Версия убийства Марины Цветаевой. Глава 2

В книге "Пятый воздух.  Версия убийства Марины Цветаевой"  все факты и действующие лица подлинные.
События происходят летом 1985 года в городах Татарской АССР. В то время по поручению семьи Цветаевых
мне выпало заниматься поиском места захоронения Марины Ивановны Цветаевой. Об этих событиях читатели 
и узнают из книги.  Всем заранее спасибо за внимание к судьбе эпохального Поэта Марины Цветаевой.

Глава 1 http://www.stihi.ru/2010/05/30/4862 


МЫ С ВАМИ ОБА ИЗ  КНЯЖЕСКОГО РОДА...

Биктимир Гизатуллович  Мурясов, председатель Елабужского горисполкома, о моём приезде предупреждён. Встречает дружелюбно, но чувствуется  - насторожён. После обмена любезностями  знакомится с письмом Анастасии Ивановны Цветаевой. В нём краткая история, связанная с поиском места захоронения сестры. Анастасия Ивановна просит содействовать мне, журналисту Тульского гостелерадиокомитета, в проверке новых фактов. Задача – уточнить  место захоронения её родной сестры, поэтессы Марины Ивановны Цветаевой. Прочитав письмо, Биктимир Гизатуллович вздыхает и доверительно-заговорчески обращается ко мне:

      -Столько лет прошло! Ну, скажите – зачем эти поиски? Что они дадут?

Понимающе улыбаюсь, но глядя ему в глаза, отвечаю вопросом на вопрос:

      -Простите, у Вас есть дети? Не дай бог, с Вами нечто подобное произойдёт – все мы смертные, правда? Вам хотелось бы, чтобы дети вашу могилу нашли?

Биктимир Гизатуллович  хмурится и через паузу выдаёт философскую фразу:

      - Со мной этого никогда не произойдёт, я ведь не поэт!
      - Неважно. Вы – человек. А стихи не обязательно сочинять –  их можно чувствовать, будучи читателем. И тогда Вы – поэт! Кстати, у Вас творческая внешность, Биктимир Гизатуллович. Вы – интересный мужчина…

(Он действительно рослый, вальяжный, лицо мужественное). Смутился начальник города. Потом засмеялся довольно, глянул в окно и перевёл разговор в рабочее русло. Доброжелательно принялся разъяснять, что кроме него есть горком партии, соответствующие инстанции в Казани, где должны об этом  знать. И… « что они скажут - то мы и будем делать». Предупредил о том,  что без его ведома я ничего самостоятельно предпринимать не должна. Как бы невзначай поинтересовался, зачем ночью на кладбище ходила. То, что прозвучало в ответ, меня потрясло - об этом я понятия не имела, но вслух произнесла:

       - Знала раньше, что мусульманские кладбища не запираются на ночь. У русских ведь запираются, а мусульмане - молодцы! Не спалось, вот и пошла проверить…
 
Помолчал Биктимир. Постучал карандашом по столу. Спросил, с кем встречаться собираюсь. Ответила – с людьми. Пойду в газету Вашу, в музей краеведческий. Познакомлюсь с теми, кто за культуру отвечает, и вместе работать начнём.

      - Это Вы правильно решили. С горкомом партии я сам всё согласую, а вот с Министерством Культуры пусть Москва разбирается. В Казань придётся ехать. Будем ждать указаний…
 
Охотно соглашаюсь. Прощаемся тепло. Биктимир провожает меня до дверей. Вспомнив о чём-то, просит меня показать правую руку. Сгибает ладонь и считает, сколько на сгибе у меня  полосок. Доволен. Показывает свою руку, многозначительно и важно произносит:

      -  Мы с Вами оба из княжеского рода…
От души смеюсь:
      - Значит, придётся нам говорить на одном языке! Вы всё-таки поэт, товарищ князь!
 

ОНА ЛЮБИТ МАРИНУ!
ГОСПОДИ, КАКОЕ СЧАСТЬЕ!
   

В редакции Елабужской  газеты  «Новая Кама» встречают тепло. Угощают чаем. Дают домашний адрес Лариной Марьям, которая "у нас стихами и Цветаевой занимается". Предупреждают:

    - Сейчас Марьям срочный материал готовит. Только поздно вечером сможете застать её.
 
На всякий случай прихожу днём, вдруг дома работает? Нет... Совсем поздно, после десяти опять стучу в калитку. Наконец-то! Здесь,в полуподвальном помещении семья Лариных снимает комнату. Меня встречает муж Марьям, добродушный молодой человек:

     -  Проходите. Осторожно, здесь низкий потолок, - осторожно!
 
В середине крошечной комнаты диван, вплотную стол, детская кроватка. Марьям наспех набрасывает на себя халатик. Удивлённо нараспев спрашивает, почти поёт:
 
     - Мне сказали, ко мне из Москвы кто-то приехал… Вы приходили днём, да?
 
Голос - горный  ручеёк, переливается солнечными зайчиками, приветливо журчит и журчит… Необычный голос. Глаза огромные, сама хрупкая, маленькая. Совсем девочка.
 
     - А я  всё думаю-гадаю, кто может ко мне приехать из Москвы? - продолжает Марьям безоблачно - да Вы садитесь, садитесь!

     - Спасибо. Да, я приходила к Вам днём. Я по делам Марины Цветаевой, от её сестры Анастасии Ивановны. Была вчера в горисполкоме, у Биктимира  Гизатулловича… Мы с ним договорились о том, что Вы посоветуете, с кем из людей встретиться можно.

Я говорю, но она не слышит меня! Всплеснув руками и слегка отшатнувшись, Марьям переходит на шёпот:
 
     - Марина… Цветаева? Вы... по делам... Марины Цветаевой??!
   
И вдруг бросается к дивану, приподнимает, нет - срывает  подушку - одну, вторую, а там… О, Господи! Под подушками – тоненькие томики стихов, журналы с закладками, исписанные убористым почерком листы со стихами. Догадываюсь стремительно - Маринино?! Часть листов и книг летит на пол, в разные стороны. Фейерверк! Мы обе бросаемся их собирать… Вот так встреча! Она любит Марину! Господи, какое счастье – она любит Марину!!!  Успокаивает Володя,  он смеётся:

     - Нашли друг друга! Марьям ни днём, ни ночью с её стихами не расстаётся!
     - Я тоже, - говорю радостно и достаю из сумочки томик стихов - без неё никуда!
 
Чуть позже, придя в себя, пьём зелёный чай. И читаем, читаем наизусть Маринины стихи. Проснулась маленькая Дина, дочка Марьям. Она не удивляется. Садится в кроватке, слушает, раскачиваясь в такт строчкам… Какое счастье, Марина! Здесь твой дом! Здесь тебя любят! Но от разговоров о главном Марьям уходит. Я не тороплю.

Провожая меня, уже на улице, она неожиданно говорит:

    - Татьяна, мы снимаем жильё у Чурбановой. Попробуй с ней завтра вечером встретиться, по воскресеньям она уезжает к родным. Мне кажется, баба Маня многое знает, но не любит об этом вспоминать. А утром навести Дунаева, запомни его адрес. И запиши мой телефон, я с утра в редакции.
 

"ОТОРВАТЬСЯ  ОТ  РОДИНЫ – ВЕЩЬ НЕОБЫЧНАЯ,
А ВЕРНУТЬСЯ НАЗАД – ЭТО СВЕРХПОДВИГ!"

Дождь льёт как из ведра, не переставая. На улице ни души. Высокий забор, за которым дом Владимира Николаевича Дунаева. Долго барабаню в калитку, в окна -  никого. Тревожная тишина. Минут через пять из соседней калитки выходит женщина:
 
      - Да, несколько дней старика не видно. Недавно похоронил жену. Дети? Сын. Бывает часто. Адрес сына? Нет, не знаю.

Разрешает от неё позвонить в редакцию газеты. Слава богу, Марьям на месте. Дожидаюсь её. Принимаем решение. Просим сына соседки перелезть через забор и открыть калитку изнутри, что он и делает.

Ухоженный дворик, виноградные беседки. Идём по тропинке, ведущей к дому. За поворотом страшная картина – благообразный старец лежит под проливным дождём, глядя в небо. Присев на корточки и взяв его за руку, я тихо спрашиваю:
 
       - Владимир Николаевич, сколько времени Вы здесь лежите?
       - Второй  день, сегодня  второй день. 
       - А когда Вы упали, помните?   
       - Помню, вчера вечером. Сын приходил. Пошёл его провожать, а на обратном пути упал.   
       - А какое сегодня число, Владимир Николаевич?
       - Сегодня 30 июня, воскресенье, - отвечает и, улыбаясь, смотрит на меня.

Марьям бежит вызывать «Скорую», а мы переносим старика в дом. Ближняя к веранде комната – огромная библиотека. На книжных полках не только русская классика. Много книг на немецком, английском, китайском, японском языках.
 
        - Вы это всё читаете? – удивляюсь, с разрешения хозяина перебирая книги.
        - Да, я свободно владею пятью языками, - отвечает он с трудом, морщась от боли.
Память у 95-летнего Дунаева отменная. Рассказывает о том, что похоронил жену. Сын зовёт к себе, но родной дом не отпускает. Юрий приходит часто. Владимир Николаевич говорит и стонет - мучает боль. Приезжает «Скорая». Беглый осмотр. Брать в больницу отказываются:
 
         - Мы таких не берём, поймите. Возраст! У него просто ушиб, пусть дома лежит.
(Забегая вперёд, скажу, что умрёт Дунаев через семнадцать дней.) «Скорую» не отпускаю, звоню главному врачу, обещаю громкий разговор на страницах столичной прессы. Срабатывает – отвозим старика в больницу, где…
 
         – Мойте его сами, у нас нет санитарок!
Делаем всё необходимое, после чего переодетого в белую рубаху Дунаева устраивают в двухместную палату.

На следующий день, утром, Владимир Николаевич в присутствии сына Юрия, сотрудников больницы и члена горисполкома  даёт свидетельские показания. Светлейший ум, чёткая, внятная речь. Рассказывает о встрече с Мариной Цветаевой  волнуясь, с такой детской радостью, словно ждал разговора о ней и, слава богу, дождался! Так люди выполняют свой  человеческий долг, не догадываясь о том, что это – долг. Он любит её стихи! Он знал о ней до встречи! Он разговаривал с ней! Он носил  цветы на её могилу... Вспоминает, прикрыв глаза:
 
        -  Моя жена, помню, говорила о Марине Ивановне: «Оторваться от родины – вещь необычная, а вернуться назад – это сверхподвиг!»

Но говорить ему трудно. Стараюсь не мучить старика вопросами. Прощаясь, обнимаю его, а он мне на ухо шепчет:
 
        - Будьте осторожны. Вас встретят двое, это люди в штатском. Помните, защита – пепел...
 
С горечью отмечаю про себя, что старик не так уж и здоров… Чуть не плача, говорю об этом Марьям, которая пришла меня встретить.

        - Старость, - отвечает она, - что поделаешь, старость!

( Откуда мне было знать, что это моя первая и последняя встреча с уникальным человеком, умеющим читать прошлое и будущее! Тогда я ещё не верила в невозможное. В следующий раз я принесу Дунаеву цветы на его могилу и расскажу историю про двух людей в штатском…)

В гостинице меня действительно… встречают! Один - приятный молодой человек высокого роста, другой - чуть постарше, с цепкими холодными глазами. Оба в светло-серых костюмах, при галстуках. Представляются сотрудниками общества охраны памятников. Хотят поговорить. Старшего куда-то срочно вызывают по гостиничному телефону. Молодой идёт за мной в номер без приглашения. Идёт по-хозяйски, несмотря на мои слова о том, что мне придётся сейчас же уйти – ждут люди. Входит в комнату, следом за мной:
 
      - Я ненадолго, подожду. Вместе и пойдём. Что здесь? - бесцеремонно спрашивает, подходя к столу и протягивая  руку к большой стеклянной пепельнице.
 
В ней утренние черновики. Рвать бумагу  не люблю – сжигаю. Смотреть на огонь – старая привычка. Успеваю пепельницу перехватить. В памяти резко всплывают слова Дунаева: «Защита – пепел». Прямо, детектив какой-то! Гость, глупо улыбаясь, быстро снимает пиджак, галстук и торопливо расстёгивает рубаху. Сбрасывает её с себя, при этом цинично, угрожающе-грубо произносит:

       - Не вздумай ломаться, сразу предупреждаю! 
       - Урод, - кричу, - пошёл вон, гад! 
Пепельница летит в гостя. Ударившись об грудь, падает на пол и разбивается. Руки мои в пепле. Отталкиваю голого штатского от себя. Он свирепеет:

       - Это я - гад? Я – урод? Да кто ты такая?  Кого из себя корчишь?
Стук в дверь прерывает обмен любезностями. Штатский бросается к окну и, распахнув его, прыгает вниз. Первый этаж спасает репутацию общества охраны  памятников. Вышвыриваю вслед гостю белую рубашку и пиджак, перепачканные пеплом:
 
       -  Держи, придурок! И чтобы духа твоего не было!
Открываю дверь. Горничная пришла узнать, что за крики.

       - Всё в порядке, - отвечаю, - не волнуйтесь. «Памятник»  ушёл в окно.

В этот же день, вечером, встречаемся с Марией Ивановной Чурбановой. Она в сороковые годы работала почтальоном, поэтому многих знала. Радушная,  милейшая женщина. Бывают же такие люди – изнутри  добром светится! Мария Ивановна охотно рассказывает всё, что ей известно.

На кладбище идёт со мной на следующий день рано утром - место показать. То самое, где семь тополей и рябина выросли. Рядом могилы её родных – родителей и детей. Ещё показывает, где копать, чтобы остаток столбика добыть, если сохранился.
В то время, когда Цветаеву хоронили, вдоль кладбищенской ограды тянули телеграфную линию. Вместо креста установили так называемый пасынок от телеграфного столба, на котором молодой парень Вадим Сикорский написал одно слово – Цветаева. Всё это Мария Ивановна знает от сторожа кладбища дяди Серёжи. Да, это то  место, о котором и Дунаев говорил - близко от забора, между белым и красным камнем стены кладбища...

Продолжение: http://www.stihi.ru/2010/06/04/8135