Сказки для Софии. Незаконченные по сей день

Белым, как пена, лбом она манила.
Глаз голубым безумьем,
Но все сбылось, что ею обещалось.
 
Роберт Грейвс



Часть I. София
(Содержащая несколько весьма туманных намеков на генеалогию)

На минном поле, где цвели фиалки и розы, играла маленькая девочка по имени София. У Софии голубые глаза.
- Где твоя мать? – спросил я Софию.
- Лежит в этих травах.
- А где твой отец?
- Его унес ветер.
- Ты умна, - сказал я Софии.
- А ты нет, - сказала она и засмеялась.


Часть II. Сказка о танце Афродиты
(Которая представляет собой скорее список использованной литературы, чем настоящую историю. Поэтому ее можно и не читать)

Так мы познакомились.
Потом она взобралась ко мне на колени и сказала:
- Расскажи, пожалуйста, какую-нибудь историю, а не-то я перестану смеяться и заплачу.
- А разве тебе не известны все истории на свете?
- Если ты сочинишь ее прямо сейчас, я не буду знать, о чем она.
- Тогда слушай.
Я не мог сообразить, с чего мне начать, поэтому начал с моря.
- Несколько лет назад я отдыхал на пляже. Надо мной были скалы и тяжелое безоблачное небо. Подо мной – влажный песок и пена прибоя. Я опускал ноги в набегающие волны и следил за горизонтом.
- И вдруг увидел что-то необычное?
- Да. Ты, наверное, думаешь, это была русалка?
- Нет, русалка не впишется в нашу историю.
- Правильно. Возможно, это был ангел. Он сидел за моим левым плечом, курил, и пускал дым колечками. Или волчица, кем-то раненая в живот, подходила справа, пачкала кровью песок, и смотрела с ненавистью и тоской.
- На пляже не водятся волки.
- И это верно. Нет, конечно же, это была выходящая из моря Афродита, Иштар, Астарта, или как там ее… Она сидела на барсе, на пятнистом чудовище с медвежьими лапами. А за нею следовал Борей, холодный северный ветер.
- Ты испугался?
- Говорят, что даже Анхиз испугался, а уж я тем более. Подлинная красота всегда пугает, как и подлинное уродство. А она была действительно прекрасна, Венера без мехов, и совсем не похожа на Джейн Моррис. Ветер крепчал, море гудело все неистовее - я спрятался за скалу, и стал наблюдать оттуда. Афродита остановила барса, как верховую лошадь, и ступила на воду. Собрались тучи, образовалась такая тьма, что я не видел, где море сходится с небом. Но от нее исходило сияние. Зверь с минуту постоял на месте, пока богиня ласкала его и трепала гриву, а затем, в три прыжка, скрылся во тьме.
Тогда Афродита начала свой танец, и мне нужно было отвести взгляд, чтобы не погибнуть. Казалось, я часть этого спектакля, не просто наблюдатель, но и соучастник вечного движения – небесных светил, времен года, морских приливов – замкнутого круга смерти и возрождения. И я знал, что в это время появляется великий змей, охваченный навязчивой идеей желания.
- Это скучная история, - сказала София, - неужели у тебя нет ничего лучше?
- Жаль, но какой у меня выбор? Делаю, что могу. Я как раз подходил к моменту твоего рождения.
- А был такой момент?
- Думаю, был. Ведь все это лишь то, что я увидел в кинотеатре. И тучи, и море, и песок, и северный ветер, и матерь богов, это лишь картинки на полотне. Или я только школьник за партой, мне даны исходные значения, четыре математические операции – я ограничен больше, чем какая-нибудь совка в паутине крестовика. Что я могу, мошка на стекле, что я могу?
- Даже у мошки есть крылья. Ты всегда можешь взлететь. Главное понять, что это реально. Так что там с моим рождением?
- Афродита зачала от дракона, и когда истек положенный срок, она превратилась в голубку, и снесла яйцо, прямо на воду. Волны держали его. Из этого яйца появилась ты.
- Полагаешь меня наиболее старой из человеческих иллюзий? И вообще ты все перепутал. Из яйца появилась Елена.
- Нет, все правильно, так и должно быть. Но мне теперь уже ясно – я не Боэций, ты не Философия – ты ведь оставишь меня в самый сложный момент, когда будешь нужнее всего, правда?
- Тебе только кажется, что я тебе нужна. Что было дальше?
- Яйцо раскололось надвое, словно пораженное молнией, и оттуда, сверкающая, появилась маленькая девочка по имени София, красивая и сильная, как восходящее Солнце.
- Замечательно! – она выкрикнула это и соскользнула на землю, и побежала по тропинке ведущей к воде, поглаживая на бегу острые листья осоки.
- Пойдем! – звала она меня - Пойдем же! Будем охотиться на единорогов…



Часть III. Сказка о неблагодарном ученике
(Слишком короткая, чтобы о ней можно было поведать что-то еще)

Пока мы спускались к реке, я сказал:
- Когда я был еще маленький, то придумал вот что: однажды к учителю пришел ученик. Возможно, он даже был его любимчиком, лучшим в школе. И сказал учителю, что хочет уйти, оставить все, и уйти в мир. Потому что – так ему казалось – в школе все искажено, перевернуто, будто в кривом зеркале. А он хочет видеть предметы такими, какими они являются в действительности, хочет обжигаться огнем, не зная предварительно, что тот обжигает.
 - И учитель, естественно, ответил ему, что истина раскрывается лишь в зеркале и в загадке, - сказала София.
- Нет… Нет, это было бы слишком банально. Я точно не помню… Наверное, учитель ответил, что нет никакой разницы – уйдет он или останется. Но если хочет, пусть уходит.




Часть IV. В ожидании единорга
(Где от нечего делать формулируется философия охоты)


- Как будем охотиться? – спросил я. – С ружьем, или фотоаппаратом? Потому что если с ружьем, то нам нужна девственница. Хоть и кроток единорог, но сила его велика. А где сейчас найдешь чистую и непорочную деву?
- На меня не смотри, - сказала София, - чистоты и непорочности во мне отродясь небывало. С ружьем охотиться не будем. С фотоаппаратом – тем более. Пойдем на охоту с глазами, открытыми нараспашку.
- И это подействует?
- Еще бы! Единорог – большой любитель широко открытых глаз. А не только юных дев…
Тогда я задумался. Хороша же эта девственница, сидящая в лесу, где за ее спиной – в кустах – охотники. То она открывает ему грудь, то и вовсе лоно, и единорог, успокоившись, засыпает в ее объятиях. Тут охотники выходят из укрытия, и пронзают его копьями. В этой печальной истории мне решительно никто не симпатичен. Охотники хитры и жестоки. Единорог похотлив и глуп. Дева невинна лишь анатомически.
- Это все ложь, - сказала София, когда прочла мои мысли. – Но даже в подобных легендах есть смысл, ведь они кристаллизованы временем. Жаль, что смысла этого, как правило, никто уже не понимает.
Мы шли по тропинке, такой, какие бывают, наверное, только в детстве – узенькой, плотно утрамбованной, с легким пушком желтой пыли. С боков нас обступали шумные деревья, но за ними не было уже ничего, словно там заканчивалось осязаемое пространство, словно это лишь театральные декорации, а за ними – край сцены. Впрочем, стараясь поспевать за Софией, я не особенно смотрел по сторонам, и мог просто не заметить, что там дальше. Вскоре тропинка вывела нас к реке - мелкой и каменистой, но кое-где образовавшей более глубокие заводи со спокойным течением. К одному из таких мест мы и направились. Осторожно, стараясь не шуметь, будто заправские охотники, мы спрятались за стволом поваленного дерева, которое оказалось очень кстати, и стали ждать.
- Единорог всегда приходит сюда, - сказала София.
- Неплохо бы сформулировать философию охоты, - сказал я, - все равно нам пока нечем заняться.
- Прекрасно, - сказала София, - начинай.
И я начал.
- Речь пойдет о нашей конкретной охоте в контексте охоты вообще. Единорог, которого мы ждем, он может выйти к реке сегодня, а может выйти завтра. А может, он уже выходил. Скорее всего, мы будем ждать его до тех пор, пока скука не заставит нас разувериться в самой необходимости этой охоты, и вот тогда – нам стоит подождать еще чуть-чуть, и он придет.
- Тебя послушать, - сказала София, - так не мы ждем единорога, а он нас ждет.
И мы стали скучать и отчаиваться. И когда мы уже решили, что зря все это затеяли, то подождали еще немного. Потом еще немного. И еще. И единорог пришел.



Часть V. Появление единорога
(С некоторыми соображениями о теологической роли штанов, и пением)


- Да чтоб я еще когда-нибудь позволил себе иметь убеждения! Да никогда! – вскричал единорог, и звери лесные расступились.
Белый, словно легкое облако, и мощный, словно Минотавр, он входит в реку, и гарцуя, подставляет солнцу спину и обширный круп. Его глянцевая шкура бликует и кажется ненатуральной. Он поднимает пену, разбрызгивает вокруг алмазы сочных капель – одна из них падает на мои брюки – и вот они уже совершенно мокрые!
- Нельзя рассуждать о Боге в мокрых штанах, - говорит София. – Это грешно. Сними их.
Я подчиняюсь.
- Нельзя рассуждать о Боге без штанов, - говорит единорог. – Это неприлично. – И ржет, самозабвенно откинув голову, отчего рог устремляется ввысь точно готический шпиль.
А я начинаю думать, что о Боге вообще нельзя рассуждать, что бы там ни происходило с моими штанами. И хотя у меня даже в мыслях не было начинать хоть какие-нибудь рассуждения, я расслабился, сел на берегу и замолчал, решив раз и навсегда закрыть эту тему.
- Здравствуй, сестра, - сказал единорог. – Ты очень хороша, особенно сзади.
София вошла в воду босиком, и стала ощупывать камушки пальцами ног.
- Ты пришла убить меня, сестра? - сказал единорог.
- Да, - сказала София. А затем она запела – тонко и жалобно:

Я пришла убить тебя
Это очень просто
И не думай будто я
Маленького роста…


Вдруг ее голос опять изменился, стал жестким как стальной прут.
 – Но ты не умрешь. Расскажи нам сказку про «да» и «нет».


Часть VI. Сказка про «да» и «нет»
(Содержащая краткое описание уклада жизни пещерных людей, а также заметки о поведении кота в нестандартных условиях)

Эпиграф: «А и Б сидели на трубе…»

Единорог вышел из воды, отряхнулся словно мокрый пес, и поведал нам историю о трех братьях:
Поначалу в мире было мало людей. Обитали тогда в пещере три брата – Парс, Про и Тото, и составляли они единое целое. Старший Тото был философом, хотя в мире еще никто не слышал о философии. Он поддерживал огонь, но не знал отчего тот происходит, и как его разжечь. Средний Про был охотником. Ежевечерне он возвращался в пещеру с тушей убитого им зверя, которому не ведал имени. Младший Парс был художником. Он писал картины на сводах пещеры, но эта живопись так походила на скульптуру, что попахивала музыкой. Каждый занимался своим делом, и в том проводили они дни. Но как-то раз Тото сказал братьям: «Мы не знаем того, что вокруг нас. Мы не знаем наших занятий, не знаем что перед нами полыхает и обжигает нас, и что это мы сейчас едим. Нужно назвать то, что обжигает, - огнем, и то, что убил Про – оленем, и дать имя всему остальному.» И Парс спросил его: «Если ты назовешь огонь огнем, разве и тогда узнаешь о нем хоть что-нибудь?» И Про сказал тоже: «Если назовешь оленя оленем, что с того?» «Тогда буду знать» - ответил Тото.
Так началась великая ложь, заменившая понимание знаком его. И прошло еще много лет, когда слова множились, но ничего более не менялось, прежде чем три брата стали наконец возделывать землю, и уже не зависели они от кочующих стад. Тогда Про впервые принес из лесу волченка, и научил его не бояться огня. И приручил он многих других зверей и чудесных птиц, для удобства своего и братьев. Последним же он принес к огню кота – странного зверя, который не отводил покорно взгляд, а глаза его сами излучали пламя. Больше всех полюбил его Тото, и потому сообщил братьям что кот – священен. Никто не стал спорить. А кот больше всего полюбил греться вечерами у костра.