Марш веселых ребят, сгоревших в желтой субмарине

Sky of blue and sea of green    В нашей желтой субмарине
In our yellow submarine.         Море зелени и небо синего.
                (Lennon/McCartney)    


Вот нарисованная желтым игрушечная смерть,
Да как же ее слушать, а спеть да не посметь?
А, может быть, разрушим ногой земную твердь?
Да, просто! - если души рвет сияющая медь!

Эй, левой, левой, доходит только смелый,
Полюбит только правый, вот этот парень бравый,
Он бескозырку на ходу сдвигает пятерней,
Когда подходит к девушке, он точно парень свой.

Шагаем в гавань твердо к своим подводным лодкам,
Сушить на суше души не будем даже даром,
Пусть вытрут свои слезы платочками красотки,
Когда вздохнет валторна, скомандуют литавры:

Эй, левой, левой, проходит только смелый,
А любит только правый, он точно парень бравый,
Он бескозырку на ходу сдвигает пятерней,
Когда подходит к девушке, он тоже парень свой!

Волной сшибает если швартовых прямо в море,      
Кричит трусливой своре свирепый боцман Боря:
А ну от трапа руки, приказано сидеть!
Кто не задраит люки, тому в аду ему гореть!

Эй, левой, левой, подходит только смелый,
А ну-ка его с правой, ведь ты же парень бравый,
И бескозырку лихо ты сдвигаешь пятерней,
Когда подходишь к девушке, ты точно в доску свой!

А мы шагаем с песней, еще не зная сами,
Что это наши души всплывают маршем в небо,
Но мы вернемся скоро - и к девушкам и к мамам,
Нельзя же ведь без отпуска, мы дома долго не были.

Эх, левой, левой, доходит только смелый,
Любимым будет правый - вот этот парень бравый,
Он бескозырку на лету хватает пятерней,
Когда целует девушку - вот этот парень свой!

Где ж бескозырка черная, ни разу не надеванная,
Где память моя желтая,  в какую сталь закована,
Ребята, не допевшие, в каком горят аду?
Да там они, где медь поет и плачет на ходу!