Морис Роллина Вкус слёз и др. 17-22

Морис Роллина Бледный ангел, 17-е.

В душе моей давно шумят ветра и грозы.
Угасли все мечты, утратил резвость смех.
И выдохлась Любовь, как запах мёртвой розы.
И в сердце никакой надежды на успех.

Лишь бледный Ангелок сластит мне горечь прозы:
хлорозное дитя, что мне дороже всех,
как лилия в саду, что пьёт печаль и слёзы,
но, душу окрылив, открыта для утех.

Виденье во плоти, вводящее в похмелье.
С её перстов течёт волнующее зелье.
Когда идёт ко мне, бездумна и томна,

в её повадке есть магическое свойство:
я с ней не одинок. Душа упоена.
От слов её во мне стихает беспокойство.


Maurice Rollinat L’Ange pаle, 17-e.

A la longue, je suis devenu bien morose :
Mon reve s’est eteint, mon rire s’est use.
Amour et Gloire ont fui comme un parfum de rose ;
Rien ne fascine plus mon coeur desabuse.

Il me reste pourtant un ange de chlorose,
Enfant pale qui veille et cherche a m’apaiser ;
Sorte de lys humain que la tristesse arrose
Et qui suspend son ame aux ailes du baiser.

Religieux fantome aux charmes narcotiques !
Un fluide calin sort de ses doigts mystiques ;
Le rythme de son pas est plein de nonchaloir.

La pitie de son geste emeut ma solitude ;
A toute heure, sa voix infiltreuse d’espoir
Chuchote un mot tranquille a mon inquietude.


Морис Роллина Вкус слёз, 18-е.
(Перевод с французского).
Посвящено матери поэта.

Загадки решены. Я вызубрил урок.
Я ветер догонял, бежав из тьмы несчастий,
а Ночь шептала мне, чтоб я вникал глазастей
в глубины мрачных бездн и тайных подоплёк.

Я прихожу туда, куда заводит рок.
Вкушаю сладость мук от творческих пристрастий.
Стелился и страдал среди сплошных напастей.
Стремился умереть, и нынче вышел срок.

Но в смерти смысла нет. Внутри людских скоплений
глаза мои и слух нужны для наблюдений,
чтоб жалобам их внять и ощутить их дрожь.

Послушный разум мой, исполненный тревоги,
плывёт в потоках слёз, где сердцу невтерпёж,
ущельем всех скорбей - и нет иной дороги.

Maurice Rollinat Le Gout des larmes, 18-e.
A ma Mere.

L’Enigme desormais n’a plus rien a me taire,
J’etreins le vent qui passe et le reflet qui fuit,
Et j’entends chuchoter aux levres de la Nuit
La revelation du gouffre et du mystere.

Je promene partout ou le sort me conduit
Le savoureux tourment de mon art volontaire ;
Mon ame d’autrefois qui rampait sur la terre
Convoite l’outre-tombe et s’envole aujourd’hui.

Mais en vain je suis mort a la tourbe des etres :
Mon oreille et mes yeux sont encor des fenetres
Ouvertes sur leur plainte et leur convulsion ;

Et dans l’affreux ravin des deuils et des alarmes,
Mon esprit resigne, plein de compassion,
Flotte au gre du malheur sur des ruisseaux de larmes.


 Морис Роллина Внутренний голос, 19-е.
(Перевод с французского).

Чревовещатель мой, друг нежный, дивный голос,
тревожащий меня, пронизывая вмиг,
неимоверный звук, сбивающий весёлость,
зовущий, как звонок, порой ведя в тупик,
Чревовещатель мой, друг нежный, дивный голос !

Как музыка звучат во мне его призывы.
Он, будто серафим - любовью полный дух,
болезненно поёт томящие мотивы;
и страждет по нему мой ненасытный слух !
Как музыка звучат во мне его призывы.

Он слышится порой на самых низких нотах,
то издали идёт, то бездны в нём звучат;
способен пробивать отверстия в заплотах
и без труда войти в страшнейший каземат.
Он слышится порой на самых низких нотах.

То сух и глух, то зол, то полон обаянья,
он вторит той душе, которою влеком.
Он может у ручья заимствовать журчанье,
когда заговорит влюблённым языком.
То сух и глух, то зол, то полон обаянья.

В нём чистый звон стекла, в нём звякают подковы,
в нём то виолончель, то арфа пропоёт.
В нём могут прозвучать зловеще и сурово
и мраморная пасть, и деревянный рот.
В нём чистый звон стекла, в нём звякают подковы.

Ты не внушал мне лжи и глупых заблуждений.
Ты мне не навредил ни разу на веку.
Качелька - колыбель приятных сновидений,
как зелье, ты, журча, поил мою тоску.
Ты не внушал мне лжи и глупых заблуждений.

Душа моя дрожит, едва тебя заслышит,
и шёпоты - твои незримые персты -
весь ум, всю плоть мою, все нервы мне колышут
и требуют в страстях держаться чистоты.
Душа моя дрожит, едва тебя заслышит !


Maurice Rollinat La Voix, 19-e.

Voix de surnaturelle amante ventriloque
Qui toujours me penetre en voulant m’effleurer ;
Timbre mouille qui charme autant qu’il interloque,
Son bizarre d’un triste a vous faire pleurer ;
Voix de surnaturelle amante ventriloque !

Dit par elle, mon nom devient une musique :
C’est comme un tendre appel fait par un seraphin
Qui m’aimerait d’amour et qui serait phtisique.
O voix dont mon oreille interieure a faim !
Dit par elle, mon nom devient une musique.

Tres basse par instants, mais jamais enrouee ;
Venant de dessous terre ou bien de l’horizon,
Et quelquefois percante a faire une trouee
Dans le mur de la plus implacable prison ;
Tres basse par instants, mais jamais enrouee ;

Oh ! comme elle obeit a l’ame qui la guide !
Sourde, molle, eclatante et rauque, tour a tour ;
Elle emprunte au ruisseau son murmure liquide
Quand elle veut parler la langue de l’amour :
Oh ! comme elle obeit a l’ame qui la guide !

Et puis elle a des sons de metal et de verre :
Elle est violoncelle, alto, harpe, hautbois ;
Elle semble sortir, fatidique ou severe,
D’une bouche de marbre ou d’un gosier de bois
Et puis elle a des sons de metal et de verre.

Tu n’as jamais ete l’instrument du mensonge ;
O la reine des voix, tu ne m’as jamais nui ;
Caline escarpolette ou se berce le songe,
Philtre melodieux dont s’abreuve l’ennui,
Tu n’as jamais ete l’instrument du mensonge.

Tout mon etre se met a vibrer, quand tu vibres,
Et tes chuchotements les plus mysterieux
Sont d’invisibles doigts qui chatouillent mes fibres ;
O voix qui me rends chaste et si luxurieux,
Tout mon etre se met a vibrer, quand tu vibres !

Морис Роллина Речь, 20-е.
(Перевод с французского).

Прикрыв обличье лживой маской,
речь так, как хочется, пойдёт -
сперва ползком, потом - в полёт,
играя формой и окраской.

То будто в пятерне сожмёт,
то обернётся сном и лаской.
Прикрыв обличье лживой маской,
речь так, как хочется, пойдёт.

На каждом сердце - переплёт,
и всё внимают: кто с опаской,
а кто с охотою поймёт.
И речь застрянет в массе вязкой,
прикрыв обличье лживой маской.

Maurice Rollinat La Parole, 20-e.

Avec le masque du mensonge
La parole suit son chemin,
Rampe aujourd’hui, vole demain,
Se raccourcit ou bien s’allonge.

Elle empoigne comme une main
Et se derobe comme un songe.
Avec le masque du mensonge
La parole suit son chemin.

Coeurs de gaze et de parchemin,
Chacun la boit comme une eponge ;
Et jusqu’au fond du gouffre humain
Elle s’insinue et se plonge
Avec le masque du mensonge.

 
Морис Роллина Синие звёзды, 21-е.
(Перевод с французского).

Из пропасти моей, томясь в бездонной яме,
я вижу день и ночь сиянье двух очей -
целебный дождь любви, а в нем волна и пламя:
лазурь небес и жар двух пекельных печей.

В нём вспышки синих искр бегут ко мне роями,
в нём гордый грустный блеск заоблачных лучей.
Тот свет совсем не схож с земными огоньками:
то звёздный поцелуй в лобзанье без речей.

Я сердцем воспылал неодолимой страстью
к двум любящим огням, несущим мне бальзам,
к двум лампочкам во тьме, светящим мне в несчастье,

к горящим ярче звёзд пленительным глазам.
Свет в траурной ночи - две синие зеницы,
зажёгшие во тьме огнистые зарницы.


Maurice Rollinat Les Etoiles bleues, 21-e.

Au creux de mon abime ou se perd toute sonde,
Maintenant, jour et nuit, je vois luire deux yeux,
Amoureux elixirs de la flamme et de l’onde,
Reflets changeants du spleen et de l’azur des cieux.

Ils sont trop singuliers pour etre de ce monde,
Et pourtant ces yeux fiers, tristes et nebuleux,
Sans cesse en me dardant leur lumiere profonde
Exhalent des regards qui sont des baisers bleus.

Rien ne vaut pour mon coeur ces yeux pleins de tendresse
Uniquement charges d’abreuver mes ennuis :
Lampes de ma douleur, phares de ma detresse,

Les yeux qui sont pour moi l’etoile au fond d’un puits,
Adorables falots mystiques et funebres
Zebrant d’eclairs divins la poix de mes tenebres.

Морис Роллина Синий взор, 22-е.
(Перевод с французского).

Твой синий взор - два василька -
следил за мною виновато,
у озера - из тростника,
и в поле, где сникала мята
под менуэты ветерка.

Мой Ангел ! Ты издалека
пасла судьбу мою когда-то,
кидая мне исподтишка
твой синий взор.

И скорбь меня, как ни горька,
томила менее завзято,
и не страшил приход заката,
и душу, где жила тоска,
бодрил, как нежная рука,
твой синий взор.

Maurice Rollinat Les Yeux bleus, 22-e.

Tes yeux bleus comme deux bluets
Me suivaient dans l’herbe fanee
Et pres du lac aux joncs fluets
Ou la brise desordonnee
Venait danser des menuets.

Chere Ange, tu diminuais
Les ombres de ma destinee,
Lorsque vers moi tu remuais
Tes yeux bleus.

Mes spleens, tu les attenuais,
Et ma vie etait moins damnee
A cette epoque fortunee
Ou dans l’ame, a frissons muets,
Tendrement tu m’insinuais
Tes yeux bleus !