дерюгою суконной,
жил в подвале, как в палатах, на десерт снедал бы книжки,
что писал, чьи корешки бы лично складывал в излишки,
наизусть бы знал Гомера, почитал жену б иконой;

сверху донизу по стенам паутинным мрежам виться,
сонмища клопов скрывая: им соломенное ложе – 
хуже некуда, жратва же – кости с язвами на коже,
мной им ввек не насосаться; бесконечной вереницей

выползли для променада толпы жадных кровососов –
вот матрона-фарисейка, фат с ней, панталоны узки,
ухажёр из них что надо и лопочет по-французски…
что ты делаешь, богиня, на помойке средь отбросов;

весь иззяб… напасть другая – по ладони блошка скачет:
 – погоди,  на палец плюну и тебя сей миг прихлопну,
будь я дама с маникюром, ты – зловонный чёрный клоп… ну, 
пусть живёт бедняжка, коли женщиной родилась, значит;

у камина кот разлёгся – друг ленивый и вальяжный,
подползи ко мне, пройдоха, побеседуем, мой крестник;
был бы где-то град кошачий, сел бы ты в нём, как наместник,
власть над обществом изведал, сделался б большой и важный;

призадумался о чём-то, водишь хитрым жёлтым глазом –   
что в фантазиях лелеешь? не о rendez-vous ль мечтаешь
с милой в шкурке белоснежной? лишь её завидев, таешь,
встречи с ней ища в подвале, на стрехе иль за лабазом;      

видно, и в кошачьем мире был бы я поэт и гений,
оды, как безумный Гаррик, я б мяукал дивным слогом,
день проспав, ночами б крыши оглашал, ходя под богом,
и луну бы созерцал я, как в стихах великий Гейне;

став философом, в сужденьях подвергал бы всё сомненью,
популярно объяснял бы суть идей умам пытливым
и внушал бы юным девам, их избранникам сопливым
истину, что мир наш создан по кошачьему веленью;

иль попом в своём приходе я ославил бы начальство,
по небесному указу утвердившее главенство
надо мной котов и кошек, и в ораве этой членство
презираю: всяк будь проклят, в пост великий жрущий часто;

я из тех, кто враг закону, пальцы врозь лишь растопырю,
чувство мне превыше чувства, разума превыше разум,
я ведь – кот, и я привычен к выспренним, ненужным фразам,
предпочту полёту Духа я  паренье нетопыря;

вас анафеме предам я, нам плюющие на темя
злые, мерзкие исчадья с саблями в подушках мягких
и усами, будто иглы; мы игрушки в ваших лапках –
наши души, наши грёзы, наши помыслы – о, время!

всё! – в  сосуде гаснет свечка, язычок её манящий,
старина, пойдём-ка спать мы, ведь вокруг давно стемнело,
ждут нас сны о горах злата – на кровать же бросим тело,
ты своё, а я своё уж для мечтательности вящей;

раз гармония умолкла – пусть меня изводит бледность,
сон придёт, за ним – косая, мне, дружище, все едино:
кто мой спутник – кот, иль блошка, или месяц за гардиной, 
всё не жить мне, уж, коль скоро, ждёт поэзию  лишь бедность.