А ведь было же...

Теперь он – Борис Иванович… И, похоже, уважаемый в столице хирург-травмотолог. Потому как выступает иногда даже по центральному телевидению в программах, имеющих отношение к вопросам обретения и сохранения здоровья российских граждан. При этом он очень складно говорит и толково что-то разъясняет…

А в те далёкие годы, когда произошёл этот случай (было нам тогда по двенадцать лет), его звали просто Борькой, по прозвищу – Тихарь.
Почему, Тихарь?..
Наверное потому, что тогда он мало говорил, смеялся тише всех при какой-нибудь хохме, а то и совсем не реагировал на шутки. А ещё он постоянно куда-то торопился, и ни в каких духарских компаниях и озорных мероприятиях не участвовал. Учился он как и большинство из нас (не в пример ему – шустрых пацанов) на оценки между тройкой и четвёркой.

Это уже потом, спустя много лет, с приобретением возрастного осмысления жизни мне стало понятно: и куда он постоянно торопился, и почему был молчаливым, и отчего не шибко жизнерадостным… А в том возрасте мало кто из нас задумывался о первопричинах отличного от других поведения кого-то. Думать было некогда – на озорство времени не хватало. Зато в “великом и могучем” быстренько находилось меткое слово для прозвища. Тихарь...

В те первые послевоенные годы многие семьи в нашем городе жили, как принято теперь говорить, за чертой бедности. Борькина семья тоже относилась к этой категории. Мать его, работая рабочей на конвейере обувной фабрики за мизерную зарплату, тянула двоих – дочь и сына. Борькина сестра была старше его на несколько лет, но серьёзно чем-то больна. Она с трудом передвигалась и потому не посещала даже школу. Отец их не вернулся с фронта – числился пропавшим без вести, за что пенсия семье не полагалась. Жили они в частном домишке на окраине зареченской стороны города. И существование в этом мире вытягивали за счет какого-никакого, но всё-таки своего подсобного хозяйства. Вот почему Борька всегда торопился и не куда-то, а домой, чтобы подменить сестру на выпасе козы или уходом за ней. И благодарное животное одаривало их за это несколькими литрами молока ежедневно. Может коза-то и была основной кормилицей их семьи. Да и мало ли каких ещё дел нужно было переделать в частном-то домишке со своим огородиком.
В общем Борька уже с детства был приобщён к хозяйственным делам. И, похоже, это ему нравилось. Конечно же всё основное тащила на себе мать, но тем не менее…

Последний раз виделись мы с Борькой, то есть, теперь уже с Борисом Ивановичем, лет десять назад. Хорошо, душевно посидели. Помянули своих матерей, которые действительно рвались изо всех жил, чтобы вырастить нас. Многое что вспомнили мы из нашего детства. Ну, конечно же, и тот случай. Продемонстрировал он мне и кисть своей правой руки, на которой так пожизненно и осталось множество небольших шрамиков. Но самое интересное – подтвердил он всё же мою догадку – почему выбрал профессию врача…
Не известно кем бы стал Борька, учитывая все обстоятельства непростой нашей житухи в то послевоенное время. И вообще… Если бы не тот самый случай.

- А случай ли?.. - думаю я теперь.
Да именно случай. Но не в смысле случайности произошедшего, а в толковании этого слова – как имевшего место быть факта. Не зря же говорится, что ничего случайно не происходит. Что во всём есть промысел Божий…
 
Осень в тот год выдалась совершенно необычная. Была уже середина ноября, а на землю не выпало ещё ни одной снежины. Уже день ото дня крепчали морозы, но стояла солнечная, безветренная погода. И вот наконец-то нашу речку Кимрку заковало гладким и прозрачным как стекло льдом.
В воскресный – в выходной от школы день с раннего утра ватага ребятни разных возрастов рассекала коньками блестящую поверхность замёрзшего водоёма, оставляя на льду хаотично пересекающиеся линии. Коньки тогда были простенькие: снегурки да гаги. И по бедности нашей, конечно же, не на ботинках. Мы просто с помощью верёвок и палок прикручивали их к валенкам. В России многое что держалось тогда на палках и верёвках, благодаря смекалистости русского народа.
Меня тоже увлекало катание на коньках вперегонки с друзьями или вдогонячки друг за другом. Но в тот день я решил совместить “конькобежество” с рыбалкой. Уж очень хотелось опробовать новую блесну, которую подарил мне отец моего друга. Он сам паял их для себя по своему вымыслу из медной фольги и олова.

Самодеятельная зимняя удочка да матерчатая сумка для ожидаемого улова, коньки, оснащённые верёвками и палками – вот и всё снаряжение для такого мероприятия. Коньки в данном случае играли роль “скороходов” – на них можно было быстренько укатить подальше вверх по Кимрке, куда не стремились “конькобежцы”. Там уже не было такого простора по ширине естественного катка, а торчащие кое-где поверх льда кустики то осоки, то камышей создавали помеху для катания. И ещё коньки заменяли мне пешню, поскольку такого серьёзного инструмента в моём рыбацком оснащении тогда не было. Задней частью лезвия конька вполне возможно было нарушить корочку льда затянувшую лунку, которая была продолблена кем-то ранее.
Можно было бы, конечно, попросить и оснащённых рыбаков попользоваться их пешнёй (коловоротов тогда ещё не было), чтобы продолбить свежую лунку, но те давали свой инструмент очень неохотно. А чаще сразу отказывали. Потому как соседство с пацаном в спокойно-вдумчивом занятии рыбалкой было нежелательным. Обязательно вокруг одного такого юного рыболова соберётся компания друзей – “конькобежцев”, которые сами рыбалкой не увлекаются, но зато шума от них… А ещё из-за опасения, что пацан может просто-напросто утопить пешню по своей небрежности или неумению. В прошлый зимний рыболовный сезон именно со мной произошла подобная неприятность.

Отец моего друга. Сам большой любитель подлёдного лова, который и подарил мне нынче новую оригинальную блесну, разрешал иногда пользоваться его пешнёй. Разрешил он мне и в тот раз. Но неоднократно повторил при этом (как чувствовал), чтобы я обязательно накрутил на руку шнур, который был продёрнут через отверстие в деревянной ручке пешни. Я согласно кивал головой в такт его слов, а отойдя подальше пренебрёг наставлениями, мешала как-то эта верёвка долбить уже довольно толстый лёд. А необоснованной самоуверенности в своих способностях было у меня в том возрасте через чур… хоть отбавляй… В общем я и глазом моргнуть не успел, как в очередной удар, когда лунка практически была готова, тяжёленькая пешня выскользнула из моих пацановских рук и, только булькнув на прощание, оказалась на дне реки…

Ох, и досталось мне матюгов. Не знал я раньше, что учитель русского языка и литературы (правда в вечерней школе рабочей молодёжи) имеет такой огромный запас тех самых выражений. А потом, наконец выговорившись, вручил он мне моток самой толстой лески, самую здоровенную блесну и сердитым голосом заявил:
- Вот вместо рыбы выуживай теперь пешню. И не уйдёшь отсюда пока она не будет в моих руках…
Сам отвернулся от меня и продолжил блеснить окуньков.

Уж я и ложился на лёд, пытаясь заглянуть в злосчастную лунку, и вставал на колени, чтобы было удобнее водить леску с блесной туда-сюда, и совал оголённую руку поглубже в воду под лёд, чтобы радиус захвата был побольше… Часа два поупражнялся и всё-таки я её выудил.
Потом уже многие говорили, что мне просто повезло зацепить крючком блесны верёвку пешни. Мол, это всё равно, что с завязанными глазами стрелять в тире по мишени и попасть в десятку…
Алексей Владимирович за всё то время ни разу не повернулся в мою сторону, продолжая то и дело таскать окуньков. А получив пешню сказал:
- Вот тебе, Юра, ещё одна наука, что старших нужно слушаться…

Я же, как всегда, сделал  свой вывод, что лучше найти какую-нибудь не затянутую свежую луночку или пробить чем-то нетолстую корочку льда в старой, но только не заниматься выуживанием пешни вместо рыбалки. Рыбы тогда в Кимрке было много и если брал в тот день окунь, то ловился он везде. А если уж не брал, значит были у него на то какие-то свои причины. Всяких хитрых мормышек и наживок тогда вообще не знали. Ловили исключительно на блесну. И по перволёдку окунь был очень активным…

В этот раз мне никак не удавалось отыскать луночку, ни старую ни свежую. Да и рыбаков в пределах обзора не было видно, кругом одни “конькобежцы”. Шёл всего третий день как заморозило речку. А любителей зимней рыбалки в те годы было не так много. Ни как теперь – легионы. На предприятиях и в учреждениях был тогда только один выходной день в неделю – воскресенье. А мало ли каких и сколько дел поджидало мужиков в дома…
Дырявить коньком полную толщину льда сантиметров в семь-восемь мне ну никак не хотелось. И я решил прокатиться подальше вверх по Кимрке.

- Ага, вот и луночка вчерашняя… - обрадовано воскликнул я. – Щас быстренько проделаем дырочку и ловись рыбка большая да маленькая…
Но окуньки, почему-то, не соблазнялись на мою новенькую блесну. Я ложился на лёд и через его стеклянно-прозрачную небольшую толщину вглядывался в глубину водоёма. Прозрачность льда, чистота воды, небольшая глубина и просвечивающие через лёд солнечные лучи позволяли различать мельчайшие подробности. Стоило только закрыть поплотнее лицо с боков руками от солнечных лучей и было видно всё как в аквариуме. Разного размера и цвета камушки и жёлтый песочек на дне речки… Кое-где илистые отложения и растущую из них траву, тихонько шевелящуюся от неспешного течения реки… Стайки окуньков, стоящие возле травки… Они легко узнавались по хорошо видным тёмным полоскам на спинках и боках. Окуньки изредка как-то очень лениво пошевеливали плавниками, удерживая себя на одном месте.
- Вот же они совсем рядом от лунки… - возмущался я. – Стоят стайкой, а на блесну ноль внимания.

Но тут же я продолжил восхищаться простой, но завораживающей красотой предзимнего подводного мира.
- А вот поодаль ещё и ещё… стайки. И вроде как покрупнее окуньки-то… - размышляла я, вглядываясь в подводное царство. – Интересно, а солнышко их там пригревает?.. Может быть у них сейчас время приёма солнечных процедур? Загорают пока лёд покрыт ещё снегом. Потому и не клюют…
Но стоило только стукнуть ладонью по льду, окуньки моментально стремглав отплывали к другой подобной травке и опять замирали той же стайкой.
Можно было бы часами любоваться этим подводным предзимним миром, но… Но мне никак не хотелось возвращаться домой без улова.

- Хоть бы для Барсика наловить как-то… - рассуждал я, уже согласный и на такое. – давно не баловал я котика свежей рыбкой. А надо бы… Попробую ещё отыскать луночку подальше вверх по Кимрке. Может там рыба не такая ленивая?..
Луночка нашлась и тоже вчерашняя. А вдали маячила ещё одна фигура рыбака.
-Интересно, у него клюёт?.. – мучил меня вопрос пока я снимал конёк с валенка, чтобы использовать его вместо пешни.

И тут нечеловеческий вопль потряс упругий, морозный воздух тихого, ясного дня.
Я вскочил на ноги, вглядываясь в источник воплей, и ничего не мог понять. Тот рыбак, то на коленях, то на животе, крутился вокруг чего-то на льду как игрушечный волчок вокруг своей оси и не переставал истошно орать.

Быстренько определив уже отвязанный конёк на прежнее место, я рванул в сторону орущего. Орущим оказался Борька Тихарь. Правда, при моём приближении, он перестал орать и крутиться, стоя на коленях, а только смотрел вытаращенными глазами, быстро переводя взгляд то на лунку, то на меня. Лицо его было в слезах вперемешку с соплями и кровью, текущей из прокусанных губ.
- Сопли, наверное, от страха, слёзы от боли, а губы кусает, чтобы не орать, - молниеносно мелькнуло у меня понимание ситуации. А по телу пробежали мурашки, потому как через прозрачный лёд глядела на меня здоровенная щучища, сомкнувшая пасть на запястье Борькиной руки…
Может быть солнечные лучи, преломляясь каким-то образом через лёд, и увеличивали размеры щуки, но было совершенно очевидно, что не может быть она вытащена через имеющееся отверстие.

Ни Борька, ни я не проронили ни слова. Но и так было ясно, что нужно делать. Придя в себя от первого замешательства, я быстренько отвязал конёк, и начал раздалбливать лунку. Вода в ней была кровавая, а рука Борьки выше запястья сильно изрезана о кромки льда. Я с поспешностью, но стараясь не повредить ещё и коньком его руку, расширял отверстие во льду.

Мне было совершенно непонятно каким образом щука “клюнула” на Борькину руку, но расспрашивать было некогда. Щука при каждом ударе коньком делала резкие движения взад, вперёд и в стороны, как бы стараясь оторвать руку. Слёзы не переставая катились из Борькиных глаз, перемешивались и с соплями, и со слюной, и с кровью искусанных губ. Но он не кричал, а только дёргал руку в лунке туда-сюда в такт движения щуки. А другой рукой то опирался о лёд, то размазывал “грим” по лицу. Красные от слёз и напряжения глаза его были наполнены диким ужасом. Они выпучились из глазниц и казалось, что вот-вот вообще выскочат наружу…

И вдруг… О, чудо… Рука выдернулась на свободу, держа окостеневшими пальцами за жабры не такого уж и крупного окуня… Борька, вскочив на ноги, затряс рукой, пытаясь освободиться от него. Но не тут-то было. Пальцы видно стянутые судорогой и от страха, и от боли, и от холодной воды никак не хотели разжиматься. Наконец Борька сообразил пустить в дело вторую руку. Окунёк шлёпнулся на лёд и затрепыхался… Удивительное дело, но он, похоже, не очень сильно пострадал, побывав в пасти у щуки. А вот Борькины кисть и запястье представляли ужасное зрелище. Будто неоднократно и усердно продрали их металлической щёткой по животу…

Борька и так-то был малоразговорчивым, а тут вообще как потерял речь. Я к нему с вопросом:
- Что делать будем?..
А он только мычит как телок на привязи. Переплясывает с ноги на ногу, крутит перед глазами кровоточащую руку и разглядеть её никак не может сквозь слёзы-то…
- Пойдём в больницу… - говорю я.
Смотрю соглашается. Усердно так закивал головой, дескать, пошли…

А окунёк, тем временем, прыг-шлёп об лёд, шлёп-прыг, прыг… И надо же, нашёл-таки лунку… Откуда он только знал, где она?..

Скрутил я быстренько со второго валенка конёк, сунул оба их в сумку и туда же Борькину удочку. Моя-то уже там была. И мы побежали. Борька-то без коньков на рыбалку явился, просто в валенках с калошами. а я с коньками и без калош. У меня-то бег мягким получается, а у Борьки – шлёп-шлёп, шлёп-шлёп… калошами по мёрзлой земле, как выхлопы у трактора. Смотрю народ в домиках к окнам прилипает и провожает нас взглядами.

Борька-то ничего этого не видел, ему не до того было. Он нёс впереди себя израненную руку и глаз с неё не спускал. Со стороны это выглядело, по меньшей мере, подозрительными. Двое пацанов, один с сумкой, закинутой через плечо за спину, другой с выставленной вперёд окровавленной рукой, несутся куда-то… Или от кого-то?.. Хорошо милиционеров тогда в нашем городе очень мало  было, ни как теперь – то и дело попадаются… И бежать не так далеко надо было. Располагалась больница тоже на окраине города, только на другом берегу Кимрки, примерно в километре от места происшествия…

О, Господи!.. Вон туда скорее идите… - воскликнула какая-то тётенька в белом халате, увидев Борькину руку. И указала на нужную нам дверь.
Когда мы разгорячённые от быстрого бега вваливались в помещение, находившийся там врач (а может быть – фельдшер), но в нашем тогдашнем понимании – всё-равно доктор – пожилой уже дядечка, было возмутился такому резкому вторжению:
- Вы куда?.. – строгой интонацией в голосе успел выкрикнуть он, но тут же осёкся на полуфразе, увидев вытянутую вперёд израненную, окровавленную Борькину руку. И скомандовал мне:
- Быстренько снимай с него верхнюю одежду… И сюда к столу…
И в Борькин адрес:
- Куда ж ты, сувал-то её?.. Сукин ты сын!.. Вот получишь за это сначала пару уколов. А потом и за руку примемся…
 
А Борьке было всё равно. Он был в таком состоянии, что хоть клизму ему вставляй… Он ни бе, ни ме выговорить не мог, только трясся мелкой дрожью.

- Это щука так его погрызла… - попытался я объяснить случившееся.
- Щука?!. Ха-ха-ха… - почему-то рассмеялся доктор, не поверив моим словам. – Ну, ладно… Это мы потом разберёмся, какая такая щука?.. А пока за дело. Давай помогай мне, видишь я сегодня один. Да ватник-то свой сними и шапку тоже. Руку его держать будешь, чтобы не дёргался…

А Борька и не дёргался. Он только глядел выпученными, как у морского окуня глазами и трясся как в ознобе. Он даже ни разу не вздрогнул от двух подряд уколов.
Очень умело и быстро обрабатывал доктор Борьку. И лекарств не жалел. Щедро поливал над ванночкой израненную руку какой-то пенящейся жидкостью. А потом мазал толстым слоем мази… Так я мажу дома маргарином хлеб к сладкому чаю, после школы когда сильно есть хочется, набегавшись по длинным коридорам от дежурных старшекласников во время перемен, дразня их и получая за то подзатыльники.

Борька только стонал, как израненный молодой боец в фильмах про войну. Но руку не дёргал, как недавно в лунке и даже дрожать перестал. Так что моя помощь, похоже, была ни к чему. И когда рука Борькина была уже забинтована и зачем-то подвешена с согнутым локтём через бинтовую же петлю к шее, доктор скомандовал мне:
- А теперь веди его вон к той раковине… И умой ему харю-то…

Но Борька уже и сам взбодрился. Видимо тот второй укольчик, который доктор назвал успокоительным, когда вводил его, возымел своё действие. Борька сам умылся одной левой и выдул остатки соплей из носа. И ничего, опять стал похожим сам на себя. Вот только глаза оставались у него распухшими и красными как у плотвы, но уже не выпученными. Да покусанные губы были толще обычного и другого цвета, потому как доктор их тоже намазал какой-то смазкой после умывания и сказал:
- Не слизывай!..
А нос-то у Борьки и всегда был широким. Правда ещё правая рука висела на перевязи. А так во всём остальном Борька – Борькой…

- Ну, вот теперь рассказывайте, какая такая щука?.. – обратился доктор сразу к нам обоим.
- Здоровен-ная… - начал было я.
- Так вы что ж, руками её ловили?.. – опять с недоверием перебил он меня.
А я и сам не знал, как Борькина рука оказалась в лунке и потому замолчал.

Хорошие, видать, были раньше успокоительные уколы… Потому что Борька вдруг совершенно спокойным голосом, как на уроке в школе, когда знаешь что отвечать, начал рассказывать…
Не было у него с собой ничего такого, чем бы можно было пробить корку льда в старой луночке. Это я был на коньках, а он так пришёл. Ну и продырявил кое-как щёлку пяткой ноги в валенках с калошами. И только опустил туда блесну – почти сразу случилась поклёвка.

Но окунь, которого Борька подсёк за губу, застрял в узкой щёлке, встав поперёк её. Голова окуня уже снаружи, а всё остальное в воде по ту сторону ледяной корки. И ни туда, и ни сюда. Окунь трепещется нижнею частью, пытаясь дать задний ход, но не получается. Заклинило его между острыми кромками льда. Да и Борька внатяг леску держит. Но и у него не получается выудить рыбку на лёд. Сильно дёргать нельзя – вдруг леска оборвётся. Что делать-то?..

И всё-таки Борька дёрнул. Леска, видать, хорошая была – выдержала. А вот губа окуня – нет. Но сам он оказался ещё крепче заклиненным. И тогда Борька схватил окуня в районе жабр большим да указательным пальцами как клещами и сунул руку вместе с ним в воду. Он намеревался развернуть горбатую фигуру вдоль щёлки и вытащить…

Вот тут-то как раз подоспело третье действующее… (я-то, считайте, только четвёртым был). Щука хороших размеров, видимо, возмущённая трепыханиями хвостовой части окуня, уже неслась за добычей. Но тут оказалась ещё и Борькина рука в придачу ей. Щука не смогла заглотать сходу такой неожиданно большой куш. Но челюсти её сработали как капкан. Наверное она и сама испугалась. Потому хватка её оказалась мёртвой. А может по другой какой причине, но щука, почему-то, не выплюнула сразу то, что неожиданно для самой оказалось в её пасти. Обычно эта хищная рыба поступает именно так, когда что-то в добыче не по ней. А тут наоборот, она начала энергично работать всем телом, дёргать и назад, и вперёд, и в стороны Борькину руку…

И только когда я коньком уже было расширил лунку под её толщину, включился у щуки тот самый механизм самосохранения. И она, разжав челюсти, выплюнула Борькину руку вместе с окунем. А сама, со злостью шлёпнув хвостом по нижней поверхности прозрачного льда, метнулась в сторону камышей…

Такая вот история сложилась из Борькиного рассказа и моих домыслов. Слушали мы с доктором не перебивая его. Не знаю о чём думал в это время пожилой дядечка с добрыми и весёлыми глазами, но вдруг совершенно неожиданно сказал:
- Ну, что ж… Похоже на правду. Так и запишем в журнале учёта обращений: - “Несчастный случай на рыбалке”. Но от занятий в школе ты не освобождаешься и на перевязки будешь ходить после уроков…

- А почему, собственно говоря, несчастный случай?.. – думаю я теперь. – Может быть, как раз наоборот – счастливый. Потому как помню, что когда мы с Борькой шли из больницы, был он в каком-то восторженно-возбуждённом состоянии. Он мне и слово-то не давал вставить. Это Борька-то Тихарь?.. Только он и балаболил всю дорогу о том, что уж больно красиво всё в больнице. И, мол, чисто там, и уютно, и инструмент какой у доктора замечательный – блестящий весь, и пахнет там…вкусно… И сам доктор очень хороший…

Когда только Борька успел разглядеть всё это?.. Тем более будучи в том состоянии. Нет, похоже, это не глаза, а душа Борькина восприняла все подробности… И, похоже, она же тогда определила ему будущую его профессию. А смазку-то с губ он всю слизал, вопреки указаниям доктора…

На следующее утро Борька зашёл за мной, чтобы вместе идти в школу. Раньше никогда такого не случалось. Да и не по пути ему было совсем, а даже наоборот – нужно было сделать приличный крюк.
- Пойдём вместе, поговорить надо… - как-то уж очень мрачно обратился Борька ко мне.
Мне, конечно же, было ясно о чём пойдёт речь. Но я уже успел рассказать своим друзьям по улице о потешной Борькиной рыбалке… И как я героически спасал его…
Однако, как ни странно, никто не смеялся над Борькой по тому случаю. А сам он ещё долго ходил в школу с забинтованной рукой и с большим удовольствием бегал после занятий в больницу на перевязки. И каждый раз восторженно и с пониманием уже чего-то там в медицине делился со мной впечатлениями от посещения её.

Рыбалку Борька забросил совсем. Но зато заметно прибавил в успеваемости по всем школьным предметам…
И вот, пожалуйста вам, теперь Борис Иванович - известный доктор и выступает даже по центральному телевидению. А не случись той щуки, кем бы стал Борька?.. И как бы вообще сложилась его жизнь?.. И где бы он был сегодня?.. Увы, это всё безответные вопросы.

Но!.. Но пока я делился с вами, уважаемый читатель, своими воспоминаниями и размышлениями, у меня возник ещё один уже вполне нормальный вопрос:
- А кто же, всё-таки, главный-то герой (не путать с главным действующим лицом) в этой истории?..

И неожиданно для себя пришёл я к выводу, что… окунь… Да-да, тот самый окунёк, который сначала был подцеплен на стальной крючок и серьёзно пошарпан об острые края ледяной щёлки. Потом с прорванной губой, с задавленными пальцами человека жабрами, пожеванный щукой, наглотавшийся и так-то губительного для рыб, а тут ещё и морозного, воздуха, но... Но усердно побившись о лёд (как рыба?..), нашёл-таки возможность снова обрести свою стихию…

Вот уж ему-то точно было что рассказать своим сородичам. И даже поучить их в чём-то уму-разуму. Только вряд ли ему поверили.
А ведь было же!..