Стихи- Из интернета

 
 
Из интернета(Е.Заславская, институт Юдаики)

Стихи сочиняла с 5 лет, снабжала рисунками, взрослые записывали. В 6 лет в поезде
убили её отца, а саму выбросили из поезда, травмировав позвоночник.
 

Каждый раз это было событие,
Обсуждали его без конца.
Между тем, Рахиль на иврите –
Безобидное слово "овца"...
 
 



К  95-летию Рахили Баумволь (1914 – 2000 гг.)

4 марта 2009 года исполняется 95 лет со дня рождения Рахили Львовны Баумволь, известной еврейской поэтессы.   Ее памяти посвящается следующий материал.   

---------------------------------

 «Эти налитые гроздья строк, терпкие от вечной непогоды…»
Воспоминания о Рахили Баумволь.

Когда я вспоминаю, как я познакомилась с Рахилью Баумволь, мне кажется, что в этой истории есть что-то мистическое. Возникает ощущение, что сама судьба вела меня за руку к дверям ее дома. В то  время я жила в Иерусалиме. Однажды в литературной передаче русскоязычной радиостанции «Рэка» я услышала стихотворение «Прогулка», посвященное Анне Ахматовой. Имя и фамилия – Рахиль Баумволь – мне незнакомы, но запомнила их, так как понравилось стихотворение.

Вскоре, роясь среди поэтических сборников в Библиотеке Сионистского форума, я неожиданно наткнулась на маленькую книжку стихов. Автор опять – Рахиль Баумволь. Стихи прекрасные. Об авторе я узнала из предисловия только то, что, когда она в 1971 году уехала из СССР в Израиль, все ее книги были изъяты из библиотек.

Но какие–то силы продолжали мне подбрасывать сведения об этом человеке.

Мне попалась кассета с записью передачи известной в Израиле журналистки и искусствоведа Шуламит Шалит о Рахили Баумволь, где говорилось, что родилась она в 1914 году в Одессе. Отец ее был известным режиссером и драматургом еврейского театра. В 1920 году во время гастрольной поездки белополяки убили ее отца, а ее выбросили из вагона поезда, после чего она заболела туберкулезом и 3 года лежала в гипсе.
Мать с маленькой Рахилью перебрались в Москву. В 5 лет Рахиль начала сочинять стихи. А когда ей было 15 лет, вышел ее первый сборник «Детские стихи». Сначала Рахиль писала на родном идиш, а в тридцатые годы у нее появились стихи и на русском языке. Рахиль Баумволь переводила с идиш стихи близких ей по духу поэтов. Перевела она также роман Ицхака Башевиса Зингера «Раб» и повесть Моше Кульбака «Залменяне». Также Рахиль Баумволь переводила на русский язык свои стихи, ранее написанные на идиш.

Она училась на еврейском отделении литературного факультета второго МГУ. После окончания учебы вместе с мужем, – идишистским поэтом Зиновием Телесиным, работала в Минске, а когда началась война, оказалась в эвакуации в Ташкенте.
Стихи Рахили Баумволь переводили А. Ахматова,  С. Маршак, М. Петровых, В. Инбер, а также ее сын  Юлиус Телесин. Писала она также и сказки для детей и взрослых.

Чем больше я узнавала о Рахили Баумволь, тем больший интерес возникал у меня к ней и ее творчеству. Вскоре оказалось, что Рахиль Баумволь жива и живет в Иерусалиме. Захотелось ее разыскать, но захочет и сможет ли она разговаривать со мной, ведь ей 85 лет?

Помогла мне жена замечательного еврейского писателя Григория Кановича, Милая, добрая женщина Оля Канович, разыскала в списке данных о членах Союза писателей Израиля телефон и адрес Рахили Баумволь.

Я позвонила ей. Ответил слабый старческий голос. Я сказала, что интересуюсь ее творчеством, что у меня есть к ней вопросы. Она пригласила меня приехать. Говорила она сухо, сдержанно, но в голосе почувствовалась заинтересованность. Я поняла, что  посетители не балуют ее вниманием.

И вот, наконец, еду к ней в назначенное время. Очень стараюсь не опоздать, и как назло, опаздываю, потому что не могу сразу найти квартиру. В ответ на звонок слышу: «Открыто!». Захожу. Рахиль Львовна встречает меня, сидя в первой комнате на длинной деревянной скамейке. (Дверь она открыла заранее, ей тяжело ходить).

Сразу же получаю замечание за опоздание. Потом я поняла, как тяжело ей было лишнее время сидя ждать меня. Первое мое впечатление – двойственное. С одной стороны – дряхлая старушка, говорит с трудом, слышит только со слуховым аппаратом,  еле-еле ходит по квартире с палкой, маленького роста, худенькая, сгорбленная. И в то же время –глаза. Живые, умные, острый пронизывающий взгляд. Во время разговора, если ее что–то волнует или возмущает, оживляется, повышает голос, и тогда чувствуется сильный характер, и что осталось в ней что–то от былого горячего темперамента. Сохранился ясный ум и прекрасная память. 

Позже я узнала, что она была принципиальной и бескомпромиссной во всем, требовательной предельно к себе и другим.

Однажды Р. Л.  рассказала мне о своей дружбе с Владимиром Буковским. Их познакомил ее сын Юлиус, который в 60-е годы принимал активное участие в диссидентском движении. Когда Буковскому после освобождения из тюрьмы грозило новое заключение, так как  у него не было в Москве ни работы, ни прописки, Р. Б. предложила ему работать ее секретарем. (Ей как члену Союза писателей СССР полагалось иметь секретаря). Они периодически разговаривали по телефону, зная, что все их разговоры прослушиваются, – чтобы создать видимость его работы. Нужно было иметь большое мужество, чтобы решиться на такой поступок, ведь в то время она рисковала многим.

Когда Р. Б. подала заявление на выезд в Израиль, она была исключена из Союза писателей, а Буковский лишился работы и вскоре был арестован. Их дружеские отношения сохранились. Бывая в Израиле, Буковский всегда навещал Рахиль Львовну. Он называл ее своей второй мамой.
Р. Б. очень ценили и с ней дружили писатели К. Чуковский, Л. Чуковская, С. Маршак, М. Петровых, С. Галкин, художник Роберт Фальк и многие другие талантливые люди.

По моей просьбе Р. Л. рассказала обо всем, что связывало ее с Анной Ахматовой. Познакомилась она с Ахматовой в Ташкенте в эвакуации. После войны в один из своих приездов в Москву Ахматова пригласила Р. Б. в гости. После этого они встречались в доме отдыха «Голицыно». Близки они никогда не были, но Рахиль Львовна преклонялась перед ахматовским талантом. Написанное в это время стихотворение «Прогулка» тронуло Ахматову до слез. Через несколько лет Ахматова подарила Р. Б. свой сборник. В посвящении было написано «…спасибо за прекрасные стихи». По словам Лидии Чуковской Ахматова называла Р. Б. «Шагалом в юбке».

Рахиль Баумволь показала мне сборники своих стихотворений, а также книгу «Сказки для взрослых». Я читала их с наслаждением. Меня подкупила их ясность, наполненность глубоким смыслом, «мудрая простота», как сказала Шуламит Шалит. Острый ум, необычайная наблюдательность, талант обобщения – вот характерные особенности ее творчества. Язык ее стихов необычайно музыкален. У нее прекрасные сравнения и метафоры. («От тоски по тебе / Оголилась как провод душа», «Эти хлесткие мосты тире / Через реки русского глагола».). Ее сказки-басни, сказки-притчи, афоризмы и просто зарисовки – в них и сатира, и высокая поэзия. Они полны мудрости и доброты.   Вот например: «Гора позволила ветру сдуть с себя песчинку и через тысячу лет сравнялась с землей», «Ночью он боялся смерти, а днем – жизни».

Я стала бывать у Р. Л. чаще. Отношения наши стали более теплыми. Ее подкупало мое искреннее восхищение ее произведениями. В последнее время о ней вспоминали редко. А ведь раньше в Союзе она была очень известным и уважаемым человеком. До начала антисемитской кампании ее книги выходили миллионными тиражами. Как писала Ш. Шалит, о ее репатриации в Израиль в 1971 году писали еврейские газеты в Америке, Франции, Австралии. К ее приезду в Иерусалиме были запланированы два ее сборника – стихов и сказок. В 1979 году вышел сборник «Три тетради» – новые стихи, отроческие стихотворения и фотокопия детских  стихов Рохелэ с ее рисунками.
Но в последние годы, особенно после смерти мужа, она сильно сдала, мало общалась с людьми. В те дни, когда я не приезжала, мы перезванивались утром и вечером.

Общаться с Р. Л. было нелегко. Она не всегда отвечала на вопросы, иногда начинала говорить о другом. Когда плохо себя чувствовала, бывала нетерпимой и резкой. Но становилось лучше, и к ней возвращалось прежнее чувство юмора, она была спокойнее, и с ней было очень интересно.

В апреле 2000 года ее друг, писатель и литературовед Владимир Глоцер опубликовал в «Новом мире» цикл ее стихов, написанных в последние годы, когда ее уже угнетали одиночество и болезни. Когда читаешь эти стихи, сердце сжимается от боли и сострадания.

Старость

Пред грозным ликом старости своей
Стою беспомощным ребенком.
И голосом, испуганным и тонким,
Молю ее: – Не бей меня, не бей!

Она глядит из зеркала, страшна,
И я руками, словно от удара,
Стараюсь заслонить лицо. Но кара
Ждет неминуемо. А в чем вина?..

Эта публикация была для Р. Б. большим счастьем. Она смотрела на журнальные листы, и глаза ее светились.

Копии произведений, которые давала мне Рахиль Львовна, я отправляла в Киев своим друзьям. И она получила несколько восторженных писем. Когда я прочла ей одно из них, в котором содержался подробный разбор ее стихотворений, она долго молчала (очевидно, не могла справиться с волнением). Потом громким, радостно-взволнованным  и каким-то торжественным голосом медленно произнесла: «Я - в восторге!». Ей наверняка было приятно сознавать, что ее поэзию заново узнали и полюбили на ее бывшей родине, где она была забыта так много лет.
А между тем ей становилось все хуже. Она сильнее задыхалась (у нее был тяжелый порок сердца), усилились боли в позвоночнике, таяли силы. Телевизор она давно не смотрела, а теперь уже и читать практически не могла
В конце мая 2000 года в моральном состоянии Р. Б. произошел резкий перелом. Она, очевидно,  почувствовала, что дни ее сочтены. Она ни на что не реагировала, была мрачной и подолгу молчала, погрузившись в свои мысли. Ей стало очень тяжело говорить по телефону, даже держать в руке трубку.
16 июня  ее не стало. Смерть Р. Б. стала для меня большим потрясением. За несколько месяцев нашего общения она стала для меня близким и дорогим человеком.
4 марта 2004 года исполняется 95 лет со дня рождения Рахили Баумволь.
Я думаю о ней с любовью и благодарностью за счастье общения с ней, за наслаждение от чтения ее книг.

---------------------------------

ПРОГУЛКА
(Анне Ахматовой)

Ты сегодня особенно как-то тиха,
Королева стиха.

Мы с тобою идем по жнивью.
Я молчать тебе вдоволь даю

И сама я охотно молчу,
Молча думаю то, что хочу.

Я любуюсь в тиши средь полей
Горделивой осанкой твоей,

Властным взглядом, решитель­ным ртом,
Словно сжатым Великим постом.

Жизнь твоя у Руси на виду.
Я, сестра твоя, рядом иду.

Рост мой мал, я сутулюсь слегка,
За спиною – страданий века.

Хоть и царской я крови, как ты,
Я взирать не могу с высоты.

Мой народ, для кого я пою,
Разве слышит он песню мою?

Песню отняли злые враги.
Королева, сестра, помоги!

Мне не надо ни стран, ни морей,
Ни чудесной короны твоей,

Только песню заставь их вернуть.
... Мы с тобой продолжаем наш путь,

Мы идем по жнивью не спеша.
Надрывается молча душа.

Впереди простирается лес.
Тишина вопиет до небес.

 

***
Марине Цветаевой

Эта зябкость – словно на заре,
Эта дисциплина произвола,
Эти хлесткие мосты тире
Через реки русского глагола.

Этот своенравный, дерзкий слог
В наготе ритмической свободы,
Эти налитые грозди строк,
Терпкие от вечной непогоды.

Эта настороженность души,
Искалеченной противоречьем,
Вызов злой судьбе: "Возьми,
души!" –
Окрик голосом нечеловечьим,

Этот путь – не торною тропой,
А дорогой трудною, тернистой,
Счастья необычного запой,
Что ни чувство – то самоубийство,

Эта непрерывность прямоты,
Это мужественное начало –
Это ты, конечно, только ты!
Рядом ты была, а я не знала!

 

***
МОЕ ИМЯ

Там, откуда, дал Бог, я уехала,
В той стране за тысячи миль
Было мне постоянной помехою
Мое древнее имя Рахиль.

В документах его корежили
Шибко грамотные писцы –
Очень было оно не похоже
На известные образцы.

И с серьезностию тверезою
Мне советовали друзья
Стать Раисою или Розою.
Их внимательно слушала я,

Но на книгах - моих творениях,
Нарушая обложек стиль,
Красовалось оно, тем не менее,
Мое полное имя Рахиль.

Каждый раз это было событие,
Обсуждали его без конца.
Между тем, Рахиль на иврите –
Безобидное слово "овца".
1974

 

***
ПОДМОСКОВЬЕ
 
В декабре ни холода ни снега.
В декабре   не сани, а телега
И от теплой влаги во дворе
Почки  набухают в декабре.

Эту оттепель кляну теперь я.
Нет к ней больше моего доверья..
Знаю я, как вымерзают почки.
Как морозом обжигает строчки.
Как  сшибает зимний ветер с ног
В  оттепель поверивший цветок.

 

***
Затопив пороги всех бессонниц,
Разлилась могуче Сон-река.
В лодочке твоей большой ладони
В путь отправилась моя щека.

В путь отправилась, как в сказке дети,
Добрая, счастливая вполне.
В лодочке прекраснейшей на свете
С  чуточной слезинкою на дне.
1967

 

***
От тоски по тебе
Оголилась как провод душа.
От тоски по тебе
Запеклась, почернела любовь.
И от этой тоски
Я еще никуда не ушла.
Что ни мысль о тебе  -
То к виску устремленная кровь.

Если было бы даже и просто с тобой,
И легко,
Все равно впереди неизбежная злая печаль.
Но теперь моя жизнь,
Как без флага древко,
А тебя унесло,
Занесло в недоступную даль.
1974



ОСЕННИЙ ДЕНЬ

Осенний день. Какое это благо!
Тумана бледный полог над рекой.
Здесь воздух напоен душистой влагой.
Кругом покой, покой, покой…

Прослушивается насквозь окрестность.
Ты понял все и сердца не напряг.
И эта подкупающая честность
Вливает силы  в каждый  новый шаг.

Лесок и поле – словно на ладони.
Все, все дорожки до конца ясны.
И есть полоска там, на небосклоне,
Прибереженная еще с весны.

В том, как залает пес и кошка струсит,
Как по листве пройдется ветерок,
Как всполошатся вдруг и загогочут гуси –
Прекрасный вечности урок.

На простеньком листе, сама простая,
Повисла капля, душу бередя.
Готовая замерзнуть и растаять.
Пригодная для снега и дождя.
1959

 

***
Человек с гримасою улыбки
Мне приснился нынче неспроста.
Две морщинки как гнилые рыбки
В уголках его немого рта.

Был тревожен взгляд. Но не как море.
Не как небо в час когда гроза.
Леденели омутами горя
Неподвижные его глаза.

Мне грозит он, или сам боится –
Разобрать я не могла во сне.
То казалось мне, что он убийца,
То он жертвою казался мне.

И додумать до конца не смея,
Я смотрела в страхе и тоске.
Петля у него была на шее
И топор в трясущейся руке.

 

***
Все, что есть  а, может быть, лишь снится
Жизни драгоценное тепло
Прикипело к тоненьким страницам,
Типографским шрифтом расцвело.

И твоя решимость и усталость,
Примиренье и святая злость –
Все, что здесь на буковки распалось,
Где-то воедино собралось.

И пошло, пошло гулять по свету,
Чтобы голос твой звучал и впредь.
И за жизнь за будущую эту
Ты готов и жить и умереть.

 

***
Мы растеряли всех своих друзей.
Нас не зовут и к нам не ходят в гости.
Одни вдали, другие на погосте,
А третьи сделались от жизни злей.
Единственный мой уцелевший друг!

Покуда ты со мной, роптать не смею.
Твой образ день и ночь в душе я грею
И проклинаю тяжкий твой недуг.
Мне для тебя ничто не тяжело.
Ты для меня всегда желан и молод.

Но вот тебя объял болезни холод,
Тебя как будто снегом занесло...
И крик немой нутро мое сверлит:
– Знакомые, прохожие, соседи,
Пусть кто-нибудь зайдет или заедет...
Пускай расскажет, спросит, нашумит...

Судьба вороньи крылья распростерла.
Молчит дверной звонок и телефон.
А если слышен звук, так это стон.
Тупая тишина берет за горло