Мессия. Искушение

Тишина. Даже змеи под камни ушли,
Что нагрел за день яростный Хор.
Тьма вступила в права, скрыв лиловым плащом,
Очертанья курганов и гор.

Сорок раз ночь сменила пылающий день.
Лишь миг сумерек их разделял.
Срок настал. И Хозяин безводных пустынь,
Азазеля с приказом послал.

Облачённый в козлиную шкуру свою,
Азазель пред Иешуа встал.
Тот сидел отрешённо, не видя его,
Словно, видеть сей мир перестал.

Его взор был направлен туда, где восход,
Опрокинет ночь утром за край.
В нём, от жажды и голода еле живом,
Душа зрит и блаженство и рай.

«Здравствуй, Сы'н Божий, ви'деть тебя здесь чудно',
Это мир неприкаянных душ.
Здесь стервятники только находят еду,
Здесь от века пыль, змеи, да сушь.

Эти камни вовек не забудут тех слов,
Что кричал Каин, брата убив.
Потому что по-прежнему бродит он тут,
Небесам свой же грех не простив.

Знаю, слышишь меня, хоть и делаешь вид,
Будто я лишь ветров ночных вой.
Под ворчанье желудка труднее душе,
Продолжать этот с разумом бой.

Жажда точит и тело, и душу твою,
Сохнешь веткой, что вихрь поломал.
Что мешает тебе только слово сказать,
Чтобы камень сей, хлебом вдруг стал?

Проку что от чудес, Что творишь для других,
Коль не можешь себя ты спасти?
Ведь ты в силах Сказать, и холодным ключам,
Здесь струиться. Деревьям расти!»

Подтверждением стал гулкий звук из нутра,
Огласивший пустыню вокруг.
И иссохшие губы раскрылись тогда:
«Что тебе до моих, демон, мук?

Твоя правда. Лишь слово и, я буду сыт,
Но не то, что сказать могу я.
Словом Истины будет спасён человек,
Брюхо пусть набивает свинья».

Алым пламенем демона глаз полыхнул,
За спиной чёрных крыльев размах.
Крылья хлопнули, словно раскатистый гром,
Поднимая песок пыль и прах.

Воздух в раз помутился, зрит Иешуа,
Что стоит  он на Храма крыле.
А под ним гудит город и сотни людей,
Пыль ногами метут по земле.

«Посмотри! – голос грянул – на этих людей,
Они пепел и пыль на ветру!
Им приятнее слышать золота звон,
Крик призывный менял по утру.

Ветер всех их развеет над этой землёй,
Ты ж иной. Заповедает Бог
Своим ангелам. Ты с высоты не падёшь,
Не преткнёшься о камни дорог».

«Не посмею я Господа так искушать»,
«Аль не сын ты Ему?» - «Прекрати!
Я не буду велить ни богам, ни ветрам,
Над землёю меня вознести».

«Так вели же царям!» - прогремел Азазель,
Заменив Храм вершиной горы.
«Явись этим людишкам, скажи, что ты царь,
Но скрывался до этой поры.

Твои предки ведь звались Царями царей!
Горы злата, все жёны – тебе!
Сотни сильных рабов и прекрасных рабынь,
Всяк мечтает об этой судьбе».

И явились средь множества злата тела –
Девы разных народов и рас.
Красота их пленяла и жгла изнутри,
Не отнять от них радостных глаз.

Они смотрят, кто страстно, кто просто любя,
С тихой нежностью, томно и вот,
Загорается сердце и тело тогда,
Сердце бьётся быстрее – поёт.

«О! Изыди, Злой Дух! Убери златой трон,
Прах – владычество грозных царей.
Да, когда я смотрю на красавиц нагих,
Мне становится много теплей.

Страстный Гуру им дал плоть, достойную ласк,
Нежность шёлка и ярость огня.
Обещает их лоно земной сладкий рай,
Их глаза зажигают меня.

Как хотел бы я пить жарких тел грешный сок,
Целовать плоть высокой груди.
И губами коснуться её лепестков,
Слышать шёпот горячий: «войди».

О, минуты блаженства! О, рай на земле!
Её тело – оживший огонь.
В этом трепете пламени слышу слова:
«Страх отбрось и рукой меня тронь».

От горенья в огне том боль так сладка,
Как хотел бы до тла я сгореть.
На горнила любви, с их руном золотым,
Без отрыва, часами смотреть.

Орошать их дождём, слышать их аромат,
И к источнику вновь припадать.
Их горячим губам, коими дышит страсть,
Своё тело навечно отдать.

И сомкнутся уста, там, где жизнь как вулкан,
Мою плоть сотрясает и жжёт.
И душа устремится к прекрасным садам,
Саму жизнь мою женщина пьёт.

И навеки сольются с душою душа,
Плоть, оставив на бренной земле.
Всё, что было когда-то, исчезнет из глаз.
Жар любви, оставляя золе.

Но Любовь словно Феникс, убив – возродит.
Снова в плоть облачится душа.
Свяжет светлые души любовь, словно нить,
Мы живём, каждый миг ей дыша.

Бог един лишь тогда, когда души тела
В пепел жгут чистым жаром любви.
И когда растворятся друг в друге они,
Это Бог. Их назад не зови.

Их тела сожгла страсть, чтоб явился нам Бог,
Чтобы мир был любовью спасён.
Но бывает ли в мире тот идеал,
Дух мужской с душой женской сплетён?

В моих жилах течёт не водица, а кровь,
Я способен любить, я – живой!
И в любовную битву хотел бы вступить,
Но рождён я для битвы иной.

И вне тел есть любовь, та, чей свет ощутим,
Лишь когда любим мы всей душой.
Солнце, море и небо и гор высоту,
Гладь равнин и лес дикий, густой.

Я един с этим миром, я слышу звон звёзд,
Голос скал, шёпот трав и камней.
В мире есть живой свет и тьмы пустота,
Значит, есть это всё и во мне.

Если стану я жить лишь мечтой о вине,
Наслаждения стонах, деньгах.
Править жизнью моей станет лишь пустота,
А любить за меня станет пах.

И не только лишь телом могу я согреть,
Тех, кого я ласкаю рукой.
Душу светом наполнив, я стану теплей,
И весь мир я согрею душой.

Мне не будет мешать это ласки дарить,
Женских тел пить любовь, пить вино.
А пока, чтобы свет этот тёплый явить,
Есть большое, большущее «НО».

Кто мне может помочь, выгнать прочь пустоту?
Где так много любви я возьму?
Если буду учить я людей доброте,
И любви, одолею ли Тьму?

Спору нет – трепет тел меня манит к себе,
Я люблю, и, я знаю, любим.
Но смогу ль удержать я на грани других,
Коли сам пустотою томим?

Знал ты, чем искушать, ведь я лишь человек,
И, как всякий другой – хочу жить.
Не могу я царём стать, единый Господь,
А нельзя господам двум служить.

Говорю вновь – изыди!» Пустыня вокруг…
И за край ночь упала опять.
Вновь восток пламенеет и день настаёт,
Как же истину тяжко познать.