Поэт Инна Лиснянская. Венок сонетов

                24 июня - День рождения Инны Лиснянской!!!

                Публикую с разрешения автора, Инны Лиснянской.
                Александра Плохова
      


                Инна ЛИСНЯНСКАЯ

                В ГОСПИТАЛЕ ЛИЦЕВОГО РАНЕНИЯ

                Памяти моего отца, погибшего на войне

               1.

          Девушка пела в церковном хоре...
                Блок         

В свете войны маскировочно-жёстком
Тот, кто подыгрывал ей на трёхрядке
И привыкал к наглазным полоскам,
Тот, кого девочка без оглядки

К морю, покрытому масляным лоском,
С чёрного хода выводит, чтоб сладкий
Вечер глотнул, — вдруг прижал её к доскам
Около морга, и, как в лихорадке,

Ищет он тесной матроски вырез,
Но повезло ей — с топориком вылез
Спавший в гробу санитар-алкоголик:

«Олух безглазый, она ж малолетка!»
...В детстве бывало мне горько, но редко.
Мне и мой нынешний жребий не горек.

                2.

             Гордость и робость — родные сёстры.
                Цветаева

Мне и мой нынешний жребий не горек,
Всё относительно в полном ажуре,
Божьи коровки обжили мой столик
При низкоградусной температуре,

И хоть мороз на Московщине стоек,
Муха местечко нашла в абажуре,
А почему я не в литературе —
В этом пускай разберётся историк.

Мне ж недосуг. Вопрошаю эпиграф:
«Гордость и робость — родные сёстры,
Как, без игры, — оказалась я в играх,

В братстве, как выяснилось, бутафорском?»
Поздно кусать локоточек свой острый,
Память, оставшаяся подростком!

                3.

          В формах и красках содеяны чары.
                Сологуб

Память осталась вечным подростком, —
Гордой, рассеянной, робкой осталась,
С голосом, треснувшим в зданье громоздком,
Мне сорок лет моя память казалась

Слепком былого, иль отголоском,
Или резонно вполне представлялась
Будущей жизни беглым наброском, —
Память живым существом оказалась.

Верит, что в жизни — на каждом этапе
В формах и красках содеяны чары.
Что ж она вышла в соломенной шляпе

В стужу Москвы и, взбежав на бугорик
Снежный, глядит сквозь встречные фары:
Я ли вхожу в олеандровый дворик?

                4.

        Господи, сколько я дров нарубила!
                Некрасов

Я ли вхожу в госпитальный дворик,
Чтоб полялякать с чудным санитаром?
Он же и слесарь, и плотник, и дворник.
Стружку отмёл и дохнул перегаром:
 
«Душу имел я, а нынче — топорик,
Образ имел я — истратил по нарам.
Был и кулак, и штрафник твой Егорик,
Смыл я пятно с себя не скипидаром, —

Так и живу с осколком в утробе.
Доченька! Сколько мы дров нарубили!
Пули свои на себя ж изводили

Много годов: вот и драп целым войском,
Вот и спиртуюсь, ночуя во гробе,
В городе нефти, в тылу приморском».

               5.

      Значится в списках разве у Бога.
                Случевский

В городе нефти, в тылу приморском
Госпиталь близко и к церкви, и к дому.
Девичья Башня над перекрёстком
Многоязычным укутана в дрёму.

Я же из церкви, заплаканной воском,
К морю иду, от мазута цветному,
И застываю перед киоском:
Всё же куплю газировку слепому!

Значится в списках разве у Бога
Эта бутылка с пузырчатой влагой.
К морю спиною в район недостроек

Мчусь, оскорблённая тем бедолагой,
Да, я лечу в оперенье убогом —
В тесной матроске, в туфлях без набоек.

               6.

            Шум стихотворства и колокол братства.
                Мандельштам

В тесной матроске, в туфлях без набоек
Всё же я встречу нашу победу, —
Даром ли из обнищалых помоек
Солнце встаёт и голодному бреду

Дарит кулёк золотящихся слоек!
Всё ещё ждёт меня, непоседу, —
И общежитье, и зыбкость попоек,
Где подкрепляет рифма беседу.

Это — реально. Но сколь утопична
Книжная мысль — услыхать на столичной
Почве (в понятии старомосковском)

Шум стихотворства и колокол братства! ...
Ну а пока надо с духом собраться
Девочке в зале консерваторском.

              7.

  Глядя на них, мне и больно и стыдно.
                Лермонтов

Девочка пела в консерваторском
Зданье, чью внутреннюю отделку
Остановила война, но к подмосткам
Козлы приставлены, чтоб хоть побелку

Кое-как сделать. А в свете неброском
Лица, попавшие в переделку,
Скрыты бинтами... В окопе отцовском
Легче ей пелось бы под перестрелку,

Чем под хлопки, — только руки и видно.
Глядя на них, ей и больно и стыдно:
Сердце привыкнуть ещё не успело,

Сердце на 118 долек
Здесь разрывалось, — девочка пела
В зале на 118 коек.

              8.

    Яблоне — яблоки, ёлочке — шишки.
                Пастернак

В зале на 118 коек,
Где резонанс — отнюдь не подарок,
Где вперемешку и нытик и стоик,
Где, на подхвате у санитарок,

У медсестричек и судомоек,
Где под диктовку пишу без помарок
Письма без всяких идейных надстроек,
Не выходящие, впрочем, из рамок,

Я прижилась. Я забросила книжки,
Пятый забросила, вольному — воля,
Яблоне — яблоки, ёлочке — шишки,

Да и в какой я узнала бы школе
Сущую правду: у нас, как ни странно,
Что ни лицо, то закрытая рана.

                9.

    Лучше заглядывать в окна к Макбету.
                Ахматова

Что ни лицо, то закрытая рана
В сон и сегодня глядит издалече:
В марле плотнее морского тумана —
Щели для зренья, дыханья и речи:

«Дочка, достань табачку из кармана
Да закрути самокрутку покрепче...
Двину из вашего Азербайджана,
Только куда? Не признают при встрече...»

Лучше заглядывать в окна к Макбету,
Чем в эту чистую прорубь для зренья
Страхом взлелеянного поколенья.

Вздрогну, проснусь, закурю сигарету,
Бинт размотать — что версту за верстою...
Что моя жизнь перед этой бедою?

               10.

         Мы — заражённые совестью: в каждом
         Стеньке — святой Серафим...
                Волошин

Что моя жизнь? Что назвать мне бедою?
Божьи коровки в моём жилище,
В дарственном столике с ножкой витою,
В письмах, в тетрадках, в бумаге писчей

Зажили жизнью своей непростою,
То ли духовной питаясь пищей,
То ли иной пробавляясь едою, —
Много ли надо братии нищей?

Нынче лишь с нею да с памятью знаюсь.
Я, заражённая совестью, каюсь,
В каждом ответную вижу совесть.

В тёртой компашке, такой знаменитой,
Я — откровенная дурочка, то есть
Только моё здесь лицо открыто.

                11.

           Думать не надо, плакать нельзя.
                Липкин

Только моё здесь лицо открыто,
Да и лицо гармониста-солдата:
В битве прошито, в тылу перешито,
Ну а каким оно было когда-то,

Даже зеркальным осколком забыто.
Вижу глаза без повязки помятой.
Пей, говорю, газировку, Никита!
Но что слепые глаза виновато

Могут смотреть, — так меня поражает,
Что разревелась, а он утешает
То ли растерянно, то ли сердито:

«Что ты, певунья, разводишь слякоть,
Думать не надо, нельзя и плакать,
Пуля не ранит, не будешь убита!»

                12.

         Нужды нет, близко ль, далёко ль до брега.
                Баратынский

Пуля не ранит, не буду убита,
Памяти мнится иная расправа.
Память на карту глядит деловито,
Пальцем обводит места лесосплава,

Тычется в «химию» ссыльного быта,
Где — есть надежда — напишет держава
На несгибаемом теле гранита:
«Павшим за Родину вечная слава!»

Что ж, я легко соберу узелочек!
Мне — что голубке под сводом ковчега —
Нужды нет, близко ль, далёко ль до брега.

И на этапе смогу невозбранно
Вслушаться, как в предпоследний разочек
Ломко звенит колокольчик сопрано.
               
                13.

             Утро туманное, утро седое...
                Тургенев

Ломко звенит колокольчик сопрано,
В третьей октаве дрожит он впервые,
Всё уже поздно, поскольку рано
Голосу лезть на верха роковые.

Девочка, это не Жизни Осанна —
Славит кантата Оспу России,
Завтра на музыке Хачатуряна
Связки порвутся голосовые!

Это с дороги голосом хриплым
Память моя окликает былое.
Нет, не с дороги, я всё же в столице!

Скоро весна. Скоро к ёлочным иглам
Верба прильнёт, и светло распушится
Утро туманное, утро седое.

               14.

            Странник прошёл, опираясь на посох.               
                Ходасевич

Утро туманное, утро седое,
Сорок лет минуло, как не бывало!
Утро, я вовсе не лицевое
Нынче ранение разбинтовала,

Я размотала еле живое
Сердце моё у того перевала,
Где начинается внебытовое
Время без всякого интервала

Меж госпитальным и ангельским пеньем..
Утро! Привыкший к объедкам, обноскам,
Странник прошёл, опираясь на посох.

Кто же Он? Кровь на ногах Его босых
Рдеет надеждой и цветом весенним
В свете войны маскировочно-жёстком.

                15.

В свете войны маскировочно-жёстком
Мне и мой нынешний жребий не горек.
Память осталась вечным подростком, —
Я ли вхожу в олеандровый дворик?

В городе нефти, в тылу приморском,
В тесной матроске, в туфлях без набоек,
Девочка пела в консерваторском Зале на 118 коек.

Что ни лицо, то закрытая рана.
Что моя жизнь перед этой бедою?
Только моё здесь лицо открыто, —

Пуля не ранит, не буду убита!
Ломко звенит колокольчик сопрано:
«Утро туманное, утро седое...»

1984