Энеида по-уфимски

 
(Фрагенты из книги "Бардо NON STOP, или Уфимская Книга Мертвых")

                Взоры теперь сюда обрати и на этот взгляни ты
                Род и на римлян твоих. Вот Цезарь и Юла потомки:
                Им суждено вознестись к средоточью великого неба…
                Вергилий
                «Энеида» 


 Дай мне, о виночерпий, спасительный яд –
Чуешь, как у души моей шланги горят!

Перманентный дурдом: абстинентный синдром
Сердцу жадному не понаслышке знаком.

Утоли эту жажду созвучием новым,
Незаученным словом наречья родного

(Я родным называю славянский язык –
Ведь к нему с колыбели язык мой привык…)

Пусть вина твоего тишина мне навеет
В ночь без сна гигабейты и мегабейты*

Нерассказанной сказки и песни неспетой
О царях, что великим воспеты Поэтом…
--------------------
*бейт - двустишие, основная "единица информации" в персидской поэзии


  ... Битвы мужа пою, что в Италию первый
Из-под Трои на берег, залитый пеной,

Лавинийский приплыл, много бед претерпев –
Но в итоге, как водится, преуспев.

Он – один из немногих троянцев спасенных,
Ветром вдаль унесенных и там вознесенных

Провиденьем божественным – снизу, из бездн,
По невидимой лестнице в выси небес…

Он – дарданец Эней, сын самой Афродиты,
Зевса дочери любвеобильной. Родитель

Его звался Анхиз. Смертной матери сын,
Тот, однако, не прост далеко был и сам:

Был и сам он Зевесов законный потомок,
И Гомер в «Илиаде» поведал о том,

Расписавши в деталях фамильное древо,
Восходящее к предкам божественно-древним:

Зевс Эгидодержатель Дардана родил
(Ясно вам, Дарданелл эпонимом кто был?..)

А Дардан, в свою очередь, - Дарданида
Эрихтония. У подножия Иды 

Трос рожден Эрихтоном, построивший Трою,
И от Троя, что Трою построил, - трое

Родилось сыновей: Ассарак, Ганимед,
Чьей красою затмился бы солнечный свет,

Также Ил беспорочный; со времени она
В его честь называлася Илионом

Крепкостенная Троя, отчизна троянцев
И их родичей и соседей дарданцев –

А уж в честь Илиона Гомер «Илиадой»
Обозвал свое чадо потомкам на радость…


Внук Анхиз Ассараку, а Илу – Приам,
И они не бездетны, хвала небесам:

Царь Приам (единственный выживший из
Многих братьев, Гераклом побитых; Париса

Достославный отец – «пастуха» Александра;
Богоравного Гектора; гордой Кассандры;

Многих прочих еще сыновей-дочерей) -
Тесть и четвероюродный дед Энея:

От Анхиза-дарданца Энея родить,
Как мы знаем уже, довелось Афродите,

Так что Гектор с Парисом – герои войны
Из числа величайших – почти кузены

Дарданиду Энею… Но главною ролью
Его папа Гомер снабдить не изволил,

Хотя даже Ахилла за пояс заткнул
Родословной своей – чем как раз прихвастнул

Он перед Ахиллесом в тех самых же строчках,
Где в его родословьи Гомер ставит точку.

Впрочем, нет: здесь не точка, а запятая,
Да такая, что генов не запятнает.

Не тужи, Дарданид; не печалься, Эней:
Пропоет о планиде великой твоей

Через пару абзацев великий слепец,
Твой реальный литературный Отец,

Голосом Посейдона. – К другим олимпийцам
Колебатель земли Посейдон обратится:

«Не судьба ему ныне погибнуть…» (Тебе,
О Эней! – о твоей говорится судьбе!)

«Чтоб не вовсе исчезло потомство Дардана;
Ненавистно уже поколенье Приама

Стало Зевсу Крониду. Могучий Эней,
Также дети его, также дети детей,

Что когда-то должны от Энея родиться,
Над троянцами будут царить, олимпийцы!»

(Интересно: а как же Гомер представлял
Исполненье сего, как себе рисовал?

Ведь о том, что Троя обречена,
Знали все, когда лишь начиналась война;

А когда он поэмы свои создавал,
Рим еще лишь в проекте существовал…) 

И Эней не погиб, не пропал, не убит –
Он из Трои горящей убраться спешит.

С ним супруга Креуса, Приамова дочь,
Пробирается сквозь угрюмую ночь.

Он отца-старика на закорках тащил,
Рядом – за руку держится – маленький Ил –

Богоравный и богоспасаемый Ил,
Дарданиды Креусы его породил

С Дарданидом Энеем любовный союз.
Отпрыск этих священных родственных уз,

Он, подобно Энею-отцу, не умрет,
Чтоб когда-то возглавить троянский народ.

Только имя другое судьба ему даст:
Юлом ныне и присно будет он зваться,

И когда-нибудь в будущем Юлиев род
Императорский трон в Риме прочно займет:

Юлий Цезарь, и Август, и страшный Нерон, -
Их Отцом-Прародителем выступит он,

Илионскую кровь дав потомкам своим,
Как предсказано было Гомером слепым.

Кровь Дардана и Зевса и кровь Афродиты
Даст потомкам своим Юл Прародитель,

И троянский (будущий римский) народ
Кровь богов своих в будущий Рим принесет.

… А пока поспешает он вслед за отцом,
Илион покидая и милый свой дом.

Уже город оставив, на холм поднялись,
Где священные службы Деметре велись.

Но одна из бежавших сюда не дошла –
В суматохе ее уже гибель нашла.

Оглянулся Эней: «Где подруга моя?
Этой новой напасти не вынесу я!

Что страшней видел я в пламенеющей Трое?
Что страшней может быть, чем разлука с тобою!

Неужель ты не слышишь мой горестный зов?..
Жизнь становится адом, коль гибнет любовь…»

Он рыдает, тоску свою скрыть не умея,
И, оставив своих ожидать на холме,

Возвращается в Трою Креусу искать
И часами по улицам бродит опять,

Оглашая звериным страдальческим воем
Воздух, пахнущий пеплом разрушенной Трои.

Вдруг неясный фантом легкой тенью скользнул
И к Энею почти ощутимо прильнул.

«Не скорби так безумно, мой милый супруг,
Господин мой, дитя мое, ласковый друг.

Не без воли богов этот выбор свершился,
Чтоб супруг мой сегодня супруги лишился,

Чтобы сын потерял любимую мать…
Не судьба вам с собою любимую взять.

Много лет будешь ты бороздить без меня
Океана лазурный простор – без меня,

Пока в дальней Италии ты без меня
Не закончишь свой долгий поход. Без меня…

Там судьба твоя ждет терпеливо тебя.
Там другую царевну возьмешь за себя.

Не печалься о бедной любимой своей.
Я прощаюсь с тобою, любимый Эней …»

И с последним прости растворилась она.
Снова плачет Эней, но вокруг тишина.

И, поняв, что уже не ответит супруга,
Он вернулся к родителю, сыну и слугам.

На священном Деметры холме собрались,
Кроме них, и другие сберегшие жизнь

Илионцы: немало тут хмурых мужей,
Перепуганных женщин, вопящих детей;

Поколенье изгнанников жалких!.. Они
Безнадежной отваги и силы полны

И решимости мрачной, уж коли спаслись,
С многомудрым Энеем связать свою жизнь.

Так веди ж, многомудрый, троянский народ,
Куда сам пожелаешь… куда рок поведет.

Рок ведет их к широкому синему морю:
Ведь не зря же Креуса о синем просторе

Океанском ему говорила – она
Знает больше живых; значит, ведать должна

Их злосчастную долю вперед далеко.
… Хоть решенье Энею далось нелегко,

Выбирает он путь, что жена указала.
Так троянцы по воле небес оказались

В море синем, молясь всем возможным богам,
Чтоб спасенную жизнь сохранил Океан;

Чтоб пенатов, Энеем спасенных из Трои,
Им судьба помогла в новом доме пристроить.

Долгих семь напряженных и тягостных лет
Их потрепанный флот мотали по свету

Неподкупные Парки, богини судьбы.
Наконец прояснел горизонт вроде бы:

От Сицилии, где до поры обитали
Илионцы, до вожделенной Италии

Плыть осталось недолго уже… Неужель
Ты уже так близка, долгожданная цель?

Сердце радостью тихой стучит: неужель,
Долгожданная цель, ты так близко уже?

Еще несколько взмахов податливых весел –
И в волнах италийских якорь мы бросим.

Нам по силам усилье еще одно,
Коль на пользу оно несомненную. Но…

(Может, это закон неизменный: когда
Упиваешься счастьем – приходит беда?

Не дано человеку направить свой путь,
Все равно ему Парок не обмануть…) –

На превышнем Олимпе пресветлая Гера
До сих пор вспоминает угрюмо раздора

Яблоко, что Парис предложил Афродите.
До сих пор на троянцев Богиня сердита,

  Хоть семь лет уж как нет ни Париса, ни Трои, –
До того ее выбор троянца расстроил.

Не один злополучный яблони плод
Сердце Геры на тевкров обидою жжет:

Знает, бедная, предначертания рока
О войне продолжительной и жестокой

Между Римом и Карфагеном; она
К Карфагену любви неподдельной полна

И мечтает о роли такой для него,
Что назначена долей его врагов,

Гордых жителей Рима: о славе, о чести
И господстве над миром… Однако же вместо

Этого Карфаген разрушение ждет – 
Вот что сердце Юноны обидою жжет.

«Неужели не справлюсь я с этим народом!
Неужель не управлюсь с противным мне родом!..»

За подмогой – к Эолу, владыке ветров
(Старшей чином всегда услужить он готов) –

И поднялся на море невиданный шторм,
Чтоб пошли ненавистные рыбам на корм.

Афродита, всем сердцем болея за сына,
О пощаде ему Громовержца просила:

«Укроти эту страшную бурю, Отец,
И от внука беду отведи наконец!

Разве мало терпел, разве мало страдал он,
Иль еще недостаточно бед испытал он?

Обещал ты народу его возрожденье –
Почему же твое изменилось решенье?

Ведь сумел Антенор, не особо достойный, 
Адриатики северный берег освоить,

Основавши Патавий в Иллирии славной  ((??)),
Где с тех пор беззаботно он тевкрами правит;

Так же как и Эней, гибели избежал
Антенор – и из пепла, как феникс, восстал.

Отчего же мой сын, кому ты предвещал
Приз такой, о каком Антенор не мечтал,

До сих пор прозябает и погибает?
Помоги своим детям, Отец, умоляю!..»

И с роскошного ложа восстал Вседержитель,
Чтоб крылатое слово сказать Афродите:

«Я тебе обещаю торжественно вновь:
Не погибнет Дардана священная кровь.

Как Эней тебе люб, так мне люб был Дардан
Пуще прочих потомков, судьбою мне данных;

А Эней, плюс к тому что он Дарданид, 
Внук мне, коли уж он сын Афродиты.

Долго будет сражаться в Италии сын
Твой, дитя… много новых построит он стен.

Покорятся ему много разных племен,
Подчинятся Энеем введенным законам.

Он три года процарствует; после того
Внук твой, отрок Асканий (Илом его

Называли, пока в Илионе он жил –
Ныне Юла он имя себе заслужил)

Тридцать лет будет царствовать… Время пройдет,
Триста лет будет царствовать Гектора род,


Прежде чем Илия, царевна и жрица,
Близнецами божественными разродится,

Чьим отцом станет Марс  , мой воинственный сын
И войны господин: Ромул зваться один,

А второй будет Рем. Ромул род свой начнет.
В честь него назовется троянский народ

Римским… (ROMA – так звать будут сказочный Город,
Что божественный Ромул однажды построит.)

Я ж могуществу их не кладу ни границы
И ни срока: навеки сей род воцарится

Над иными родами земными, иными
Странами и краями. Склонятся пред ними

Языки и народы, все земли, весь мир –
 И в веках прогремит имя гордое: Рим!.. 

Сами эллины, экс-победители Трои,
Будут побеждены потомками Троя

И владенья свои предадут во владенье
Победившим троянцам… Моим изволеньем

Будет Цезарь рожден, всему миру властитель –
Это Я говорю тебе, Зевс Промыслитель;

Юлием наречен будет в Юлову честь:
Вот Моя тебе, дочь Моя, Благая Весть…»


Был на севере Африки город богатый,
Словно к самому ее краю прижатый,

Карфаген (Новый Город по-финикийски) –
Царство благословенной царицы Элиссы.

Финикийкой Элиссой – иначе Дидоной –
Он построен, и им она правит законно, -

Молодая вдова, по Сихею-супругу,
Убиенному тайно любимому другу,

Слезы льющая, горе забыть не умея,
Не умея забыть дорогого Сихея…

Вновь спасенных от смерти, троянцев сюда
Ветер странствий занес. Голубая вода

Тихо плещет в лагуне, деревья цветут…
Наконец-то страдальцы душой отдохнут.

За прекрасным столом угощает Элисса
Иноземных гостей, слушая с любопытством,

С неподдельным и неослабным вниманьем
Дарданида рассказ о былых испытаньях;

И Элиссе, захваченной плавным теченьем
И чарующей силой Энея речений,

Тоже в эти минуты желанье пришло
По примеру рассказчика вспомнить былое.

«Помню, Тевкра, что назван в честь предка троянов, 
У себя во дворце мой отец принимал. –

Ибо Бел, всемогущий и славный правитель 
Финикийского Тира, был мне родитель;

И хоть часто с тевкрами он воевал –
Сам себя к роду Тевкра отец причислял!..»

Ободрился Эней еще более: значит,
Ты родня мне, царица, - какая удача!

Значит, боги велят мне поведать тебе
О Дардана и Тевкра потомков судьбе:

О печально известной Троянской войне,
О печально известном Троянском коне,

О скитаниях долгих, почти семилетних,
По морям после дней Илиона последних.

… Когда был истреблен род Приама-царя
И великая Троя стонала, горя, -

Мы навеки покинули край свой родной
И решилися плыть за вечерней звездой,

Направленье на запад закатный держа,
Равнодушному року покорно служа,

С каждым днем удаляясь от брошенной Трои…
Я во Фракии первый свой город построил,
               
Энеадой назвав его… Не довелось
Задержаться здесь долго – нам вскоре пришлось

Землю эту покинуть, и в Фебовом храме
Аполлона усердно молил я о знаменье,

Ожидая, что бог сребролукий откроет:
Где судьба нам велит строить новую Трою?..

Не напрасно моленье; надежда сбылась:
Двери храма открылись – и речь полилась:

«В той земле, о Эней, где рожден твой народ
И откуда пошел твой прославленный род,

На прародине древней, даю тебе слово,
Суждено отыскать тебе родину новую,

Где на троне на царском воссядет Эней,
Также дети его, также дети детей!..»

- Так вещал Аполлон. Голоса раздаются,
Словно дети, от радости тевкры смеются.

Но остался вопрос: как узнать, наконец, 
Что за край тут имелся в виду?.. Мой отец,

Благородный Анхиз, вспоминая рассказы
Стариков, уж готов свою версию сразу

Предложить: «Для троянцев прародина – Крит!..
С Крита в Малую Азию, - он говорит, -

Тевкр, славный наш пращур, однажды явился,
Чтобы здесь на века его род поселился…»

Жертвы закланы были, подарок богатый
Аполлону с Нептуном и прочим богам,

И, мечтая вернуться в предков страну,
Мы опять оседлали лихую волну.

И на Крите – на родине Зевса и Тевкра –
Поначалу прекрасно устроились тевкры.

Новый город воздвиг я, назвав Пергамеей,
Чтоб о Трое великой творенье Энея

Будоражило память… Уж свадьбы игрались,
Уже дети троянцев на Крите рождались –

Вдруг напал на нас страшный, губительный мор:
Снова смерть и несчастье, страданье и горе…

Лишь тогда мне явились пенаты во сне
(Их сберег я в огне и в далекой стране)

И пророчество Феба мне расшифровали,
По-иному, по-новому растолковали:

«Не на Крите конец вашим странствиям – но
Еще дальше, в краю, где когда-то давно

Появился на свет прародитель Дардан
Вместе с братом Иасием… Парками дан

Этот край, что зовут италийским, навеки
Во владение вам: его горы и реки,

И леса, и долины, холмы и поля –
Вся любимая солнцем Италия!..»

… Что тут скажешь: давай собираться опять.
Не устала судьба еще странников гнать

По безбрежному морю в погоне за ветром,
За мечтой ненадежной, за призрачным светом…

Изволением неба в Эпир мы попали,
Где почти нереальную новость узнали:

Странной прихотью рока царствует там
Благородный Елен, сын владыки Приама… -

Над данайцами муж троянский царит!..
(Что за странные шутки порой отчудит 

Жизнь – такие, что даже и выдумать сложно,
А поверить и вовсе уже невозможно…)

Час за часом все более чудные вести
Услаждают наш слух: говорят, будто вместе

С Приамидом в Эпире царит Андромаха,
В плен захваченная потомком Эака,

Ахиллесовым сыном – Неоптолемом;
А по смерти его – женою Елена

Стала, вновь обретя троянского мужа…
Со своими нам срочно увидеться нужно!

Андромаха, узнавши меня, залилась
Исступленно слезами; молить принялась:

«Сын богини, ты жив?! – Если ж жизни лишенный
Ты посмертный фантом, - снизойди благосклонно

И поведай вдове: где Гектор, мой муж!
Без него Андромаха измучилась уж,

День и ночь поминая любимое имя,
День и ночь умываясь слезами своими…»

- Жив я, - ей отвечаю. – Я жив, только жизнь
Протекает моя по-над гибельной бездной.

Лучше ты о себе мне, прошу, расскажи,
Жизнь свою на чужой стороне опиши…

«Мне надменного сына Ахиллова спесь
Годы целые здесь приходилось терпеть

И, рабыне, рожать господину детей –
Сам ты можешь все это представить, Эней.

Позже был он убит…» - Но как же так сталось,
Что ты Гектора брату в жены досталась?

«Не иначе как боги того пожелали,
Утешенье свое Андромахе послали:

Знатный раб, что сумел даже Неоптолема
Научить уважать себя, - мудрый Елен, -

Царский трон от него унаследовал вместе
Со владением всем. И своею невестой

Объявил он невестку былую свою -
И за это я Фебу хвалу воздаю,

Хоть нейдет из ума другой Приамид –
Богоравный герой, что под Троей убит…

Ну а ты каким ветром сюда к нам закинут?
Как до нас добирался из Трои покинутой?

Где Асканий, твой сын – жив ли маленький Ил?
Своей матери бедной еще не забыл?

Горд ли тем, что Энею он сын – и племянник
Гектора самого, малолетний изгнанник?..»

Не успел я ответить: Елен Приамид,
Вижу, сам, окруженный толпою, спешит

В нашу сторону – встретить гостей дорогих,
Чтоб обнять их, принять их в палатах своих.

Слезы льет, произносит бессвязные речи…
(У меня самого не могли не потечь

Слезы счастья, но также и горькой тоски
По всем тем, что обоим нам были близки…)

Демонстрирует он нам подобие Трои,
Что на греческом берегу он построил:

Вот Пергам, вот и Скейские даже ворота!.. –
Дорогие сердцам нашим образы; вот

По долинам, воркуя, бегут ручейки,
Ксанфом названные в честь троянской реки:

Пусть эрзац, бутафория жалкая это,
Но иллюзия – памятью нашей согрета.

А потом Приамид, как когда-то бывало
(Ведь Елен – прорицатель…) нам волховал

И опять подтвердил провозвестье пенатов:
На Италию курс нам поддерживать надо…


Мерно льется рассказ… Осторожно, царица:
Повеленьем Венеры в Энея влюбиться

Суждено тебе, жертвой бесславною пасть
Кровожадного зверя по имени Страсть.

Развивался роман удивительно быстро:
Через несколько дней уж пылает Элисса

Первобытным огнем: и ночью, и днем
Что ни мысль – то о нем и только о нем.

И Эней отвечает ей лаской взаимной,
Уж почти забывая и образ любимый,

И тоску по Креусе, безвременно павшей
И из жизни его так внезапно пропавшей.

(И Элисса вот так же забывает Сихея,
Полюбив на беду иноземца Энея.)

Время споро бежит: пиры и охота,
Здесь застолье, там бал… Никакая забота

Не мрачит это легкое существованье.
Что уж там говорить о великих призваньях:

После стольких опасных, мучительных лет
Устоять пред соблазнами стойкости нет.

Помнит ли хоть еще он Италии имя?
Или лишь удовольствием занят своим:

Флиртом, сексом, гульбою и сладким вином… -
Только боги бессмертные знают о том.

И бессмертным богам наконец надоели
Это столь затянувшееся веселье

И безделье его: просто стыд и срам!
Видно, время вмешаться бессмертным богам.

Эрмий  , вестник богов, был отправлен к Энею
(Как они же его же пошлют к Одиссею,

Что в плену у Калипсо, в Улисса влюбленной,
Будет годы терять, любовью плененный):

Счастьем личным обязан пожертвовать он
И по воле богов покинуть Дидону,

Ни единого дня не промедливши боле,
Ради роком высоким назначенной роли.

Но боится царице признаться Эней,
Что так скоро проститься он вынужден с ней –

Не шутя он страшится царице признаться,
Что так быстро придется ему с ней расстаться.

Он страдает, скрывая измену свою,
Пусть невольную, но столь болезненную

Для влюбленной в него финикийки-царицы,
«Града Нового» основательницы,

Что зачин положила всему Карфагену…
Как-то примет она Дарданида измену?

И терзается он этой болью, хотя
Собирается тоже уже не шутя.

Только злая молва его опередила:
Без его покаяний Дидона  открыла,

Что оставить ее изготовился он.
И крылатое слово сказала Дидона:

«Ради милого я наплевала на всех
И пред миром предстала игрушкой-утехой

Иноземного гостя, походной подругой, -
Хоть сама почитала себя уж супругой

Я любезному мужу, с ним царское ложе
Разделив и поверив негодному… Боже,

Неужели и впрямь столь безжалостен он?..
Благодарности, видно, он вовсе лишен,

А уж о благородстве и речь не идет…»
Но Энея, увы, ее речь не проймет,

Хоть разбудит в нем бурю… Уныньем сражен,
Все ж таки не посмеет ослушаться он

Олимпийцев бессмертных, нарушив их волю:
Что пред нею царицы жестокая боль,

Что пред ними Элиссы глубокая мука?!
Разве он обещал ей сердце и руку,

Разве жизнь свою он обещал ей когда-то!
Где уж бабе понять душу солдата…

«Не терзай нас обоих напрасно. Сколь буду
Жив – тебя я, поверь, никогда не забуду;

Но поднять паруса мне велит Аполлон,
И любовью пожертвовать требует он,

Чтоб Италии всю посвятить мою жизнь:
Берега ее уж и так заждались,

Словно дверь, что вот-вот уже будет открыта…» -
«Боги! Слышите вы: что говорит он!

Может быть, бесстыжие эти глаза
Хоть единая оросила слеза?

Может, голосом дрогнул, когда так бесстрастно
Приговор зачитал он царице несчастной? –

Даже этого нет… Будь же проклят, Эней!
Пусть когда-то обида, что без лишних затей

Ты Дидоне нанес, тебе вспомнится вновь.
Пусть умоется кровью убивший любовь!..»

Она в ярость впадает… в безумие, может.
Только он ей ничем уже тут не поможет.

Развернулся безмолвно, и с самым рассветом
Он отдал якоря, чтоб покончить на этом

Свой такой поначалу удобный роман,
Столь, как выяснилось, неугодный богам.

Снова моря волнам доверяется он,
Уж не слыша, как плачет вдогонку Дидона:

«Неужель надо мной посмеется скиталец
По лазурным морям! неужель даже палец

Не смогу шевельнуть, чтоб к оружью призвать
Карфагенскую, мне послушную рать?

Эй, несите огонь, паруса распускайте,
Вслед бежавшим стреляйте, суда догоняйте!

Где я? Что говорю? Уже поздно метаться
И безумной душой за предателем рваться.

Ведь могла ж разметать по волнам его тело,
Спутников растерзать (Как сейчас бы хотела

Это сделать я!..); Юла, Энеева сына,
Умертвить – чтобы рана отца так же сильно,

Как моя, кровоточила… сына убить,
Его плотью отца-подлеца накормить,

Как, по эллинским мифам, мстили иные:
Так и я отомстить могла бы Энею!

Мне ли, жаждущей смерти, чего-то бояться?
Я спалила дотла бы лагерь троянцев,

Весь их род погубив – и впридачу Дидону.
Так внемлите несчастной, Геката с Юноной,

Божества моей смерти и смерти Энея:
Я внимание ваше – мукой своею

Заслужила; о мести взываю кровавой!
Ну а ты, мой народ, - ты кровавою славой

Да покроешь себя, Дарданида потомство
Ненавидя за пращура их вероломство;

Приношением праху Элиссы да будет
Эта ненависть – и никогда не убудет!

Ни любовь, ни союз пусть не свяжут народы
Карфагена и Трои; из рода в род

Пусть наследием будет моим ваша месть
За царицы своей посрамленную честь.

Так приди же, восстань, о мой будущий мститель,
Чтобы корень Энеев навек истребить,

Покарать его семя огнем и мечом –
Умирая, молить буду только о том.

Пусть и внуки мои с ними мира не знают,
Пусть обида моя станет мщения знаменем!..»

- И взошла на костер, для жертвы иной
Уже сложенный. Мог бы увидеть Эней

Дым зловещий над берегом – но обернуться
Не желал, избегая соблазна вернуться.

Крик предсмертный ее мог услышать бы он –
Но не слышит: он слишком в себя погружен.

Паруса кораблей ветром ласковым полны,
За бортом – бормотание ласковых волн:

Наконец-то настали дни перемен.
Viva Italia! Прощай, Карфаген…

 

На Сицилию вновь возвратился Эней;
У Акеста-царя он здесь несколько дней

Погостил, с уважением принятый им
Вместе с воинством всем илионским своим.

(Ведь Акест – илионец и сам по рожденью:
Он был Кримиса, бога реки, порожденье

И прекраснокудрявой троянки Сегесты;
Потому-то считался троянцем Акест,

В честь прекраснокудрявой троянки Сегесты
На Сицилии город воздвигший Эгесту…)

В эту пору преставился старый Анхиз,
И Эней по нему справил пышную тризну,

Его память почтивши борцовской игрою,
Как в обычае было у древних героев:

После смерти Патрокла вот так же Ахилл
Состязаньем бойцов друга память почтил.

(На заметку: начальники кораблей,
Те, кто принял участье в олимпии сей,

Станут в будущем – так же, как сам же Эней –
Прародителями знатных самых семей

Рима, города-сказки…) А сейчас им пора:
Снова море и волны, шторма и ветра.

Миновав зачарованный остров Цирцеи –
Где когда-то надолго застрял Одиссей,

Против воли своей очарованный ею, -
Наконец-то в Италию прибыл Эней!

… Царь италиков, благословенный Латин
(Ясно вам, кто был все латинян эпоним?)

За Энея готов уже выдать Лавинию,
Свою милую дочь. Но супруга Латина

Не желает для дочери этакой доли:
Не бывать чужаку на латинском престоле!

И жених уже есть у Лавинии – Турн,
Царь рутулов, могучий и яростно-бурный;

Он свое не отдаст: значит, снова война!
……………………………………………
Но когда-то закончится и она:

Турн найдет свою смерть под Энея рукой,
И Лавиния станет Энею женой.

(Не ошиблась Креуса: судьба ожидала
Ее бывшего мужа в далекой Италии…

И потомки его, что придут вслед за ним,
Здесь построят однажды великий Рим...)