Просватали

               

 А в пятницу Семеныч попал. Накануне в командировку уехала жена. Как водится у всех временно свободных мужиков любого возраста, вместе с некоторой грустью от временной пустоты почув-ствовалась почти детская каникулярная беззаботность: пиджак мож-но несколько дней бросать на кресло, а не вешать в шкаф. Стопку- другую выпить – невозбранно, без звучащего в ушах воображаемого «дыхни!»... Да мало ли что!

А друзья – вот они, тут как тут. Вечером – телефонный звонок: «Николай Семеныч! Я слышал, ты свободен на целую неделю, как муха. Подбегай ко мне по-соседски».
Это Вовка Грибов. Он всем друг, ни с кем никогда не ссорится по мягкости своего характера. Всегда-то он в делах. Вот и теперь взял с места – и в карьер: «Я тут хочу тебя с одним человеком познакомить».

Вовка встретил гостя в подъезде своего дома на первом этаже:
-В мою квартиру подниматься не будем. Вот – сюда...

И толкнул дверь соседской квартиры. Их встретила женщина с жидковатым, словно опавшая опара, телом, маленьким личиком, живо напомнившим лицо Бориса Николаевича в период самой интенсивной «работы над документами». Она глянула на Семеныча припухшими глазками оценивающе, но доброжелательно, потом неожиданно шлепнула гостя по пузу и расплылась в улыбке беззубым ртом:

-Полненький! И правда – полненький. Спасибо, Вовчик! И ему интерес, и мне утешение...
Вовчик, вроде, слегка смутился, но бабу поприветствовал:
-Я, Люба, тебе друга своего привел. Хочешь, живи, а хочешь – так, в любовники. Правда – хорош?
-Хорош... – Баба поцокала языком, прищуривая пьяные глазки,- Пузцо круглое... У моего-то, царство небесное, посолидней было.
-Посолидней! – Вовчик завертелся на месте от возмущения, - По этому пузу кувалдой бить можно. Только звякнет.

Он и правда звонко хлопнул ладошкой по семенычеву животу. Семеныч непроизвольно напрягся, потому звук вышел арбузный. Только теперь начало проясняться, что с ним пытаются учудить: сватают в любовники, пользуясь отсутствием законной жены!

Квартирка у этой похмельной вдовы была так себе... захламленная. Прежде, чем сесть на табуретку, пришлось внимательно ощупать ее поверхность. Та была в грязных разводах, но не липла. Значит, штаны не запачкаешь.

А Вовчик все суетился, и уже разливал по стаканам водку из выуженной невесть откуда бутылки.

-Вот... честным пирком...
-Дурак ты, Вовка! – вдова опять прищурилась, оценивающе глянула на Семеныча, - он, поди со мной и спать не захочет. Пятый ведь день пью... А вы, правда – со мной жить будете?
-Еще и спать? – внутренне ужаснулся тот, - Линять пора!

Но линять было некуда. Его похитители уже сидели в тесной комнатушке между дверью и Семенычем, не оставив спасительного прохода.

За разговором (уже пили третьи полстакана) Вовчик обеспокоился: «Люба! А у тебя закусить есть что-нибудь? Третью без закуси пьем... Огурцы были, я вчера тебе приносил...»

Люба пошарила синюшной диабетной ногой, пытаясь достать что-то из-под столика, и, наконец, выкатила на простор обкусанный желтоватый огурец-переросток.

-Вот... Я его уже ела...
Вовчик поднял закусь и, прищурясь, прикинул, сколько материала пойдет в брак, если надкусанное обрезать.
-И... ничо... пожалуй,- голосом мастера возгласил он, - Только К САЛАТИКУ надо бы картошки пожарить.

Потеряв бдительность, Вовчик и Люба двинули на кухню, поглядеть, есть ли еще картошка. А Семеныч на радостях так подхватился с места, что даже, кажется, стакан на столик опрокинул.

...Дома он долго смотрелся в зеркало, все больше сознавая, что Вовчик прав, и следы времени в фигуре, в волосах и на лице на лучшую долю надеяться не позволяют. Потом осторожно ощупал и пузо, и лысину, и беззубость. И неведомое прежде рабское чувство теплоты к собственной жене, давно полузабытой, зашевелилось в его еще крепком сердце.