и ощутить сиротство как блаженство?

В тот день все не заладилось в маленьком семействе Вороновых с самого утра. Мать, в очередной раз придя с ночной смены, застала сонную дочь на кухне с сигаретой во рту и размазанной косметикой на лице.

Опять по дискотекам всю ночь шлялась? А то, что экзамены на носу и ты даже не знаешь, как билеты выглядят, не говоря об ответах,— это что, тебя не касается?

— Мам, ну чего ты занудствуешь, ну выучу. Погуляю еще чуть-чуть — и выучу.

— А еще два класса учиться кто за тебя будет — я, что ли? Ой, Светка, был бы жив отец — ты б так себя не вела.

— А я, может, так себя и веду, потому что ты меня все время достаешь! Может, если б у меня родителей не было вовсе, я бы по-другому росла! Вон, Ирина в интернате выросла — и никто про нее плохого слова не скажет, только хвалят все.

Выпалив свою тираду, Светка хлопнула дверью своей комнаты и включила музыку погромче. А мать без сил опустилась на старый табурет и зарыдала…

На следующий день, едва свет просочился в тесную комнату сквозь окошко, мать решительно стянула со Светки одеяло:

— Хватит спать, собирайся!

— Куда? Мам, ты чего? — дочь спросонья не могла понять, чего от нее хотят.

— Будешь знакомиться со своей новой семьей,— отрезала мать.

Светка хотела было огрызнуться, но осеклась, увидев жесткое, решительное выражение лица матери — раньше она такого за мягкой и податливой мамой не замечала. Она оделась и послушно поплелась за родительницей, про себя гадая, что же такое мать замыслила. Когда они с мамой остановились перед зданием городской школы-интерната, у Светланы екнуло сердце. Неужели мать и вправду хочет отдать ее сюда на перевоспитание?

Директор интерната Алексей Игнатьевич встретил девчонку радушно и сразу отвел ее к ребятам — знакомиться и «располагаться». А с матерью долго говорил о чем-то в своем кабинете. Мать комкала в руках платок и тихо плакала и кивала.

Подростки-интернатовцы встретили новую гостью с сочувствием — и так было, пока они не узнали, почему она тут. Ребята водили ее по комнатам, показывали свои скромные пожитки, библиотеку, актовый зал. А потом «местное радио» донесло до остальных, что Светлана вовсе не сирота и чем вызван ее приход сюда.

Паренек в сереньком свитере и очках грозно сжал кулаки: «Так то твоя мамка у Игнатьича нашего в кабинете плачет? Мне бы такую мать — я б ее в жизни никогда до слез не довел! Я бы даже слова плохого ей не сказал! А ты… Эх, ты!» Светлана готова была сквозь землю провалиться и тут же попросить у матери прощения за все обиды. И даже гордость ее куда-то подевалась.

— Ну что, Света, хорошие у нас дети? Понравилось тебе у нас? Остаешься? — по-доброму лукавые глаза Алексея Игнатьевича искрились и щурились.

— Ну…

Светка растерялась и страшно смутилась. И все искала глазами мать, словно ждала, что та заступится и уведет ее отсюда.

— А знаешь, о чем больше всего мечтают все эти дети?

— О чем?

— Когда-нибудь не остаться в этих стенах, а пойти после занятий домой. Домой, понимаешь? К маме, папе, хотя бы к бабушке. Хоть к одной родной душе, к тому, кто может обнять, пожалеть, успокоить, похвалить и даже поругать, если по делу. Но эти дети лишены такой возможности. Многие из них вообще никогда не видели своих пап и мам. У тебя мама есть, но, кажется, она тебе не нужна?

— Нужна, нужна! Мама, мамочка! Где ты?

Она в ужасе побежала по коридору и не успокоилась до тех пор, пока не уткнулась в плечо матери. Светка разревелась, как детсадовский малыш.

Вечером дома они с мамой много говорили обо всем. И у Светки было такое чувство, словно мать уезжала куда-то и вот вернулась, и Светка рассказывает ей все новости за несколько лет и не может наговориться с ней. Ей даже казалось, что не было ничего — ни пьяных дискотек с такими же оторванными малолетками, ни сигарет, ни хамских реплик, брошенных матери в лицо. Что это все было не с ней. Одно Светка знала точно: она никогда больше не станет завидовать интернатовцам. Нечему там завидовать. Не бывает «сиротства как блаженства». Блаженство — оно бывает только в семье.