Через двадцать лет

Порядок рухнул. Это был подарок,
случайная удача, лотерея.
Теперь не маршируют на парадах,
зверея, четкий шаг не отбивают.
Евреи щук уже не фаршируют
и русские почти не выпивают.
Растаяли последние химеры,
в Австралии не включишь вентилятор,
закрылся в музыкальной Вене театр,
не помогли планете полумеры.
ПорвАлась пленка, что держала вместе
больных, врачей, лекарства и воронки,
лекарства, колбы, пломбы и коронки,
нежирную начинку в пресном тесте,
бензин в колонке, предложенья в тексте.
Разорвана пружина, лента, связка,
не соберешь, не свяжешь воедино,
без смазки не покатится машина,
чего бубнить про лето в Сан-Марино –
попробуй доберись до Новоспасска!
Таксистов нету, не видать красоток,
не строят небоскребов и высоток,
ютятся в неказистых, смежных, тесных,
приезжих опасаются и местных.
Пропало, будто не бывало рядом,
что было нужно и чего не надо –
духи, кино, наряды и помада
побиты градом.
Что было ясно, четко, очевидно,
обычно, просто, даже не завидно,
С чем соглашались и чему кивали
и мельком говорили: «Да, конечно!» –
теперь не навсегда, не бесконечно,
теперь едва ли.