5. Зимняя Брюква - Голод 47-го

Читала с болью Ваш рассказ.
  Как это страшно, Люба, горько!
    А я ведь нынче первый раз
      Садила брюкву. И с ведерко
        те корнеплоды за грядой
          Я для козы садила, Зайки.
            Она ж, зараза, бородой
              трясет: не буду! хлеба дай-ка!

              Сама попробовала раз.
            совсем невкусный овощ, право.
          И вот прочла я Ваш рассказ.
        Как это горестно, Любава!
      Ах, если б можно, Боже мой-
    Сейчас отправить эту брюкву
  В далекий тот сорок седьмой!
Счастливой сразу стала б Любка...

Наталья Спектор   09.09.2011

                Быль               

    Помоги мне, Господи, забыть те тёмно-ранние, суровые сибирские утра, когда я, пятилетка, в одной маечке с чужого плеча стояла на подоконнике, часами ожидая возницу.

Увидев лошадку в санях, я впрыгивала в какую-то обувку и в этой маечке пулей мчалась  встречать розвальни, доверху загруженные жёлто-манящим овощем,  чтобы выхватить из них, (или подобрать выпавшую) большую, мёрзлую брюкву. Как можно бОльшую!

А там таких, как я, желающих ребятишек, набиралось с десяток, а то и больше. Кто постарше мог и отобрать...

И не дай Бог,  увидит возница, то так хлестанет кнутом с гайкой на конце - мало не покажется.

Возница, скотник по-нашему, не от жестокости нас кнутом хлестал, а для острастки - позволь он голодным добраться до корма животным, ему на ферму нечего будет везти.

И тогда ему тюрьма грозила за расхищение гос. имущества или за хищение.

Но были и зажиточные возницы,- у них в доме всего было вдосталь, они не голодали.

Просто они были жадными и жестокими:

-Понаехала тут голытьба, спасу никакого нетути! Пшли вон, голодранцы!

У такого в санях всё крепко уложено, попоной прикрыто, да верёвками перевязано. Ни одна брюква, ни один клочок сена или силоса не выпадет.

Тогда мы понуро ждали другого скотника. Он лишь для виду орал и кнутом махал, а сам-то жалел ребятишек: нарочно на кочки наезжал, чтоб сани тряхануло как следует, чтобы какая брюква из саней выскользнула. А то и ногами скидывал.

Конечно, матерился для виду, громко щелкая кнутом. Медленно вставал с саней поднять одну брюкву, поменьше, а большую пинал ногою в сторону детей.

Тогда мы и накидывались на скотский овощ.
 
Борьба была нешуточной. Но мне, в маечке на таком морозе, этот скотник чаще всех "ронял" брюкву.

 Мать, брат и сестра, ничего не поев, ни свет ни заря ушли в телятник. Вернутся запоздно грязными, голодными и уставшими.

Кто же им водицы согреет, да с ковшика польёт на их замозоленные руки? Кто их накормит распаренной брюквой? Конечно же, я!

И я, словно хищник какой, хоронюсь за углом, дрожа от холода, чтоб неожиданно выскочить за проехавшими санями и схватить добычу. Жду. У меня преимущество перед всеми - я впереди всех! Хозяйкин дом в проулке первый!

А мороз под Иркутской тайгою трещит себе, разгуливая по деревьям. Ему-то хоть бы хны, он еще и серебристым  инеем ёлки - сосёнки украсил, словно к балу какому приготовился.

Да и сама зима бессердечная с ним в холодном сговоре - ишь, сколь сугробов намела! Ишь, как дороги-то они во льды спеленали, - одни корявые кочки на ней наморожены.  А того не понимают, жестокие, что по ним прыгать-то несподручно и скользко.

Правда, кочки-кучки-то по дорогам порастеряли лошадки. Дед - морозище из них парок быстренько выдавил, зажелезнил до хоккейной шайбы, а следом другая лошадка кучки-шарики в снега полозьями саней насмерть вонзила, - славно посмеялась над будущими пешеходами и возницами: прыгайте, мол, и зиме радуйтесь! Летом-то, мол, такой благодати вам не видать...

Да уж, благодать, нечего сказать: скользи враскаряк, готовый в любой момент чебурахнуться, в кровь разбившись...

Но мы, голытьба, с добычей и с рёвом от боли и холода рискованно несёмся по кочкастой дороге и просто ввинчиваемся в чужие избы, где квартируем.  Холодно же!

Бывает, что и падаем - не без того. Поднимаемся на четвереньки и скользим далее - разве это нам преграда? Лишь бы брюкву не прозевать, остальное ерунда!

Заодно и прокатиться не прочь. Два удовольствия вместе: и брюква к брюху и забава...

А брюква не только тяжёлая, она ещё и выскальзывает из детских ручонок, ибо эти ручонки заледенели тоже.

Пинаешь её ногами и катишь до дома, и боишься – а ну, как отберут возница или голодные пацаны?

По нашим временам за такой подвиг положена награда, а тогда награда была – хотя бы мёрзлую как-нибудь грызнуть, чтобы унять этот мерзкий голод, терзавший тело и душу.

Но от стужи зашлись руки и ноги, попка отваливается, и тело стынет.

Я прыгаю на пороге на одной ноге, согреваясь, в ладошки дую, в подмышки их укладываю, по ляжкам  в припляс бью, волком вою и от колющей боли и от нагайки – след от тех расправ остался на животе до сих пор...Тогда длинная нагайка обвила мое тело в 2 витка и холодной гайкой на конце впилась в живот.

И ещё одна беда тогда меня настигла – жестокие чирьи по всему телу. То ли от нехватки витаминов, то ли от простуд, а может, от тех ежедневно-студёных процедур в охоте за брюквой на морозе, но они мучили меня всю зиму.

(Мать прикладывала к ним горячие печёные луковки. Когда они остынут, я их сладенькие, отмывала от гноя и съедала).

Однако, боль надоевших чиряков была мелочью по сравнению с тем, если не достанется брюква. Вот если провороню её,  то целый день тихо ною от голода.

Но это бывало редко. Это случалось, когда эта золотушная соседка Варька, зараза,  выскакивала из укрытия мне наперерез и нагло отбирала мою добычу.

Куда мне с нею совладать, если ей уже все семь стукнуло и она по осени уже в школу собиралась?..

А то, бывало, десятилеток Вовка Воробей подножку подставит. Я чебурахнусь на кочки, или носом в снег обочины воткнусь, брюква от меня, как лыжа, впереди заскользит, а Воробью останется лишь допинать её до своего крыльца.

Встаю кое-как, реву, ору:"Отдай, гад! Это моя "кукла!" (так мы называли брюкву). А он на миг обернётся:"Не надо было зевать, ворона!" И дальше пинает её рваным валенком.

Ладно, если Ванька Волохов это увидит, да отобьёт у Вовки предмет спора.

Тогда я Воробья к себе приглашаю - жалко же! У него тоже батька на фронте сгинул, а дома сестрёнка и бабушка парализованная.

Притом, я же видела, как старшие пацаны две небольшие "куклы" у него отобрали. А он ведь тоже голодный.

Так он с тесаком к нам приходил - откромсает от мороженной "куклы" хороший ломоть, погрызет у нас немного, остальное домой несёт. Буркнет "спасибо", нахмурится,  сопли о рукав ватника размажет.

Потом на пороге малость посидит, носом шмыгая. Согревшись немного, скажет: "Ты к нам-то приходи, Надейка ждать будет".

И пошёл. Я знала, что ему ещё в лес за сушняком идти надо и воду  таскать для хозяйкиной коровы.

Если Ванька его по дороге встретит, то отбуздает по сопатке, чтоб малых не забижал.

А я за Воробья всегда заступалась, хоть он и обижал меня когда. Потому что единственная моя подружка была его сестра. У неё на руке было почему-то 6 пальцев. Все звали её "меченой". И обходили эту семью из страха, - а вдруг да дьяволом мечена?.. Все староверы села таких знаков боялись.

Но Надейка была самим ангелом: златокудрая синеглазка, сама как куколка, ласковая, приветливая. Чай у неё всегда на столе, сушёной морковкой заварен. "Проходи, давай, Любавка моя!- скажет бывало. - Щас чаю надуемся и играть будем!"

Ох, уж этот чай да вода, которыми мы пытались унять голод... От этой "пищи" мы распухали только и смеялись друг с друга, какие мы толстые стали с голодухи...

Мне вот моя сестра хоть из тряпок куклу сшила, а у Надейки ни сестры, ни куклы никакой не было. А моя кукла была из ваты и тряпок сшитая. Рая нарисовала такие страшенные глаза, большущий рот и нос картошкой, что на эту Катьку было жутко смотреть. Но мы с Надейкой играли и радовались, что хоть такая, да есть. Наша, общая.

Так вот, если я останусь ни с чем, тогда приходилось воровать картошку – хозяйка квартиры варила мелочь для скота в огромном чугуне. Печка раскалилась докрасна, близко подойти страшно.

Услежу, когда тётка  на минутку отвернётся от печки, цапну из кипятка горстку мелких, как бобы, картофелек и, обжигаясь, юркаю в комнату.

Стыдно, конечно, но дую в ладошки на спасительную горячую мелочь- остужаю.

Вот, слава Богу, и наелась! А что руки и пупок обожгла, это перевою… Это ничего.

Скорее бы косматая  зима- злюка кончила кусаться морозами, а уж весною мы заживём тайгою!


... Вот всё это никак не забывается.

Простите меня, люди хорошие, за эту жестокую память...

                2010 г