Прогулка 565 Об одном стихотворении В. Берестова

Стихотворение – окно в таинственный мир. Слова, звуки – лишь ключи к этому миру. Поэтому настоящий поэтический текст всегда больше слов. Он объёмен. Он, по сути, безграничен (в том числе и потому, что допускает миллионы прочтений) и обращён к душевному и духовному в человеке – к тому, что больше разума, сознания, логики.

Поэтому всегда досадно читать, когда некий мнящий себя знатоком стихирянин обвиняет собрата по перу в глагольной рифме (это всё, что он «выгреб» из текста) или недохватке слогов в строке.

Не в этом фишка.

Талантливое стихотворение бьёт без промаха прямо в сердце – и кто его знает, чем оно берёт… Тем «чуть-чуть», которое и есть признак таланта.

Вот, например, стихотворение Валентина Берестова

ПОРТРЕТ

Блокада. Ночь. Забитое окно,
Мигающих коптилок тусклый свет.
Из мрака возникает полотно.
Художник пишет женщины портрет.
Она сидела, голову склоня,
И думала в голодном полусне:
"Вот я умру... А что-то от меня
Останется на этом полотне".
А он писал в мигании огня
И думал: "На войне как на войне.
Пусть я умру! Но что-то от меня
Останется на этом полотне".

Ну вот скажите – чем берёт поэт? Вроде форма обычна, рифмы традиционны, сюси-пуси  (чего греха таить - столь любимые стихирянами) рядом не стояли…
А вот! Поэзия!.. По глубине мысли и ясности стиля это, по сути, эсхатологическое стихотворение сопоставимо с лермонтовским «Сном» («В полдневный жар в долине Дагестана…»).  Помните?

СОН
В полдневный жар в долине Дагестана
С свинцом в груди лежал недвижим я;
Глубокая еще дымилась рана,
По капле кровь точилася моя.

Лежал один я на песке долины;
Уступы скал теснилися кругом,
И солнце жгло их желтые вершины
И жгло меня - но спал я мертвым сном.

И снился мне сияющий огнями
Вечерний пир в родимой стороне.
Меж юных жен, увенчанных цветами,
Шел разговор веселый обо мне.

Но в разговор веселый не вступая,
Сидела там задумчиво одна,
И в грустный сон душа ее младая
Бог знает чем была погружена;

И снилась ей долина Дагестана;
Знакомый труп лежал в долине той;
В его груди, дымясь, чернела рана,
И кровь лилась хладеющей струей.

Лирический герой видит себя умирающим (взгляд словно сверху); в «мёртвом сне» этот умирающий видит «её»; «ей» снится он, истекающий кровью в долине Дагестана. Круг замыкается.
Если не считать того, что все эти «сны» «увидены» поэтом, который, в свою очередь, прозревает свою судьбу…
(Примечание: у этого стих-я множество толкований. Мы не ставим целью приводить их здесь.)

У Берестова: женщина, портрет которой пишет художник в блокадном городе, думает:

"Вот я умру... А что-то от меня
Останется на этом полотне".

Возможно, это примиряет её со смертью, которая рядом - не где-то там, далеко, – но может случиться каждую минуту.
Однако и художник думает то же самое:

Пусть я умру! Но что-то от меня
Останется на этом полотне".

То, да не совсем то.
Новый - более глубокий - виток смысла. Все сравнения условны, но если, к примеру, изображённое во второй строфе  уподобить отражению в зеркале, то в третьей уже голографическое изображение. многомерное.


Каждый: и художник, и натурщица – хочет «задержаться» в памяти людской. Задержаться тем способом, которым может: она – сохранив на портрете черты лица, облик души; он – создав произведение искусства.
Но есть ещё и Поэт, создавший лаконичную картину:

 Блокада. Ночь. Забитое окно,
Мигающих коптилок тусклый свет.
Из мрака возникает полотно.
Художник пишет женщины портрет.
.
И есть мы, читатели, испытывающие странное волнение при чтении этих строк…
О блокаде? Да.
О памяти? Безусловно.
О жизни и смерти. О неизбежности ухода. О стремлении оставить след в этом мире.
О конкретных художнике и натурщице? Да.
Но и о конкретных нас с вами.

Как же было создано это стихотворение? Что думал о нём сам поэт?
(продолжение следует)