Пианино

Вот оно, слегка поседевшее, местами  расстроенное пианино. Оно было приобретено лет тридцать назад, на деньги, вызволенные  из копилки, такой в виде избушки с дымоходом и красивым забором. Туда, через дымоход,  мы опускали железные рубли, когда-то они были в почете, и когда монеты стали касаться потолка, мы ее раскулачили. Помню, у меня были полные штаны радости, когда перед нашим домом остановился грузовик и папа, а с ним два его армейских товарища, втащили в дом «музыкальную шкатулку», кажущуюся мне тогда неимоверно громоской.  Сегодня  события того беззаботного-счастливого   времени кажутся настолько отдаленными, что я иногда сомневаюсь, а были ли они, или все былое великолепие мне лишь приснилось. Ничего, фактически ничего не осталось, если только пианино.  Оно  единственное доказательство того, что прошлое, хоть и кануло в лета,  все же имело место  быть. Но не резон вспоминать о нем и горевать. Что было – уплыло. Теперь главное - пианино.
  Я подхожу к нему, здороваюсь, как со старым другом, и неторопливо приподнимаю крышку. Она нехотя поддается. Кажется, время спаяло  ее с клавиатурой. Пододвинув стул-вертушку поближе, я, испытывая легкое волнение и трепет, усаживаюсь за незаслуженно заброшенный мною инструмент и, размяв предварительно пальцы, с нежностью касаюсь клавиш.  Бело- черные, они заманчиво мне улыбаются, и, кажется, даже подмигивают. Не прибегая к партитуре, я совершаю первую попытку возобновить  прежние доверительные отношения со своим деревянным другом. Посмотрим, насколько мне это удастся.
 Что стало  причиной моего столь неожиданного желания? Отчего я столько времени не вспоминала о нем, а сегодня вдруг задумала поиграть в пианистку? Ответ незамысловат: мне просто безумно захотелось услышать, как из этого в чем-то ветхого, казалось, уставшего от жизни  чуда, вырвется наружу и уплывет на лучах ослепительного солнца в небеса чистая волшебная мелодия, мотив которой много лет скрывался в потайных углах моего сознания, а вот сегодня просится наружу.  Этакий зов сердца и  души, изголодавшихся по красоте, естественности и простоте. Да, сегодня вокруг все так мудрено  и закручено, что даже музыка превратилась во что-то далекое и прогрессирующее. Нет в ней былого тепла и мелодичности. Души в ней нет.
  Но что это нынче с инструментом, неужто  обиделся? Виновна ваша честь, признаю.  Мне следовало бы почаще вспоминать о тебе, а если хочешь знать, я вообще не имела права о тебе забывать, но ты сам понимаешь: дела, бег наперегонки со временем, личные проблемы – ни минуты для покоя и уединения.
 Обычно мне не составляет труда наиграть ту или иную композицию, но  вот сейчас…Напрасно  я снова и снова ласкаю клавиши, пытаясь их сдобрить.  Покинутый мною друг не желает вступать со мной в какой-либо контакт. Не желая признавать поражение, я стучу по клавиатуре, отлично понимая, что подобным образом могу испортить все окончательно. Изнемогая от бессилия, я  захлопываю и вновь распахиваю крышку, вскакиваю с места и, в нервном возбуждении ломая себе пальцы, внимательно осматриваю пианино со всех сторон. Чем дольше я смотрю, тем больше убеждаюсь, что все в норме, просто ноты не звучат. Один неверный аккорд, ошибочная тональность, и все становится напрасным, музыка не льется, божественная музыка не льется. Примерно что-то похожее случается и с жизнью: бывает, слышишь, ясно и отчетливо слышишь страстно желаемую, животворящую мелодию, а наиграть ее, увы, не получается. Так и томишься в тишине, с головой погружаясь в уныние и безысходность.
Ну, не будем о грустном. Я вот думаю, а не попытаться ли нам еще разок  договориться?  Как ты на это смотришь, мой милый, верный друг?