Новые стихотворения - 14

Мне кажется, гармония ведёт
К  прозрачности и призрачности мира,
Шаг Командора по владеньям Лира –
Не более, чем скверный анекдот.

Мы так легки, что ветер запахнём,
Пройдём по водам, в облацех заплачем,
И Ноевою лодкою, вверх дном,
Какой-нибудь геенною рыбачим.

Что тени нам, то лаве – мотыльки,
Багровые драконы или змеи,
Преграды для течения реки,
Для памяти – силки и пропилеи.

Но есть ли солнце для моих кругов? –
Для плоскости? – овала? – пирамиды?
Для света, что не знает берегов,
Для прелестей обиженной Фемиды?.. –

Ещё шаги. - Весомей. – Тяжелей. -
И лёгкое щебечущее пламя,
Стреляющее пухом тополей,
Исчезнувшее сразу же за нами.
 
...

Быть можно сумрачного света
Любителем из записных,
Там волком всякая примета
Сидит на пошлинах въездных,

На откуп коже слишком зябко,
Но, как трофейная арапка,
В полон уходит кошениль,
И вслед за ней створожен сурик,
И бедный Йорик – новый Юрик,
Вдыхает охру и ваниль.

Но влажно более, чем нужно,
Не то что в сумраке недужно –
Но слишком тихо, глубоко,
Он так струится по просветам,
Что мнится Зигфриду – Одетта,
Иль мы впадаем в рококо –

Идиллию того, что смыто,
Декоративно, как улита,
В своей спирали кочевой,
В манере примерять наряды,
Пройти от нимфы до дриады,
До сумерек над головой.

Когда смыкается былое –
Всё не надышишься золою
Из прежних чувств, из влаги уст,
И различаешь силуэты
То – лебедя, не то – Одетты,
Но сумрак беспросветно пуст.

Но ты-то – полон безнадежно,
И память – то метелью снежной,
То зыбким маревом, кустом,
Упавшей веткой у порога,
Как покосившийся убого
Но всё ещё стоящий дом.

...

В.В.М.

Расписываясь пёрышком – пером, -
Глазами ищешь лодку иль паром –
Не может быть, что тонешь понарошку,
Что пузырится пена, и волна,
Как десятипудовая жена,
На берегу присматривает лежку.

Должно быть страшно или не смешно,
И холодно, как если бы грешно
Над юшкой выцветающей клониться,
Смотрю на проступающий узор,
Как на границе выросший Трезор,
И всё же не могу остановиться.

Вот так Финист кровавиком пророс,
Кронштадтский шёл в анархию матрос,
И на морях владычствовали бритты,
Давил Гольфстрим, Коцитом набегал,
Валькирии спускались из валгалл,
И наносились светские визиты –

Нет ничего пустяшней болтовни,
И ты, моё перо, повремени,
Не заноси в анналы ахинею –
Меловый прикус грифельной доски,
Косить на мрамор, потирать виски,
И мнить существование длиннее,

Чем есть оно – за счёт броневика,
Начертанного юшкой дневника,
Расставленных провалов препинанья,
Не пёрышко – но ручка, черенок,
Течением утянутый венок,
Иное допотопное незнанье...

Я грамота? – я вена изнутри,
Проигранное случаем пари,
Удача, расписавшаяся в блефе,
Циничное подобье простоты,
Грядущее Ивана Калиты,
Поэзия, прописанная в ЛЕФе...


Прим. – ЛЕФ – Левый Фронт искусств, возглавляемый Маяковским.

...

Не соты, но ячейки, уголки,
Фасетчатые чёрные мелки,
Базедово прижатые бок о бок,
Манжетики, кружавчики, поля,
Подобье бесконечного ноля,
Иль маковых решётчатых коробок.

Переверни песочные часы –
А лучше – положи их, как весы, -
Пусть катятся, кружат по Малой Спасской,
Булыжниками лезут из глубин,
Грозятся ожерельями рябин,
Становятся окалиной и ряской, -

Не угольем – торфяником, пыльцой,
Для бредящих пустынею – мацой,
Оставшимся – зерном окаменелым,
Расплавленным свинцом по витражам,
По Китежу и всяческим Кижам,
Особенно стеклярусом и мелом. -

Рассудком, распадающимся вдрызг –
Фортуна не оправдывает риск,
Но тратит воск на соты и на свечи,
На ярмарку фигур мадам Тюссо,
На дыбу, сапожок и колесо,
На сказки и дозволенные речи... -

Но держится – на рамке и оси,
И я прошу – немного повиси, -
Очнёшься на вершине лохотрона,
Здесь более песка, чем пирамид,
Фанера одиночеством гремит,
Как в зеркало смотрящая Горгона.

Решётчаты сегменты колеса,
И скрученная в узел полоса
Теряется на фоне ожерелий
Из олова и плесени в углах,
И тонет амальгамой в зеркалах
На плаванье собравшийся Аврелий... 

...

Ну конечно, моя Верлиока –
Мы уедем далёко-далёко,
Где никто не заденет хулой,
Потому что ты - дивное диво,
И суждение несправедливо,
Что ты – зверь, и как угль под золой –

Взор пылающий – страхи, наветы –
Ни один из них не был там, где ты
Облик истинный не бережёшь –
Обращаешься девою в чаще,
Вот где каждый из нас настоящий –
Где звезда обращается в дождь...

Суетливо стрекочет сорока...-
Алый цвет угасает до срока.

...

Как рукоплещет партитура –
Легато сменит флажолет,
И музыка, раба эпюра,
Как треуголка и колет –

Подарит приступ ностальгии,
И, как духи недорогие,
Нахлынут запахи из нот –
Как будто дым хранится в звуках,
Подобно влаге в акведуках,
Скрипичной грамоте длиннот,

Линейке баса, швах бекара,
И, как в преддверии пожара,
Бежит по клавишам волна...

А дальше... «дальше – тишина.»

...
 

Не божья стрекоза, но одуванчик,
В летучий пух истративший романчик,
И нет возврата на зелёный луг –
Ни к девушкам в цветочек и в горошек,
Ни к муравьиной занятости мошек,
Ни к землянике, разомкнувшей круг –

Увяла земляничная поляна,
Как пламя, восхитившее тирана-
Империя не терпит красоты, -
Разрушенным возможно восхищаться,
И пух, как воплощение оваций,
Возносится до млечной высоты.

А мы – внизу, где каменное взлобье,
Как бледное не пламя, но подобье...

...

Разлетелись тузы из колоды,
Как империи старой народы, -
С глаз долой и из сердца вдогон,
Что в остатке? – погадки и прятки,
Игроки на скоромное падки,
И примстился почтовый вагон -

Будто век покосился и сдуру,
Воскрешая на миг авантюру,
Норовит загреметь под откос,
Человечество -  рельсы и шпалы,
И разъезд на пути – пятипалый,
Улыбнувшийся компрачикос.

Веселимся, гуляем на сдачу,
Зарастает дорожка на Вачу,
Или новых не сыщем дорог –
Лебединая пахнет рубашка,
Как в чернильной крови промокашка,
Как с убоинкой чёрный пирог.

Мы наколоты, как на картинке –
Там Папанин кайфует на льдинке,
В стратосфере летит самолёт... –
Это всё декорации, стразы,
А под ними – шагрени проказы,
И коричневой вечности йод.

В траектории нет униженья –
Кончен лёт – остаётся скольженье,
На кофейную гущу расчет,
Не надышишься перед закатом, -
Это брат, возвращаясь за братом,
Говорит, что когда припечёт –

Кровь дарит ощущенье родного,
Или скинемся в перекидного,
Или сменим по случаю масть,
Или выкинем напрочь колоду,
Но никак не изменим природу –
Чтоб восстать – обязательно пасть.

...

Я перстень не бросаю в море,
Чудесных не ищу историй,
На чашу жизни не ропщу –
Веду отсчёт не с Буридана,
Под паром Ясная Поляна
И пиво куплено к лещу.

Светилам путь расчислен, сложен,
Клинок не ищет новых ножен,
Но и сражений не бежит, -
Прощай, пора очарований,
Прочь – исполнение желаний,
И снова в ухе дребезжит. -

Оглохну или же ослепну,
На коже обнаружу лепру,
Да и с дыханьем тяжело –
Подобье клячи по Бодлеру,
Опять найду себе холеру,
Не то галеру и весло.

Корона солнца, говорите? –
Но воск расплавился на Крите,
И море приняло пловца,
Не перстенёк, но оболочка,
Придуманная позже бочка,
Иль амфора – но без винца.

Минута слабости – пустое –
Хлебни тернового настоя,
Взгляни на облако вдали –
Напиток тем хорош, что терпок,
И хор кружащихся эвтерпок
Доносит музыку земли.

Пора причаливать… - Пора ли?
Не смерть – кумир на пьедестале,
Содеянного не вернуть.
Охапка сена – лишь охапка,
Корона – пламенная шапка,
И одиночество – не путь.

…
...

"почти элегия" - (уж очень Бродского много)

Прощай страна, где запад невысок,
где поезда всё косят на восток,
и проводник посматривает косо,
а мне бы деву - пусть чуть- чуть срыжа,
и я бы в сад подался - в сторожа,
и на страну поглядывал с откоса.

Зачем мне дева? - чтоб не горевать, -
не на любовь рассчитана кровать,
и мы бы о любви не говорили -
забыли степь, где кочевал калмык,
и вместе понимали бы на миг,
что восстаём из праха или пыли, -

И понимать - не значит повторить,
Былое ни к чему боготворить, -
мы так близки, что не разъять объятий,
и, мысленно прощаясь со страной,
я сам себя пущу на перегной,
и не услышу сдавленных проклятий

От девы, укоряющей без слов,
от даймона - не сложен Часослов,
от сада, что оставлен без охраны,
беззвёздно наливаются плоды,
прощание - не выход из среды,
вокзалы - мелюзговые тираны.

А поезда - почти ручная кладь,
попробуй пианиста расстрелять –
не будет ни игры, ни расписаний,
вечерний расползётся колорит,
и о любви – лишь память говорит,
и сутолка вокзальная прощаний.