Перекличка с поэтами Китая. Ч. 5

   Ду Фу
Праздник Двойной Девятки в деревне Цуйши уезда Ланьтянь
   Перевод Бориса Мещерякова

Как старость, тоскливая тянется осень,
и трудно себя утешать.
Но радость мне нынешний праздник приносит,—
Вас, гостя, во всём ублажать...

В смущеньи, что ветер "убор генерала"
с коротких волос вдруг сорвёт,
С прохожим шучу: "Шляпа чтоб не сбежала,
 надвиньте поглубже её!"

Ланьшуйские воды в истоке далёком
из тысяч ручьёв рождены;
Юйшаньские горы... В молчаньи высоком
два пика стоят холодны...

Узнать не дано, как здоровье и силы
я здесь через год сберегу.
Допито вино, — я ж от веток кизила
взор всё отвести не могу...

   Комментарии переводчика

Это, всячески превозносимое китайской поэтической критикой, стихотворение (от себя же добавлю, что мне не удалось обнаружить ни одного ранее опубликованного русского перевода этого поэтического шедевра) Ду Фу сочинил осенью 758 г. В начале лета этого года, после непродолжительной службы при дворе императора Су-цзуна на должности цзошии (ист. второй советник императора по вопросам этики), Ду Фу был внезапно переведён на провинциальный пост сыгуна-цаньцзюня (ист. смотритель культа и образования + военный советник) в Хуачжоу (на терр. совр. пров. Шэньси), что на деле означало опалу.

Праздник Двойной Девятки (кит. Чунъян или Чунцзю) — назван так, потому что отмечается девятого числа девятого лунного месяца. В Китае, это — время наступления поздней осени. В день праздника принято гулять в горах или на возвышенностях, пить вино с лепестками хризантемы и грустить об осеннем увядании природы. Так как осень традиционно ассоциируется со старостью, Чунъян всегда считался праздником пожилых людей. В этот день было принято передавать родным и знакомым пожелания здоровья и долголетия. Ещё одним обычаем Чунъяна в старом Китае были прогулки для любования кустами кизила (кит. чжуюйхуэй), ибо считалось, что веточки кизила, носимые на поясе, способны отгонять болезни и продлевать жизнь.

... радость мне нынешний праздник приносит — отметим широкое использование Ду Фу протипоставления в качестве художественного приёма: "тоска" (кит. бэй) и "радость" (кит. син), "утешать" [себя] (кит. куань) и "ублажать" [друга] (кит. хуань) в 1-й и 2-й строках, а также "смущение" (кит. сю) и "смех" (кит. сяо) в 3-й и 4-й строках. О том же, кто был тот друг, навестивший Ду Фу в его изгнании, никаких сведений до нас не дошло. Автор не упоминает его по имени, явно не желая создавать тому лишних проблем с властями.

... ветер "убор генерала" с коротких волос вдруг сорвёт ... — Ду Фу намекает на случай, описанные в книге "История династии Цзинь" (гл. "Жизнеописание Мэн Цзя"). Там говорится, что Мэн Цзя был назначен на должность цаньцзюня (см. пред. коммент.) при главнокомандующем цзиньской армией Хуань Вэне (312-373), который ко всему прочему являлся ещё и зятем второго восточноцзиньского императора Мин-ди (на троне с 323 по 326 гг.). Как-то во время праздника Двойной Девятки, Хуань Вэнь со свитой, куда входил и Мэн Цзя, решил прогуляться по Драконьей Горе. В горах внезапно поднялся сильный ветер и сорвал с головы Мэн Цзя генеральский головной убор. Однако пожилой советник, к тому же злоупотребивший вином, поначалу этого даже не заметил. Прочие чиновники, завидев его, бредущего с непокрытыми сединами, начали было уже злорадно перешёптываться. Тогда Хуань Вэнь, желая спасти лицо Мэн Цзя, приказал своему адьютанту Сунь Чэну быстро выйти вперёд и рассказать всем какую-нибудь смешную историю. Таким образом, явно назревавший смех был умело "перенаправлен", и, пока свита хохотала над анекдотом, Мэн Цзя, наконец осознавший, что опростоволосился, незаметно поднял шляпу и водрузил её на место. В данной аллюзии Ду Фу тонко подмечает единство времени и положения при сравнении себя с Мэн Цзя (оба события происходят во время Чунъяна, оба героя уже немолоды и рискуют быть осмеянными). Упоминание же о коротких волосах (кит. дуаньфа) может указывать на недавнюю болезнь автора.

Ланьшуйские воды — здесь: воды реки Лань (кит. Ланьшуй или Ланьси), которая, будучи рождена многочисленными горными ручьями и водопадами, протекает вначале по горному ущелью Ланьтянь, а затем, выйдя на равнину, впадает в реку Башуй.

Юйшаньские горы — здесь: горы Ланьтяньшань, входящие в горную систему Хуашань (на терр. совр. пров. Шэньси). Название "Яшмовые Горы" (кит. Юйшань) получили из-за того, что в них издавна добывался отменного качества нефрит. Также они славятся своими двумя почти что равновеликими пиками.

... как здоровье и силы я здесь через год сберегу — осенью 758 г. стало уже окончательно ясно, что в Хуачжоу разразился сильнейший неурожай. Поэтому в начале лета следующего года Ду Фу оставляет должность, которая не способна теперь его даже прокормить, и переезжает вместе с семьей в более благополучную провинцию Циньчжоу.

... я ж от веток кизила всё взор отвести не могу — о символике кизила (кит. чжуюй) уже упоминалось во 2-ом примечании к данному стихотворению. Однако, на фоне безысходности, звучащей в 7-ой строке, этот финальный символ приобретает ещё большую ёмкость.

      <<<      >>>

Нам в старость итоги –
дано подводит каждый год,
и ветка кизила напоминаньем –
что Небо призывно нас ждёт.

И каждому сроки свои назначают,
и мало кто знает свой час –
когда он отправится в сферу надземную,
и кем будет встречен в сей раз…

И воды уходят, и время иное –
и ныне, что ждёт впереди…
По нашим стремленьям, по мыслям
и делу – на Небе места всем даны.

И горы, и долы – даются в Небесном,
и там – по сознанью труды…
Что смертью зовут здесь – рожденье
в Небесном, Достойно его восприми.
   26.6.2010

   Грани Агни Йоги, 1967 г. 161. (М.А.Й. – Матерь Агни Йоги). Именно смерть научает человека отрешаться от земной мишуры и всего того, что притягивает его к плотному миру. Но это происходит лишь при серьезном размышлении о значении смерти, то есть смерти оболочек. Ведь как таковой смерти нет. Только невежество человеческое смену бытия называет смертью. Термин «бессмертие» недаром вошел в лексикон человечества на всех языках. Люди умирают для того, чтобы жить. Смерть есть рождение в новую жизнь на плане, не зримом физическому глазу. Нужно понять истинное значение смерти, чтобы продолжить жизнь. Можно еще глубже продумать, что значат слова «смертию смерть поправ».

          * * *

           Лу Ю
      Осенние раздумья
   Перевод Бориса Мещерякова

Корысти жаром гонимы люди,
как "1000 волов в огне".
Меж рек-озёр одинокой чайкой
уж лучше скитаться мне...

В бездельи день уподоблен году,
и сна ты забвенью рад;
Скопленье дел велико, как небо,
но праздности пьёшь ты яд...

Вальков перестук вдали замирает,
в проулке луна светла;
Утун у колодца листву теряет,
в "сад старый" осень пришла.

Окинуть бы даль стариковским взором,
да средь равнины пустой
Где взять мне ту башню Юаньлуна,
что в сотню чи высотой?

   Комментарии переводчика

... "1000 волов в огне" (в оригинале: ваньхоню, дословно: "мириад огненных волов") — необычный случай использования исторической аллюзии в самом начале стихотворения. В эпоху Чжаньго (475-221 гг. до н.э.), засевшая в крепости армия царства Ци под командованием генерала Тянь Шаня была окружена превосходящими силами противника — армии царства Янь. Яньцы вели последние приготовления к штурму. Тогда хитроумный Тянь Шань под покровом ночи приказал собрать всех волов армейского обоза, привязать к их хвостам длинные пуки соломы и поджечь её, а затем выгнать всё стадо из ворот крепости в сторону вражеского лагеря. Когда огонь начал жечь волам хвосты, обезумевшие животные буквально по частям разнесли лагерь яньцев. Подоспевшие цисцы, не давая противнику опомниться, довершили разгром, обратив остатки яньского войска в бегство. Лу Ю относит это нелицеприятное сравнение к придворной клике, ставящей личное благополучие заведомо выше блага родины.

Меж рек-озёр одинокой чайкой уж лучше скитаться мне ... — типичное для Лу Ю противопоставление лирического героя-патриота предателям-придворным, без боя отдавшим весь север Китая захватчикам-чжурчжэням. Уподобление неприкаянного странника речной чайке часто встречается в китайской классической поэзии. Например: у Ду Фу.

В 3-ей и 4-ой строках ощущается противоречивость положения героя, который, желая жить и действовать согласно своим убеждениям, осознает, что не в силах хоть сколько-нибудь изменить происходящее.

... вальков перестук, облетающий на ветру платан (кит. (у)тун) — поэтические приметы осени, которые перекликаются здесь с идеей надвигающейся старости.

... "старый сад" (кит. гуюань) — здесь: малая родина. Например: у Ду Фу.

... башня Юаньлуна, что в сотню чи высотой (кит. Юаньлун байчилоу) — опять "неканоническое" место для исторической аллюзии, теперь уже в самом конце стихотворения (по правилам, в восьмистишии-люйши, исторические аллюзии должны были размещаться параллельно в 5-ой и 6-ой строках). В романе Ло Гуаньчжуна "Троецарствие" (т.н. эпоха Троецарствия продолжалась с 220 по 265 гг.) описан следующий разговор Лю Бэя, правителя царства Шу, с Сюй Фанем, бывшим ханьским сановником, решившим ныне удалиться от дел в родовое имение. Они говорили о героях настоящего. Сюй Фань, упомянув некоего Чэнь Дэна по прозвищу Юаньлун (Изначальный Дракон), сказал: "Он был рождён от стихии озёр и морей, ибо дух его буен и никогда не успокаивается." Когда Лю Бэй спросил, почему тот так считает, Сюй Фань рассказал, что, проезжая через Сяпи, стал свидетелем того, что Юаньлун совсем не соблюдает приличий, подобающих хозяину по отношению к гостю. При их встрече, Юаньлун, почти ничего не говоря, предложил Сюй Фаню низкое сиденье, а сам воссел на возвышении. На это Люй Бэй ответил, что, будь он на месте Юаньлуна, то "возлёг бы на верху башни в сотню чи (около 30 м), а Сюй Фаню отвёл бы место внизу, на самой земле". Так Лю Бэй, законный преемник Сянь-ди, последнего императора павшей династии Восточная Хань (88-220 гг.), сражавшийся против вэйского узурпатора Цао Цао за объединение Китая, расколотого на три царства: Вэй, Шу и У, осудил позицию Сюй Фаня, который не пожелал примкнуть к партии его сторонников.

Таким образом, две финальные строки строки несут двойной смысл: явный и скрытый. Явный смысл: автор говорит, что желал бы окинуть весь осенний пейзаж единым взглядом, ибо уже по-стариковски дальнозорок (кит. шулаоянь), но нигде не находит возвышенного места (кит. угаочу). "Вот взойти бы сейчас на высокую башню", думает он. Скрытый смысл: Лу Ю мечтает, что, если бы он имел те силы и возможности, которыми обладали Чэнь Юаньлун и Лю Бэй, то смог бы по праву взойти на "башню в сто чи", чтобы кинуть с высоты презрительный взгляд на придворных, отказавшихся от борьбы за спасение гибнушей отчизны.

      <<<      >>>

Корысть в разных ходит видах,
и проверкой – кто есть кто,
и соблазном, и болезнью,
и в грядущем – след с неё.

Разъедает – душу, тело,
и семью, народ, страну…
А начало – в малу малость,
позже – с ней идти ко дну…

Говорили в разных странах –
и давным-давно, сейчас…
Но – обманы, корысть, жадность –
живы и в текущий час…

«Сколь верёвочке не виться –
говорит у нас народ, –
но конец у неё будет», –
и корысть – совсем уйдёт…
   26.6.2010

   Грани Агни Йоги, 1964 г. 611. (Гуру – Н.К.Рерих). Испытания всегда по плечу, если собраны силы и решимость победить любой ценой. Многое может мешать устремлению к Свету, но преодолевается все. Надо лишь только понять, что ненасытен астрал, и сколько бы он ни имел, он большего хочет, и идти путем потворствования его вожделениям – значит питать и усиливать его никогда не могущие насытиться желания. Имеющий сто, хочет иметь тысячу рублей, имеющий тысячу – сто тысяч рублей, и так без конца. Ненасытны алчность и жадность, ненасытны все страсти и вожделения астрала. Идти им навстречу – значит себя погубить. Зная всю предательскую природу астрала, можно сурово уничтожать каждое его очередное выявление, которое при потворстве становится яро ненасытным и требующим все нового и нового удовлетворения, не могущего быть удовлетворенным никогда. А это – прямой путь в бездну. Знание природы астрала дает силы для победы над ним.