Орёл и Ворон

Орёл, схватив очередную жертву,
взмыл в воздух с ней
и, предоставив крылья ветру,
безмолвие родных степей
орлиным взором озирая,
для сытной трапезы своей
искал местечко поскромней.

Валун уви'дя подходящий,
накрыл его огромной тенью,
над жертвою, едва дышащей,
во всём величии привстал
чтоб сердца прекратить биенье,
и вдруг у камня увидал
как Ворон, чистящий крыло,
спокойно смотрит на него.


- А! Ворон!? Это ты!? 
Гиены подлой порожденье!
Ну раз ты здесь, тогда прими
моё от всей души презренье!
Молчишь?! А что ж тебе сказать?!
Подвергнуть бы тебя побою!
Лишь то, что можешь ты летать,
меня роднит с тобою.
А в остальном? Сомнений нет
что быть не может между нами
ни братских уз, ни общих черт,
ни дружбы старой меж родами.
Что, я не прав? Тогда скажи
чем голод свой ты утоляешь,
или на деле покажи
как падаль всюду собираешь.
А я – смотри! Нет, нет – смотри!
На части жертву раздираю!
И кровь фонтаном изнутри!
Тепло добычи поглощаю!
Из лап добыча прежде рвётся,
затем лишь в судорогах бьётся,
в когтях трепещет и трясётся!
А кровь всё льётся!  Льётся!!  Льётся!!!

Из крови – пар!
И пар – из мяса!
Струится жар
от тёплой массы!...


И пусть живёшь ты триста лет,
я жизнью то не назову,
и у меня сомнений нет,-
лишь я сполна живу!
Да! Хоть немного, но сполна!
А ты? Какого птица ты полёта??
В вонючей падали года?!
Наверно сбился ты со счёта?!


Из года в год, из века в век
лишь трупам ты владыка,
себя с рождения обрек
ты на страданья, горемыка.
Когда настанет твой черёд,
на скате долгих своих лет,
пред тем, как скинуть жизни гнёт
и увидать последний свет,
тогда, предсмертною порой,
из жизни прожитой своей
что вспомнишь ты? тот смрадный рой
зловонных мух? гнилых костей
кругом воздвигнутые горы?
иль вспомнишь гадов и червей?
иль чьих-то глаз стеклянных взоры?

Среди костей родился ты,
средь них ты жил,
средь них ты и умрёшь.
Не видел больше высоты
чем холмики могил,
и от могилы не уйдёшь,-
то рок любой судьбы.

Я ж лучше с голода умру,
чем падаль собирать,
чтоб мог ты как-то поутру'
глаза мои клевать.

Ну что ты ждёшь? Когда наемся я
и отойду на тихий отдых?
Тогда ты – бог, ты здесь – судья
над кучею костей холодных.

Ну всё! Вот я поел!
Иди же к царскому столу! Иди!
Я щедр сейчас, а ты немного смел,
так ближе, ближе подходи!


И Ворон подошёл. Спокойно
расправил крылья, взор повёл
на кости, на Орла пристойно,
и молвил в очи царские достойно:


- Да. Ты силён. Перечить грех.
Тут против ничего не скажешь.
И хоть не очень ты умён
любому силой ты докажешь
кто в небе царь, кто прежде всех
из родника напиться должен,
и смерть нести кому для тех
кто не обижен гневом божьим.
Ты выше всех под облака
своими мощными крыла'ми
возносишь тело. Свысока
тебе вершить судьбу над нами.
Красиво в небе ты паришь,
встречаешь раньше всех восход,
из-под небес на нас глядишь,
но в чём ты видишь жизни плод?
Одну чтоб жизнь свою прожить
ты губишь жизней сотни,
а эти жизни, может быть,
твоей вдвойне достойней.

Вот кто-то трудится весь день
и знать не знает бед,
но тут накрыла его тень,
теперь – он твой обед.
Тебе насытиться чтоб раз,-
всю должен кто-то жизнь отдать.
Чтоб взор орлиный не погас
не слишком многим ли страдать?
Ведь все живут. Да. Да. Живут!
Не только ты один.
Вон, посмотри, - и там и тут
куда ты взгляд не кинь
ползут, летают и бегут,
быть может не живут?
Ещё и как! На радость всем
они добра хотят,
мечтают, любят между тем,
детей своих растят.
И знать не знают что с небес
наложен взор Орла на них
и будь то мудрый иль повес,-
закончит жизнь в когтях твоих.
Решаешь ты – чей час пришёл,
кого ты съешь потом.
Кто только-только жизнь нашёл,-
закончит за твоим столом.
А ведь его детишки ждут,
семья, конечно, есть,
но не помочь их горю тут
и невозможна месть.
Тебе на это наплевать!
Ты хочешь есть – и всё!
А у него – больная мать,
кто вылечит её?
И полон смертный час его
твоим злорадным смехом.
А мог окончить жизнь легко
с таким же он успехом
от молний быстрых вездесущих,
от голода в голодный год,
от камнепадов, смерть несущих,
иль скушав ядовитый плод.
Но это было бы случайно,
и этим был бы он согрет,
но жить затем, чтоб специально
тебе устроить вдруг обед?!
О, нет!

А коль коснуться наших судеб?
Хоть здесь-то справедливость есть!
Когда твой череп пылью будет,
я буду крест ещё свой несть.
Знавал я деда твоего
когда летать учился он,
весёлый нрав был у него
и, право, был он так смешон!
Весёлый был... Пока ему
не принесли поесть живого!
Таким он стал вдруг, что врагу
характера б не пожелал такого!
Ты знай. И правнукам своим
скажи – их провожу в могилу.
Я с удовольствием большим
глаза из гла'зниц выну.
Глаза! Которые чужих
страданий никогда не знали,
которые в степях больших
лишь пищу для себя искали.
Я с наслаждением тогда
их взор надменный выпью.
А кости царские года
покроют толстой пылью.
И словом добрым здесь никто
тебя ни разу не помянет.
А если вспомнит – так лишь тот,
кто род орлиный составляет.

И разговор такой ты зря
завёл, Орёл, со мной.
Я знаю больше и меня
не устрашит характер твой.
Любого встречного спроси –
меня мудрее нет,
считать умею до семи,
живу за триста лет.
Ты прав, роднит с тобою нас
лишь то, что оба – птицы,
по паре крыльев, ног и глаз,
чего же тут дивиться?
Различны в сущности своей,
своим местечком в жизни,
один – силён, другой – умён,
всё как в огромной линзе.

Ещё. Вот я хотел спросить,
скажи мне, лев небес,
как легче было бы всем жить,
с тобою или без?

Не думал? Так подумай же. Итак
вот что ещё тебе скажу:
для человека ты – пустяк,
я - ужас навожу.
Лишь стоит мне ночной порой
на людях каркнуть, появиться,-
всю ночь в домах не смолкнет вой,
заставлю всех молиться.
Не зря меня прозвали вещим,
предвижу я людскую смерть,
и сотни о'чей человечьих
всегда во след мне будут зреть.
Я вечный страх на них гоню,
со мной никто не ищет встречи.
И нет покоя в том краю,
где вещий крик пронзает вечер.

А что до пищи, так я к ней
не слишком прихотлив.
Я мясо ем с гнилых костей,
и вот, как видишь, жив.

Да что еда! Не в этом суть!
Скажу, коль небом правишь!
Ты только это не забудь,
такого больше не узнаешь.

За сотни, сотни долгих лет,
сколь жив наш род на свете,
идёт из древности завет –
передаётся детям.
И говорится в нём о том,
что в жизни все равны,
для всех Земля - родимый дом,
Природы все сыны.
Пред ней ни добрых нет, ни злых,
ни лучше нет, ни хуже,
ни малых нет здесь, ни больших,
и каждый где-то нужен.
И каждый место должен знать
в большой семье единой,
её не надо разрушать,-
и будет жизнь красивой.
И каждый вид, и каждый род
в цепи огромной звенья,
у каждого на этот счёт
своё предназначенье.
Один – Орёл, другой –Шакал.
Вон тот ест падаль, тот – траву.
Вон тот – забился между скал,
а этот – дом нашёл в снегу.
Один – едок, другой – еда,
и не попрёшь тут никуда.
Какая выпала судьба,
таким и будешь. Да. Да. Да.

А наш с тобою разговор –
простое развлеченье,
и мне известно с давних пор
других предназначенье.
Я многое, что не дано
другим животным знаю.
Почти любой мирской канон
я с толком понимаю.
И хоть ем падаль триста лет
и триста лет страдаю,
чужих на сердце жизней нет –
ведь я – не убиваю!!

Ну а теперь лети. Прощай.
Прощай, небесный лев.
Дыханьем, взглядом не мешай
мне набивать свой зев.
Хоть ты и царь, да есть мудрей,
не забывай об этом.
И будь Орёл ты иль плебей –
для всех нужны советы.
Уму и жизни научить
готов и мышку и Орла,
кому-то станет трудно жить –
совет найдут всегда.
Что я сказал – не ставь в укор.
Давненько я не ел, не пил,
и с голодухи разговор
меня, признаться, утомил.
Готов любому я помочь,
не пролетай в горячке мимо,
ну а теперь, лети-ка прочь,
а за еду – спасибо!