Шрамы времени

Ефим МАНДЕЛЬ

Нижний Новгород

SONARE
ноты сколоты большою ржавой скрепкой
блаженствует оркестр ведомый первой скрипкой
взлетает возбуждаясь дирижер Ренат Жиганшин
мир в тот момент не так уж страшен

волшебствует серебряная флейта
и Моцарт улыбаясь с того света
опять пленяет наши души
без слез святое не возможно слушать

на улице жара в зените лето
а мы на миг пропали где-то
и трудно нам до боли возвращаться
туда где продолжают развращаться

в машинном шуме городского лета
оглохла замечательная флейта

у Ивана Бунина
1870-1953
под Парижем утром ранним
веет легкое дыханье
крест простой могила
БУНИН
за погостом рвутся будни

он родился в год что Ленин
бог для наших поколений
а его житью помеха
не отрада суть успеха
нищета болезнь и слава
родина вдали отрава

умер БУНИН в год что Сталин
мы прозрели и устали
от диктаторов генсеков
жизнь опять мотает всяко

басни травят президенты
а голодные студенты
курят пьют наука тонет
кто куда Россию гонит

* * *
Поэт Мартынова избрал
себе убийцей,
и тем спокойствие украл
в пришедших лицах

Машук свидетеля играл.
Как покориться?
Поэт задумчиво взирал,
не повторится
восход, и не видать ему заката.
Так оступиться.
Ах, Лермонтов, - жестокая загадка,
и мне не спится.

Запомнил горестный Машук
Предсмертный стон - последний звук.
13.11.2005

хвостик лет и сонет

а в молодые годы и выше небосводы

а в молодые годы
я шел не зная брода

а в молодые годы
была жива Елена
мне море по колено

а милая Елена
была моей Вселенной
цвела как день весенний
ах мамочка моя

а в пожилые годы мрачнеют небосводы
да что мне небосводы когда Елены нет
не ласковы Вселенная
земля моя осенняя
с иронией грустинкою не то поет поэт

* * *
был хлеб по карточкам
талонам
с тревогой ждали почтальона
встречали треугольник горячо
что доставал из сумки старичок
с седою небольшой бородкой
и детскою улыбкой кроткой
портрет его печатали в газете
давненько
человека нет на свете
жаль имени его не помним
но память зрительная стонет
в душевных муках ностальгии
что были ценности
и времена другие
* * *
не спалось
метались мысли
горькие сомненья грызли
тормозя приход рассвета
женщина спала раздетой
очень молодая рядом
и красива как неправда
но не возбуждала страсти
утром улыбнется
здрасьте
под угу оденется
прощай
точку красную намек прыща
на левой половине попы
стер из памяти мне кто бы
разве в этом дело
если совершенно тело
как осечка щелк замка
мой ответ пустой
пока
быстрые шаги по лестнице
и сравненья в пользу сверстнице

* * *
возле Кстово есть Зименки
где красивые девчонки
сплетницы болтушки
и бабенки хохотушки
старички ведут совет
коли бабок рядом нет
на завалинке избушки
после баньки и чекушки
помидор сажать те рано
в санатории из крана
ржавая текет вода
хоть закваска никуда
самогонка будет крепче
а политики
их речи
вовсе незачем читать
растакую ихню мать
бабоньки пищат частушки
ки-ки ки-ки ки-ки ки-ки
вторят мужики им строго
го-го го-го го-го го-го

* * *
припомнил миг истории
в Зименках
в санатории
Аркадий Райкин с Ромочкой
предпочитали рюмочке
зеленый чай из чашек
простых сервизов наших
те чашки целы
нету ручек
судьба досталась круче
заслуженным артистам
что в критике речисты
ЦК вмешалось в АРТы
и помогло с инфарктом
артистов помнят здорово
звучит их смех в истории

* * *
C`est une chemise rose
Avec une petite femme dedans,
Fraiche comme la fleur eclose
Simple comme la fleur des champs.
"Вечер у Клэр" Г. Газданов

ворот кружев нараспашку
бледно розовой рубашки
тонкой женщины которая
грустная моя история
полевой цветочек
свежая
ярлыки обидно вешает
как набраться мне терпения
быть объектом
шуточного пения
* * *
каменным ковром накрыли
холмик где лежит Нуриев
без креста один
не лишний
приютил его Всевышний
дух танцора здесь витает
мокрый снег на веках тает
завороженных туристов
ветви елей серебристых
шепчут
на Руси его забыли
под Парижем в колыбели
прах маэстро спать уложен
мир борзеет
слишком сложен
* * *
меня вызывает Таймыр
мой детский заброшенный мир
где друг одноклассник Арнольд
играл в пьесе детскую роль
а был режиссером Чурилов
судьба нал которым чудила
убрав из московских артистов
женила его в Волочиске
так мысли меня напрягали
где выдающийся Галич
лежит под крестом похоронен
с мечтою вернуться на Родину
хотя он лежит под Парижем
но стал мне дороже и ближе
давно завязал
а все б выпил
и даже сивухи до сыпи
за то чтоб нам больше не лгали
как упокоился Галич
* * *
незавидные дела
в Сент -Женевье де Буа
козни неких подлецов
выселяют мертвецов
нет изгнанникам покоя
невозможное такое
не должно быть под Парижем
по живому сердцу режем
пропасть глупости бездонна
ради денег беспардонна
возмущенно шепчут сосны
о пришедших силах грозных
на погост
где Галич
Бунин
неужели снова будет
в корне высший смысл нарушен
цвет культуры всюду нужен
* * *
играет ветер в камышах
рассвет ему не помешал
вслед птицы первые запели
переливая звук сопели
а я волнуюсь на пригорке
воспоминаний груз в подкорке
мелькают юные года
все было радужным тогда
но отрезвили коррективы
что жизнь мою укоротили

* * *
ты конечно не увидишь
как я плачу
слыша идиш
и не только
мама песни
балаболки вместе если
пожилые одесситки
мокнут под дождем до нитки
осенью под липами
голосами сиплыми
травят на все темы мансы
не стыдясь насмешек массы

* * *
черное стекло
на нем
нарисованы огнем
точки
мнимый горизонт
где то мышка пол грызет
у соседа тихий джаз
не сомкнувши ночью глаз
отрываясь стихоплет
в душу сам себе плюет
безнадежно долго плачет
рядом Дон Кихот на кляче
будто утешает друга
ходит девушка упруго
пол скрипит
она поет
ей не знать
что он плюет
родились мы
не сечем
зачем

* * *
в стране поэтов куча
один другого круче
стихи настрочат ужас
один другого хуже
приходят и уходят
любой поют погоде
зачем поэты пишут
сочувствия ли ищут
ведь их тщета напрасна
в среде словечек страстных
старание утонет
внутри живет и стонет
взрываясь мысль наружу
дай думает нарушу
законы равновесья
вот необычный весь я
и нужно жить прилично
кругом все хаотично
а разве что-то светит
поэзии стать вехой
в двадцать первом веке

* * *
Андерсен считал себя
учеником Серена Кьеркегора,
а тот отрицал это.

Копенгаген Кьеркегор
мыслям нету берегов
зданье сад библиотека
девятнадцатого века
книги старые на полках
шепчут стенам без умолку
заковыки мудрых мыслей
что гранит науки грызли
отцветают розы в парке
Серен здесь стоял под аркой
а сейчас на постаменте
философски гид заметил
что у нас стезя другая
а по- прежнему мигает
утром яркая звезда
хоть ушел он навсегда
но остались страх и трепет
ненадежной жизни лепет
в мире многих экзистенций
трудно пленникам претензий
на пути познаний бога
не для всех одна дорога

* * *
хорошо жить иностранцам
много радушных голландцев
экскурсанты ходят стаей
флаг Гааги красит аист
лапы красные пожар
крылья белые прижав
аист символ наводненья
катастрофы и волненья
перья черные чума
мы не знаем почему
развеселые голландцы
рады всяким иностранцам
непривычно нам и странно
привечают наркоманов

* * *
Раневская звонит Ахматушке
изнасиловал меня матушка
кажется не кто иной
а Пушкин
не мели ты глупенькая чуши
и скорее расскажи подробности
не могу по телефону
из-за скромности
приезжай тогда сейчас ко мне
если б наяву
а то во сне
мне тем интереснее вдвойне
выпьем мы по рюмочке кагора
и уладим это горе
ну какое горе
я б не против
старым девам разве до эротики
Аннушка
зачем так оскорбляешь
не приеду
ну как знаешь
почему он не приснился мне
я б ему читала о войне
ну совсем рехнулась
о войне в постели
если Пушкин думает о теле

* * *
Я был поклонник чистого искусства,
когда по Дерибасовской идешь.
Во мне горят изысканные чувства.
Эх, Жоря, подержи мой макинтошь.
Фольклор

учился я в Одессе пыльной
завидовал одетым стильно
с девицею хотелось тоже
пройтись в шикарном макинтоше
меж Дерибасовской элиты
провинциала не колите
за примитивные мечтанья
и бесполезные метанья
сейчас не слишком стал умнее
в дырявой памяти сомненья
возникли ярко как и прежде
потребы нет уже в одежде
взамен иные есть напасти
и не избавиться от страсти

1946-2006 * * *
застыл в руке карандаша огрызок
сурово на меня смотрела крыса
я созерцал ее без страха
не ведая
что все из праха
но любопытство надоело
и я уроки дальше делал
услышав лап крысиных топот
покрылся почему то потом
каракули
клочок бумаги
я показал вошедшей маме
она прочла
исправила ошибки
скрошила луковицу в субчик жидкий
пока учил стишок
глотая слюнку
лизал я пальцы
обмакнув в солонку
в плите трещали дружно щепки
мы жили скудно духом крепким

* * *
не пришла жара в июле
гудит и пахнет медом улей
цветут и дразнят
стройные девчонки
на бедра опустив юбчонки
дорвался торопливый август
добавил в холод влагу
на газонах много птиц подростков
им интересно и не просто
исчезли комары
буянят мухи
вороны распускают слухи
в ручье соседнего оврага
в отходах созревает брага
такой природы отраженье
наводит в голове броженье
навязчивых и грустных мыслей
что не умеем ладить мы с ней
4.08..2006

* * *
в Париже и бомжу
не сказал бонжур
таких не видел
в туристкой свите
болтал по-русски
хлебнувши грусти
молчал парниша
в дворцах Парижа
на женщин озираясь
язык свой презирая
что в обществе немеет
все время перемелет

в "Бродячей собаке"

в салоне поэтическом курьез
ассенизатор - водовоз
коварно задает вопрос
не подбирая слова
о чем стихи у Гумилева
а Мандельштам в ответ корит
что зря ВэВэ орет
горит
несправедливо намолол
что буржуазен Гумилев
все трое в революции сгорели
и каждый был по-своему расстрелян
с годами озабоченный редактор
не зная сути иль лишенный такта
просил Ахматову
писать о Маяковском
ответ был
нечего сказать мне о таковском
их споры скрыты сорняками
стихи живут
поэты в камнях