Температурный шов

 Сегодня точно на работу не пойду:
            - хвораю я, простудным летним гриппом,
Что подцепил крючком на «Ключевском» пруду,
      рыбаля с сыном в ночь, на мостике разбитом,
И прячась от ветров в промокшую скирду…

Сопровождая сны своим недужным хрипом,
Весь день провёл в горячечном бреду, картин,
            размазанных железной кисти - вскриком,
Который - ржавчиной давнишней:
                - шкрябал, скрипал, 
По памяти моей - замёрзшему стеклу:

- Кровать, скрипящую тайком в медовый месяц,
Услышал снова я в горячечном огне:
              - где ты - моя, прикинув Евины одёжки,
Летела вскачь на вздыбленном  коне!
По той, неясно отражавшейся дорожке:
   - в глубоких  зеркалах-глазах небесной кошки,   
             к прозрачно-призрачной красавице Луне …

Играясь с явью приглушённой в полусне,
              с цветными глюками жары-клавиатуры,
Я вижу прошлый свет в твоём окне:
          - что так давно не снится больше мне!
Но, принимает нынче - позы и фигуры,
В мозгу оплавленном, загруженном вдвойне,
Моей художницей больной – температурой:

- с усилием её немыслимой фактуры,
            сцепляю площади руками - в три кольца!
Не отрывая даже руки от лица,
                и глаз своих почти не открывая:
- лечу над городом на розовом трамвае!
А встречная - внизу, струится полоса,
                меня, трамвай, и небо - надувая:
- Новочеркасска Я - и гордость и краса!
И он - визжит, искрит, поёт на голоса,
                всем сердцем за меня переживая!

Неровный, рваный шов температурный,
                что молнией прожёг от пяток до лица,
Ворвавшись в разум с исступлением истца,
             что ищет наслаждения в страсти бурной!   
Марьяжа – миражом в обмане подлеца: 
        - поддельным, бутафорским, фурнитурным!
Ломая клювом колким стеночки яйца,
           предъявит мне прикол на кончике иголки,
Упавшей в зимний снег с пушистой летней ёлки:
       - в начало сказки этой странной без конца:

- По спуску Красному - сплошные чудеса:
             - от  Вознесения, к вокзальному перрону,
Стремятся дней возки в четыре колеса,
             подобны - старому плацкартному вагону!
И, повинуясь неизвестному закону:
         - катят гужом к недельно-месячному трону,
Что пуфиками туч, упёрся в небеса!
Где Лето – жаркий царь, надев свою корону,
                на степи яркие, шумливые леса,
Намерен - подданных отпотчевать обедом!
Он ласков с ними и за всеми ходит следом:
                - вот выпала донцам златая полоса,
Назло природно-агрессивным средам!

Но, чьи-то, в небе - голубые голоса:
              - «Эй, поспешайте: -  до заката - полчаса!» …

 И то, уж нянька Тьма,
                прохладным звёздным пледом,
Накрыла жаркие дневные телеса,
Мальчишки-первенца, Июня-молодца:
               - грязнули, плаксы, капризули, сорванца!
Что отдохнуть прилёг на целых три часа,
Переболев с утра росой простуды летней:
             - порой серебряной задумчиво-рассветной,
У тётушки Весны, отведав - холодца!

 «Вот так и мой сынок, не слушает - отца!»
                - мои сухие губы пробежали
Под солнцем жарким, у засохшего прудца,
                где капелька воды отыщется - едва ли …

- Да разве ж, только - он? Мы все схлебнули мзду,
С застывших жиром зимних курочек хохлатых,
              что майским утром - бегали по льду!
Друзей весны шугая, виноватых,
                не пособляя календарному труду:
- так быстро выросли, те - три юнца патлатых,
                три месяца - смешных, взрослея на ходу! …

- «Ты здесь давно стоишь на взлёте дум крылатых,
Донцам на радость сбросив - «Красную бурду»:
   - казачий граф донской - Матвей Иваныч Платов,
Скажи:
- всё было так, как в том, семнадцатом - году,
               когда в ушедших днях, искали виноватых?!
Да не слезай ко мне, я сам к тебе приду,
                и на виду у всех, в трамвае мы умчимся!
Ну, дед лихой, с тобой мы - отличимся!
 Хотя бы - мысленно: -  в моём больном бреду!»
- опять шепчу чугунными губами, стирая буквы…
Про свою - дуду, язык-дурак буровит лабуду,
                как будто нынче позаимствован - у психа …

Всё вымокло вокруг, и нереально тихо,
       в пустынном странно - Александровском саду:
- туман приник росой к еловым лапам, липам,
Сморив ненастным сном полуночное Лихо,
                искавшее в кустах жену свою – Беду,
Видать на радость заплутавшим пьяным типам,
                что ночью тёмной - шарят Кат,манду,
Закуролесив, будто бы!
           В бреду, топча судьбу свою и юную рассаду …

Но, чу: - знакомый звук опять скопчит по саду!
Как старой птицы хнычь - на мокрую прохладу,
                что перья промывает как в реке …
То - рядом, как в ушах, то - в дальнем-далеке:
                - в том, самом тихом, потаённом уголке,
Где прежде были наши детские качели! Из тех,
Что нынче - только жалобно скрипят,
                копируя весны медовые капели:
- где наша сладкая железная кровать,
                что позабыть уже с тобою мы успели …
И вот поэтому, они опять запели:
       - те песни грустные ночной неспешной птицы
Которой некуда и незачем – взлетать …

Плевать, что всё ушло в былые небылицы,
                заставив лишь, о прожитом - мечтать!
Мне снова в эту ночь пригрезится-приснится,
                та, наша первая - скрипучая кровать:
- в ней мы с тобой в Астрал - учились улетать!
В ней, от любви потом болели - поясницы …

- Всё наяву сейчас? Или только снова - снится:
                - в лопатку боль стекает … с поясницы.
Как клетка - голова, а в голове - синицы,
Ведут какой-то странный разговор:
                - « - Скажите доктор, это не опасно?»
- «Ну что вы! Что вы! Будет всё прекрасно!
Он молод, а в груди не сердце, а мотор,
                вот только без уколов - не пробиться …»
- чирикает в ответ растущая синица,
Что клетку-голову втащила в коридор,
                какой-то переполненной, больницы …

- Уколов рой - свою сыграет роль,
                пробравшись под лопатки комарами?
А сыщик славный с позывными - «Кетарол»,
                наполнит тело благодатными парами:
- в пылавшие огнём мои больные мышцы,
                зайдёт своей живительной водой,
Чтоб насмерть с жаром ледяным во мне сцепится,
Позволив мне уснуть, отсрочив прежний вздор …

Пусть тело сзади искусают комары,
               влетев в меня железно-пластиковым роем:
- в жары разгар окошко не закроешь!
                Дождём холодным, лета - не размоешь!
Пусть градинками спляшет по траве
                оставив небеса холодные в покое!
Пусть у меня от чувств забытых сердце ноет
                и мысленные сны плутают в голове: 

- как ночью мокрой, в тень от клёнов прячась,
                я выйду на соседский старый двор,
Держа в руках своих - пилу, резак, топор,
Ступая мягко, осторожно - словно вор: 
                - чтоб срезать напрочь, ржавые качели!               
Чтоб больше, мне не пели, не скрипели!
Чтоб птицей дохлой, навзничь не висели,
                мне омрачая давней молодости дней …
Мелькают мысли, тут же засыпая,
                из памяти опилки высыпая,
Что оседают мокрой пылью на окне:
- они, тоской прошедшей - память нагружают,
                уродов мысленных в мозгах моих рожают …

А ты, во сне пришла, и возражаешь мне:
- «Качели ржавые, как барышни болтают
                в полночной, полной тайны - тишине!
Как будто бы о чём-то - сообщают:
                - о самом главном! И тебе, и мне!
И от восторга к  звёздам улетают
                по сонной лунной голубой волне!
Но, с нами вместе быть, по-прежнему мечтают,
                качая ветер ласковый во сне …»

- Твоим счастливым, толи - смехом, толи - плачем,
Прижат в бреду своём, как ласками, к стене
               в придачу к прежним, не решаемым задачам:
- я, вроде как - здоров? - А мир вокруг - простужен?
Но, никакой ответ не важен больше мне:
                - свободен я, назло жаре и стужам!
И улетаю, здесь - вообще не нужен,
                чтоб отразится светлячком, на дне
Огромной тёплой, тёмной летней лужи!
Туда, где юность! Чтобы выйдя на прогулку,
                в полуночной, неверной тишине,
Мигнув фонариком, как будто бы - Луне, увидеть,
Что в соседнем переулке,
                опять зажёгся свет - в твоём окне …