Я не люблю

   Тося многого не любила. Например, она не любила просыпаться. Когда чужеродно-враждебное сознание бесцеремонно вторгалось туда, где ещё секунду назад было такое редкое спокойствие,  внутри разливалось безысходное отчаяние. Как правило, пробуждаясь, Тося просто отмечала факт своего желания смерти. (Однажды, услышав будильник, она непроизвольно довольно громко выкрикнула: «Сколько можно»). Следом обычно приходила сильная усталость – «будто всю ночь вагоны разгружала». Через час-полтора отчаяние и усталость теряли остроту, и Тося шла работать свою нелюбимую работу, внешне ничем не отличаясь от прочих составляющих вялотекущего утреннего человекопотока. 
   Тося определённо не любила людей. Она была с ними добра, любезна, часто внимательно выслушивала чужое наболевшее. И с огромным облегчением уходила в свой угол, где никого не было. Тося боялась, что люди каким-то неведомым способом узнают эту её тайну. И оттого становилась ещё любезней и внимательней.
   Оставшись одна, Тося думала, почему жизнь её так тяжела и безрадостна. И тогда ей снова было пять. А мама повторяла: «До пяти лет была нормальным ребёнком, а теперь вот что стало…»;  и бесцеремонно врывалась каждое утро неожиданным пугающим щелчком зелёного выключателя, отвратительным светом лампы, режущим даже закрытые глаза, и безразлично-равнодушным бодрым напевом «Девушки-красавицы, душеньки-подруженьки…» или в случае непогоды «Дождик за окнами льёт-поливает. Мама в кроватке дочку качает». И снова отчаянно не хотелось начинать день. Потом Тося вспоминала, что жить не хотелось и до этого. В два года, обобщив опыт, она поделилась с мамой своими планами: «Когда вырасту, тоже рожу ребёнка и буду над ним издеваться».
   Никогда Тося не разговаривала с людьми по-настоящему, по душам. Больше всего на свете она боялась, что люди узнают главное – Тося совсем не любит маму. И тогда никто не будет любить Тосю.