Записи капитана Саргедона с 16 февраля 1991 года п

Записи капитана Саргедона с 16 февраля 1991 года по 14 октября 1992 года в судовом журнале шхуны "Мурена".




16 февраля 1991 г. 11 часов. На горизонте земля. Остров. Бросили якорь и стали готовить шлюпку.
12 часов. Шлюпка с третью команды отплыла на остров.
17 февраля. 12 часов. Прошли сутки, как  Алонсо с третью моих бездельников скрылись в прибрежных зарослях. До сих пор от них никакого знака. Поэтому я решил отправить на остров Хуана и с ним еще пятерых. Остальные пока ловят в заливе жемчуг.
18 февраля. 14 часов. Никаких признаков жизни и от Хуана. Отправляю на берег еще одну шлюпку. В ней боцман и шесть человек команды.
19 февраля. 16 часов. Отправил на берег еще четверых. На шхуне остались только я и судовой кок.
20 февраля. Весь день провел в кресле на палубе.  Следя в бинокль за островным берегом, не переставал размышлять о значении судового кока. Наиболее важный вопрос: кому из нас двоих надлежит теперь садиться в шлюпку и идти искать исчезнувшую команду? Не хотелось бы расставаться с коком, ведь иначе мне придется самому готовить себе пищу. С другой стороны, отправив кока, мне удастся сохранить больше съестных припасов.
22 февраля. 8 часов утра. Отправил на остров кока искать команду.
29 февраля. Прошла неделя после отплытия судового кока. От него, как и от прочих, никаких вестей так и не поступило. Всю неделю провел в кресле на палубе, с биноклем и томиком Плутарха в руках. Ел только ветчину, запивая ее красным вином.
27 марта. Кончилась ветчина, красное вино тоже на исходе. "Сравнительные жизнеописания" Плутарха перечитываю по второму разу. Понравился рассказ про Цезаря и Александра. Какие деятельные и волевые натуры! Какое умение преодолевать любые препятствия!
21 апреля. Перешел на виски и маринады. В четвертый раз перечитываю Плутарха. Понравился Фабий Максим. Ведь по натуре я, как и он, тоже Кунктатор. При сложившихся обстоятельствах лучшей тактикой, пожалуй, будет помедлить, а не спешить. Ведь и Кутузов был своего рода Кунктатором, и он одолел Наполеона!
12 мая. Закончились виски. Перешел на портвейн. Из съестного только крупы, макароны, сухофрукты и бочка соленого сала. В шестой или седьмой раз перечитываю Плутарха. Негодяй этот Марк Антоний! Прибивать гвоздями к трибуне отрезанные руки Цицерона - это уж слишком!  Вероятно, из русской истории ближе других по характеру к царю Нуме Помпилию будет Борис Годунов.
28 июля. Закончились сало и макароны. Портвейн закончился еще неделю назад. Обнаружил у кока пятидесятилитровую бутыль браги. С брагой и сухофруктами я продержусь еще пару недель.
12 августа. Нет больше ни браги, ни сухофруктов, ни круп. Осталось только несколько килограммов сушеной рыбы. На палубе валяется гора пустых бутылок и куча обглоданных костей. Мне не до Плутарха - похудел на шесть килограмм!

Дальнейшие записи произведены мной уже по памяти, то есть после того, как осенью 1992 года судовой журнал снова был у меня в руках.

16 августа. Совершенно нечем питаться, а голод не тетка. Взяв ружье и патроны, прыгнул в шлюпку и приналег на весла. Держитесь, ребята! Ваш капитан спешит вам на помощь!
17 августа. Самый удивительный день за все плавание! Расскажу все по порядку. Спрыгнув из шлюпки на берег, я прокрался к зарослям с ружьем наизготове, но никого в них не обнаружил. Затем я осторожно стал углубляться в заросли. Кусты постепенно сменились деревьями. Наконец я вышел на какую-то поляну, среди которой возвышался старый дуб. Я присел под дубом немного передохнуть и, будучи ослаблен недоеданием, слегка задремал. Вдруг слышу голос: "И кто же это тут под моим дубом расположился?" Наречие, на котором были произнесены эти слова, было довольно близким к испанскому, поэтому я легко понял их смысл. Я увидел перед собой темнокожего пожилого лысого человека в одежде, похожей на римскую тогу. Сходство с одеждой древних римлян заставило меня задать себе вопрос: "Уж не продолжаю ли я спать, видя во сне излюбленных мной героев Плутарха?" Но нет, то был не сон. Я быстро вскочил на ноги.
- Оставьте ваше оружие, мой друг! Оно вам не понадобится, - произнес незнакомец, - у меня в отношении вас самые дружеские намерения. Приглашаю вас на мою пасеку.
Человек взял меня под руку и повел в лес. Мы шли лесной тропкой, и он, не переставая, рассказывал мне о своей пасеке, о повадившихся к нему захаживать на пасеку медвежатах. Когда мы пришли на пасеку, он, взглянув на меня, вдруг спросил:
- А скажи-ка мне, что ты обо мне думаешь?
- Что я могу о вас думать!
- Ну, кем, по-твоему, я являюсь по своему положению, хотя так просто с тобой себя веду и занимаюсь пасекой?
- Если позволите, я расскажу вам историю одного римского императора ...
- Не нужно мне никаких историй. Ты, я вижу, дерзок без меры или никогда не видел золотых монет с отчеканенным на них портретом короля. Как тебя зовут?
- Саргедон Золотопятов, - ответил я.
Незнакомец слегка задумался, как бы стараясь припомнить что-то, затем снова спросил:
- Так ты прежде не бывал в этих краях?
- Я здесь впервые в жизни.
- Вот как! Ты, вероятно, один из тех, кто явился к нам на этих лодках? А я думал разыграть с тобой комедию, как с одним из моих подданных. Но теперь это ни к чему, - и он хлопнул в ладоши.
Тут же, откуда ни возьмись, перед ним выросли несколько верзил с мечами и щитами в руках:
- Слушаем, Ваше Величество!
Незнакомец скосил взгляд на меня, чтобы проверить мою реакцию на столь необычное обращение стражи.
- Ага, куманек! - подошел он к самому моему уху, - А думал ли ты, что перед тобой сам великий государь?
- Я думал о том, каков у вас медок!
- Вон оно что! Ты только о жратве думаешь!.. Схватить его! В тюрьму наглеца! - на лице его величества блуждало выражение неудовлетворенного тщеславия. Стражники набросились на меня. У меня отняли ружье и патроны. Скрутив руки, меня повели в лес. Король еще какое-то время продолжал смотреть мне вслед и ухмыляться.
Шли мы, по всей видимости, часа три. По пути все чаще и чаще нам попадались встречные люди. Каждый из них тащил на себе какую-то ношу: то корзину грибов, то тушу теленка, то связку овечьих шкур, то мешок овощей или фруктов. Все с интересом посматривали на меня, но никто не обратился ко мне с каким-нибудь словом или вопросом, никто не предложил мне отведать чего-нибудь съестного. Лесные тропы перешли в широкую дорогу, по которой туда-сюда сновали повозки, движимые силой волов. Затем по обочинам дороги стали появляться дома. Еще через какое-то время я уже шел по улочкам какого-то грязного и захламленного чем попало города, среди трущоб которого, тем не менее, то там, то здесь все чаще и чаще возвышались каменные строения. "Столица!" - догадался я.
Когда мои ноги вступили на рыночную площадь, мне стало немного не по себе. Я начинал догадываться, зачем меня сюда привели. Меня втащили на помост и поставили в один ряд с какими-то полураздетыми и грязными людьми, к которым по очереди подходили важные господа, щупали их мускулы, заставляли открывать рот и показывать зубы. Подошли и ко мне. Но, видимо, им не нравился ни мой рост, ни моя комплекция. Ведь, несмотря на потерю мной десятка килограмм веса вследствие вынужденного голодания на корабле, я продолжал оставаться еще достаточно упитанным человеком. Один из тех, кто осмотрел меня, отойдя немного в сторону, фыркнул:
- Этот - плохой работник!
Толпа стоящего на помосте живого товара быстро редела, а меня все никак никто не хотел купить. Во мне даже проснулось нечто вроде своеобразного тщеславия, подогреваемого к тому же несколько насмешливыми взглядами моих друзей по несчастью. Таково воздействие мнения окружающих! Даже взгляд на вещи наших товарищей по несчастью лепит из нас рабов! Я остался стоять на помосте один, и мне казалось, что вся рыночная площадь смотрит на меня одного и смеется надо мной.
Занятый своими мыслями, я не заметил, как сзади ко мне подошла какая-то знатная дама и, слегка ударив меня хлыстиком по спине, спросила:
- Что ты умеешь делать?
- Я, досточтимая и прекрасная госпожа, знаю греческих философов и римских поэтов.
Заметив презрительное выражение на ее лице, я добавил:
- Еще я умею ловить жемчуг и водить корабли по морю.
На ее лице мелькнула легкая тень интереса.
- И это все?
- Нет, госпожа. Я умею еще угадывать тайные помыслы и скрытые желания. Особенно желания представительниц прекрасного пола.
Дама улыбнулась и, пошептавшись о чем-то с приведшими меня стражниками, отсчитала им несколько золотых монет.
Так я вступил в дом первого королевского министра, который был отцом госпожи.
18 августа. Мне говорили, что я должен успеть встать еще засветло, чтобы идти вместе с остальными рабами на кухню и чистить там овощи. Но меня разбудил какой-то начавшийся повсюду переполох. Люди выбегали из домов и бежали к набережной реки, которая пересекала город и делила его надвое. Я побежал вместе со всеми. Первое, что я увидел на реке, было моей шхуной. Я так и замер с открытым от удивления ртом. "Мурена" стояла на якоре прямо напротив королевского дворца, и через каждые пять или десять минут по дворцу палила лучшая и наиболее мощная корабельная пушка.
Чтобы не утомлять читателя излишними описаниями царившего всюду переполоха и всеобщей неосведомленности о сути и причинах случившегося, которые лишь постепенно прояснились даже для видавшего виды первого министра, не говоря уже о столпившихся на набережных простых смертных, я поведаю теперь предысторию этих ужасных событий.
Еще за два или три года до прибытия нашей шхуны к острову, на его берег был выброшен волнами во время шторма некий француз. Королевские стражники подобрали его, врачи поставили его на ноги, и затем он был продан на невольничьем рынке за несколько золотых. Будучи знаком с последними техническими достижениями европейской цивилизации и не скрывая принципы и суть этих технических средств от своих новых господ, он сумел войти к ним в доверие и пробрался таким путем до самого короля. Король стал держать его при дворе в качестве одного из своих советников. И вскоре француз даже начал метить на пост первого министра. И ему удалось бы скинуть соперника, если бы не мощная поддержка, которую оказала министру партия попятных. Свое название эта партия получила по той причине, что члены ее надевали обувь каблуками вперед, носками назад. Пройдет такой человек по песчаной дорожке в королевском парке - и охрана считает, что тот вышел из дворца, тогда как он, напротив, вошел в него. Француз с этим решил радикальнейшим образом покончить. То есть он предлагал убрать песок и вместо него замостить дорожки булыжником или насыпать гравий - чтобы следов не было видно вовсе. Тогда и попятные перестанут носить свою обувь задом наперед. Король, взвешивая все доводы за и против, тем не менее, на этот раз отказал своему любимцу, ибо считал, и не без основания, что во дворец хлынет всякий сброд и охрана вообще не сможет за кем-нибудь уследить.
Тогда француз выдвинул другой ход: он предложил королю слегка поливать парковые дорожки в некоторых местах фекалиями, и по исходящему от обуви запаху будет видно, давно ли человек во дворце или только-только вошел в него. Но и от этого предложения король отказался.
Читатель, вероятно, недоумевает: что, мол, здесь за проблема? Поручить охране следить неусыпно и более строго, и дело с концом! Но в том-то и заключалось последнее, что партия попятных уже набрала силу и членами ее были многие стражники. Пройдет этак стражник к королю, а ты и не знаешь, вошел он или же вышел? В придачу к тому попятные норовили все перепутать и представить фронт за тыл, авангард - за арьергард, движение назад - за движение вперед. Дело дошло до того, что в итоге стали путать, где же на самом деле на ноге носок и где пятка. Собирались даже симпозиумы ученейших мужей, медиков и антропологов, на которых велись споры по вопросам, которые с нашей точки зрения не стоили бы и выеденного яйца. И вот представьте себе радость королевского советника, когда однажды он заметил входящую в залив на всех парусах "Мурену"! Разумеется, он тут же обрисовал перед королем всю ту опасность, которая будет ему грозить, если не подвергнуть имевших наглость ступить во владения короля пришельцев немедленному и строжайшему заключению с последующей продажей в жесточайшее рабство. Первых моряков, ступивших на землю, сочли капитаном и его помощниками, следующих - рангом пониже. Меня, поскольку я явился последним, считали не более, чем помощником корабельного кока, каким-нибудь посудомойщиком. Поэтому и отправлен я был не на каторгу в королевские каменоломни, как другие члены команды, а на рыночную площадь - для нужд любого согласного меня купить.
Поскольку во всем королевстве лишь один француз знал искусство кораблевождения, постольку он возымел несравнимую с прежним своим положением власть. Весь вопрос о стоящем в заливе корабле находился теперь в его ведении, и король даже не решался ослушаться его советов. Первый министр скрежетал зубами, проводя бессонные ночи, но ничего не мог поделать с хитрым и коварным французом. Последний же не решался что-либо предпринимать в отношении меня, пока я находился на корабле, ибо в моем распоряжении были пушки, которых не было ни у королевского советника, ни во всей королевской армии. Поэтому он  терпеливо ждал, когда у меня кончатся съестные припасы, скрывая в то же время от меня присутствие на острове каких-либо людей. Но в начале августа король пожелал вдруг отдохнуть под тенью королевского дуба. Он отправился в сторону моря в сопровождении своей стражи не только для того, чтобы походить по своей пасеке и потрепать по мордам наведавшихся медвежат, но имея также твердое желание пару раз окунуться в пене морской волны. Француз сразу засуетился. Он провел ночь без сна, и наутро у него был готов план. Он приказал наловить разного рода птиц и других животных, разумеется, не хищных, а травоядных, и создать перед моим взором картину изобилующей на острове всяческой снеди, которая только того и ждала, чтобы я мог пальнуть в нее из ружья и поджарить на огне. Например, из прибрежных зарослей выпускали то косулю, то стаи уток, то сразу несколько пойманных загодя зайцев. Он не хотел, напав в открытую на корабль, производить какой-либо шум. Его целью было выманить меня с корабля тихо и незаметно для других обитателей острова. Другими словами, когда я, движимый голодом, приплыл к берегу в лодке и углубился в лес, француз вместе с десятком своих подручных уже был хозяином на корабле. Затем шхуна снялась с якоря и вошла в устье реки. В это же время другой десяток верных ему людей захватили в плен короля, которого доставили к условленному на реке месту. Плененного короля подняли на борт "Мурены".
Требования, которые предъявил француз  к королю были следующие: немедленное запрещение партии попятных и отставка первого министра. В противном случае вызванные на борт "Мурены" врачи произведут с королем операцию - перешьют ему ступни ног сзаду наперед. Дело в том, что король имел обращенные вспять стопы от рождения и был единственным в королевстве человеком, который мог ходить по песчаным дорожкам без обуви, босиком, и при этом никто не мог сказать, куда он направился. В народе даже пошла шутливая поговорка, что король делает все свои ходы на песке и что королевские указы мало чем отличаются от его походки. Сумеет ли после операции король ходить вообще, доктора не могли определенно ответить. Сейчас же король мог обуваться в свои башмаки как угодно. Если королю было нужно выйти к народу и пройтись так, как то делают все смертные, у которых носки туфель смотрят вперед, делегаты от партии попятных услужливо подносили королю в дар обувь своего фасона. Когда же король желал оказать благосклонный прием чопорным и богатым сторонникам первого министра и прогуляться с ними по парку задом наперед, он испрашивал в подарок обувь у приверженцев коварного советника-француза. И вот теперь он должен со всем этим расстаться?
- Ни за что! Мне одинаково дороги оба фасона обуви! Без них я не смогу управлять государством! Поэтому твои требования неосуществимы! - так ответил монарх французу. Тогда-то сторонники последнего и принялись палить из пушки по дворцу. Еще несколько залпов дали народу понять, что сила пока на стороне королевского советника, а не министра. Народ стал разбегаться. Министр тоже покинул набережную и укрылся в своем дворце. Он понуро сидел в своем кресле, и тут его взгляд упал на меня.
- Кто ты такой и что здесь делаешь? - спросил он.
- Я новый слуга вашей дочери, купленный ею вчера на невольничьем рынке, мой господин! - ответил я.
- Зачем тебе понадобился этот карапуз? - спросил первый министр у дочери.
- Не знаю, просто понравился, вот и все.
Я с благодарностью взглянул на обнажившую в улыбке свои прелестные белые зубки красотку. На ее шее блестело ожерелье из каких-то не менее белых камешков, а кожа походила на густой кофе в фарфоровой чашке.
- Ты чем-то напоминаешь мне француза, - обратился министр снова ко мне, - Откуда ты?
- Конечно, ведь я тоже европеец, мой сеньор, как и тот, кто имел честь быть названным вами французом. Правда, какое-то время я прожил в Аргентине, где учился на ловца жемчуга. Я с того самого корабля, который стоит теперь у королевского дворца!
-  Ты с этого корабля?! Наконец мне улыбнулась удача! Всех пойманных с корабля француз отправлял в каменоломни, и мне никак не удавалось допросить хотя бы одного из них. Кем ты был на корабле?
- Я был капитаном этого корабля! - произнес я с гордостью.
- Ты был капитаном?!.. Надо завладеть этим кораблем!
- Это не так просто сделать, мой господин! Без помощи моих товарищей я не смогу управлять им.
- Каменоломни сейчас в руках первого советника. Что ты еще можешь делать?
- Я знаю многих греческих философов и римских поэтов.
- К чему все это! - воскликнул с досадой министр и задумался, - Какую же я могу извлечь из тебя пользу?.. Вот что, раб, коль ты столь начитан, ступай и произноси на площади перед дворцом речи, понося советника и расхваливая меня. Если тебя соберется слушать толпа хотя бы в сто человек, моя дочь отпустит тебя на свободу. А если ты не соберешь и десятка, то вечером получишь  удары плетью!
Я отправился выполнять приказание и по пути размышлял о сущности знаменитого изречения Юлия Цезаря: "Пришел, увидел, победил!" Интересно, можно ли победить одной фразой? Нет, побеждает не фраза, а факт прихода, это во-первых; и факт видения, во-вторых. Но увидеть - еще не значит победить! Почему не значит? Если не победил, значит увидел не все. Побеждает тот, кто все увидит, кто ничего не упустит из поля зрения и кто максимально расширит это поле. Сейчас это поле следует расширить до того, чтобы оно включило в себя и возможность пользы от греческих или римских классиков. Ну что ж, вперед!
Я вышел на набережную. "Мурена" стояла на якоре в ста метрах от меня. Первый акт уже сделан, ведь я пришел, не так ли? Теперь нужно увидеть. Вот я и вижу невдалеке мой корабль, готовый выпустить против меня же самого столб огня. Что из того, что я вижу? Где победа? Нет, ты видишь не все, мой Аргус! Зорче взгляд, Саргедон! Вон идут по набережной двое-трое ротозеев, только на то и годных, чтобы заглотнуть ту приманку, которую ты нацепишь для них на крючок.  А где крючок и приманка? Э, да это мой язык и те слова, которые могут подсказать греческие и римские классики! Залезу-ка я на это возвышение.
Я вскарабкался на перила моста.
- По речам на площади не узнаешь мудреца, не своим он голосом говорит, а голосом людской глупости, -  закричал я, вспомнив изречение несравненного Грасиана. Тем временем к двум-трем зевакам добавилось еще несколько, люди стали прислушиваться.
- Что ты будешь тут делать! Ладно, все же лучше, чем совсем ничего, - прошептал я, отирая рукою лоб, - А испанский моралист не хуже греков и римлян. Вспомню-ка я афоризм 208-й..  Не страдать недугом глупцов. Мудрые нередко страдают недостатком благоразумия. Глупцы, напротив,- избытком рассудительности. Умереть как глупец - значит, умереть от чрезмерных умствований. Одни умирают, оттого что горюют; другие живут, потому что не горюют.
- А ведь верно! - сказал кто-то в толпе.
- Ты скажи - делать-то что?! - крикнул другой.
- Глупец тот, кого губит избыток ума. - продолжал выкрикивать я, - Выходит, что одни погибают от неразумного понимания, а другие живут благодаря неразумению.
- Истинная правда!
- Но хотя многие погибают как глупцы, глупцов погибает мало.
- Делать-то  что? - заревела площадь. Я и не заметил, как скоро собрались толпы народа.
"От себя им сказать, что ли, что-нибудь?" -  подумал я и, указав пальцем на "Мурену", вдруг крикнул что было сил:
- Очистите этот корабль от тех, кто обманом и коварством завладел им!
Француз не решился открыть стрельбу по заполненной народом площади и сбежал со шхуны вместе со своей командой, оставив в каюте короля, окруженного докторами. В это время толпа уже несла меня на руках к дому первого министра, который радостно вышел ко мне навстречу.
Теперь король сделался пленником уже не советника-француза, а своего первого министра. Равновесие было утрачено, поскольку одержавший верх первый министр не желал в чем-либо уступать. Немедленно был издан его приказ: все сапожники должны изготовлять обувь только по фасону, представленному партией попятных. Король еще какое-то время держался, но он был уже обречен. Перед ним стояла альтернатива: либо красоваться в старой, стоптанной обуви, подаренной ему еще первым советником, либо же одеть туфли попятного фасона и  идти носками вперед как раз в такую годину, когда весь мир кругом пятится.
В народе стремительно нарастало недовольство новым режимом. Прежде можно было по желанию носить любой из двух фасонов обуви, теперь же оставался только один. И этот один всего менее был удобен для ходьбы. Простой народ проклинал новую моду, на меня в толпе стали указывать пальцем, и мне, как и министру, пришлось почти не выходить из дома. Следует к тому же добавить, что министр пошел в осуществлении своих реформ гораздо дальше. Задом наперед теперь производилась не только обувь, но и почти все в королевстве. Это касалось почти всех сфер и способов жизни. Если, например, кто-то вывешивал сушиться свежевыстиранное  белье, то над ним тут же кто-то другой помещал  сочившиеся зловонной жидкостью мусорные бачки. И судья, ссылаясь на регламентирующие постановления первого министра, решал  спор как раз именно в пользу настырных мусорщиков. Казалось, люди специально делают все так, чтобы как можно больше навредить или насолить своему ближнему или соседу.  Когда же взаимные претензии и всякого рода распри достигали своего апогея, так что люди с физиологической точки зрения превращались в сплошные комки больных нервов, вдруг приходил час всеобщего примирения перед лицом одинаково грозящей всем опасности. Это первый министр разъезжал по улицам столицы с наполненной до краев бочкой дерьма и, зачерпнув из нее очередной ушат, плескал из него во все стороны, не разбирая ни лиц, ни направления ветра.
- Мы выведем на чистую воду тех, кто, гнушаясь нашим фасоном обуви, вздумал ходить босиком! - ревел он.
Тем временем укрывшийся в лесу француз был полон самой черной зависти и рассылал по всему острову свои циркуляры, обвиняя первого министра в плагиате: с бочкой дерьма и ушатом, мол, должен был разъезжать не первый министр, а первый советник, ибо это было его идеей.
Через два месяца король подписал отречение от престола. На престол взошел первый министр, и моя госпожа стала принцессой! Но я не переставал думать о моей команде, о моих товарищах и изыскивал пути к их освобождению из каменоломен. Теперь все было в руках нового короля. Он осыпал меня своими милостями, прислушивался к моим советам, играл со мной по вечерам в карты, но в отношении моих друзей оставался неумолим. Дело в том, что в это время в числе его фаворитов появился некий торговец шелком. Никто не знал, откуда он взялся, поэтому никто не мог обуздать чинимых им разного рода интриг. Против него не было компромата, ходили только слухи, что он вел какие-то дела с французом еще до того, как последнего выбросило на остров, и что француз якобы именно ради него сюда и приплыл с грузом китайского шелка, но его корабль потерпел крушение. От корабля француза не нашли даже и обломков, зато все придворные дамы через какое-то время разгуливали в шелках, а торговец каким-то чудом набил свои сундуки золотом. У него была еще одна очень важная особенность: он свободно мог поворачивать ступни своих ног в любую сторону - вперед, назад, вправо, влево. Казалось, что его ноги вообще были без костей. Это свойство и сделало его с течением времени одним из наиболее влиятельных вождей партии попятных. И это несмотря на его крайнее косноязычие, вызванное тем, что на его языке постоянно вскакивал типун. В придачу ко всему этому он прибирал к своим рукам одну должность за другой. Сперва он был только начальником Королевской Псарни, но вскоре присовокупил к этой должности еще и весьма важный пост смотрителя Королевского Птичника и Змеевника, затем должность управляющего Главным Ботаническим Садом, должность Главного смотрителя Королевской Пасеки и, наконец, должность начальника всей Королевской Стражи. Другими словами, не было на острове такой твари, ползающей или летающей, которая не находилась бы в его ведении.
Итак, на короля, который все чаще и чаще запирался в своем кабинете наедине с новым своим фаворитом и вел там продолжительные беседы, я уже не мог рассчитывать. Тогда я решился пойти на риск: я вошел в сношения со сторонниками француза в целях разоблачения той очевидной лжи, будто пятки находятся спереди, а не сзади. Поскольку для фаворита, в виду удивительных свойств его ног, данный вопрос не имел особой важности, постольку он и его шпионы смотрели на мои сношения с французом сквозь пальцы. Француз вместе с делегацией докторов и антропологов прибыл в столицу и организовал симпозиум, темой которого стало обсуждение моей пятки. На симпозиум явился и король вместе с принцессой. Он разместился на задних скамьях, бросая на меня гневные взоры. Я был приглашен выступить перед собравшимися и рассказать о себе.
- Расскажите нам, кто вы и как ваше имя! - обратился ко мне лукавый француз.
- Меня зовут Саргедон Ахиллесыч Золотопятов, - ответил я, - Я являюсь потомком известнейшего на весь мир греческого героя по имени Ахилл.
- Нам неизвестен этот герой, - произнес кто-то из ученых мужей, - Но мы просим вас продолжать.
- Видите ли, уважаемые господа, вся суть дела в том, что пятка была единственным уязвимым местом этого героя, и я унаследовал от него это свойство.
Я понимал, что иду на риск, но я также видел и то, как сидевшая рядом с королем принцесса, закусив губы, не находила себе места. (Факт, уважаемые читатели, подтверждающий ту истину, что для победы необходимо расширить поле своего видения!)
- А мы можем подвергнуть эти ваши свойства испытанию? - произнесло сразу восемь или десять голосов. Говорившие представляли собой весь политический спектр острова. Я понял, что мои жизнь и здоровье были одинаково безразличны и французу, и набравшим силу сторонникам королевского фаворита, и самому королю, который как-никак был обязан именно мне своим восхождением на престол. И только одно существо в мире продолжало беспокоиться за меня.
- Конечно, милостивые государи! - ответил я вопрошавшим.
- Укажите нам ваше уязвимое место.
- Вот оно! - я коснулся указательным пальцем пятки своей ноги и, признаться, был недалек от истины, ибо сам теперь верил в силу произносимых мной слов и почти физически ощущал, как сердце мое ушло куда-то в пятки. Но тут произошло нечто такое, что вывело все собрание из оцепенения, полного предвкушения зрелища моих предсмертных судорог, и чего я, уважаемые читатели, втайне желал.
- Я не позволю вам убить или искалечить моего слугу! - принцесса, вскочив с кресла на задних рядах, быстро приближалась ко мне. И, схватив меня за руку, она потащила меня вон из ученейшего собрания.
Дальнейшие события развивались таким образом, что судьба короля фактически уже была решена. Не стоял даже и вопрос о том, кто будет его преемником, ибо силы француза и его сторонников значительно уступали силам партии королевского фаворита. Правда, партия попятных должна была претерпеть реформирование. Об этом свидетельствовало и появление в парках королевской резиденции множества косолапых медвежат. Здесь уже нельзя было сказать, чтобы принцип нахождения пятки в положенном месте нарушался, а в то же время и в прямой походке не обвинишь. Все, как и следует быть у истинных государственных мужей, которые прошли подготовку в цирке, именуемом у нас в Европе парламентом, и которые падки до сладкого.
Сторонники коварного француза сразу значительно поредели числом, часть их перешла к косолапым. В то же время и откровенно попятная походка стала не в той моде, как прежде. А еще через несколько дней король отрекся от престола, и на трон залез его фаворит.
Я с принцессой  проводил дни в составлении планов того, как нам добраться до каменоломен. Принцессе пришлось продать множество своих вещей и всякого рода драгоценностей, чтобы скопить сумму денег, достаточную для подкупа стражников.
В конце весны 1992 года мы добрались до каменоломен и, подкупив около десятка стражников, организовали побег моих товарищей. Я не могу описать, сколько радости было на их лицах, когда они увидали меня. "Наш капитан!" - не переставали звучать их радостные голоса. Только один корабельный кок стоял в стороне от всех и хранил какое-то подозрительное молчание.
Нам предстоял обратный путь, и мы должны еще были вернуть себе наш корабль, а также запастись для плавания необходимой провизией. Но теперь я уже не был одинок. Теперь со мной была моя команда и в придачу к ней девушка, которая была вовсе не равнодушна к моей особе.
14 октября 1992г. 4 часа утра. Сегодня судовой журнал вновь попал в мои руки, ибо я со своей командой вновь овладел дорогой моему сердцу "Муреной". Пока команда запасалась провизией для грядущего плавания, я и решил сделать те записи, которые вы уже прочли, записи, в которых рассказывается о моих приключениях с момента, когда я ступил на остров.
"Мурену" мы захватили ночью, в час, когда Луна скрылась за тучами. Среди нас была только одна потеря - принцесса попалась в руки стражников нового короля. Я отправил королю требование немедленно прислать принцессу на борт "Мурены", в противном случае в 9 часов утра мной будет отдан приказ  сделать залп из всех корабельных пушек по дворцу, в котором засели король и его стражники.
14 октября. 10 часов. В девять часов утра я выбежал из моей каюты на палубу и приказал зарядить картечью все корабельные пушки. Я несколько раз пробежался своей характерной для меня и моей комплекции походкой вдоль борта судна, бросая время от времени гневные взоры на занавешенные окна дворца. Ах, если бы в моей прическе было нечто от наполеоновского чубчика! Это я-то Кунктатор?! Нет, я не стану медлить!
- Алонсо! - я уже приготовился дать команду, но вдруг со стороны берега послышался нарастающий гул голосов.
В дело вмешались жители острова, которые запрудили набережную и все прилегающие к дворцу улицы. Король пообещал им бесплатную раздачу леденцов на праздничном карнавале в том случае, если они не дадут мне стрелять по дворцу. Я стоял в нерешительности на палубе, приставив бинокль к глазам и наблюдая за отчалившей от берега лодкой. Через некоторое время мне принесли послание от принцессы, которая просила не делать опрометчивых шагов и довериться судьбе. Не без колебаний и сожалений, я приказал сняться с якоря и держать курс в открытое море, предоставив судьбу отсталого народа его собственному выбору.
14 октября. Полдень. "Мурена" вышла из устья реки и держит курс на северо-запад. Ветер попутный, шхуна летит, как птица. Я сижу в кресле на палубе, покуривая трубку, и кроме судового журнала держу в руках том Плутарха.

--------

24 июня 2010г.