Лермонтову

Тоска на сердце, что разбито,
И клевета друзей-лжецов
Горячей желчью ядовитой
Согнут тебя в конце концов –

Враги считали, ты же, ты же,
Узлы наветов развязав,
Ни зол и вовсе не обижен,
Пропал в лазури, не сказав

Ни слова, даже попрощаться
Ты не успел, и в тишине
Ушел, чтоб навсегда остаться
В красивой сказке, в светлом сне.

Но эта сказка, знаешь, знаешь,
В алмазах рек, в кудрях травы,
Как ветер, ты ее играешь
На струнах звонких и живых.

Печалью теплой полна лира,
Поет, мечтая и любя,
Ты песнь свою писал для мира,
Ведь мир был создан для тебя.

А то, другое, нынче немо,
Погибло, смыто, словно грязь,
Ушло, как серый, блеклый демон,
В заре лучистой растворясь.

Ты так хотел, в полях без края
Цветам красивым вечно цвесть,
Теперь тебя я вспоминаю,
И мне уж тоже двадцать шесть.

И я не сломлен, только хрустнул,
Как дуб зеленый на ветру,
Бывает скучно мне и грустно,
Как и тебе, далекий друг.

Вот и теперь тоскливо, скверно,
И до утра, знать, не засну,
Ну, а еще… ты помнишь, верно,
Как пел про пальму и сосну?

Про вьюгу дымчато-хрустальну,
Про жгучий зной ты говорил.
И я любил такую пальму,
Вот только пальме не был мил.

Я ей вязал из песен нити,
Но все же так сказать не мог,
Как ты, мой друг и мой учитель,
Размер кривее, хуже слог.

Алмаз – не стекол блёстких пудра,
Но те же думы, те ж мечты.
Да, ты сказал когда-то мудро
Что ты не Байрон? я ж– не ты.

И пусть ревут, кричат и злятся:
Моим стихом, где кривь да мрак,
На светлый гений чтоб равняться?
Да как я мог? Не знаю, как.

Я, начитавшийся до дури
Великих книг прошедших лет,
Знать, не избегну этой бури,
Но только в бурях есть поэт.