Пресветлый певчий ангел

Плескалось солнце на стене – на полотне
Уютное, большое-пребольшое.
Меня ребёнок обнимал во сне.
Меня, с окаменелою душою.

Молчал, покоил, штопал, утишал.
– Тук-тук… тук-тук, – во мне, окаченелой,
Пульсировало сердце малыша,
И заживало раненое тело.

И, вспарывая твердь, разверзалась хлябь. 
Безжизненной, даруя исцеленье.
Я оживала. Вновь дышала я.
Откликнулось моё сердцебиенье.

И, сквозняком распахнутая, дверь
Стеклянными сердцами дребезжала.
Где, Утешитель Мой, гонители теперь? –
Повержены и в ножны прячут жала.
 
Улыбка детская! Доверчивость её
Вернула мир, отринув наказанье.
На ангельском наречии своём
Мы ангельскими пели голосами.

Мне – во спасенье! Во спасенье – мне
Объятия, подобно сладкой манне*!
За оберег и в жизни, и во сне,
Благодарю, Пресветлый певчий ангел!

*) Согласно аггаде, поедая манну, юноши чувствовали вкус хлеба, старики — вкус меда, дети — вкус масла.