Рассказ о матери и родных в письмах

Ирине Ульяновой на добрую память


Здравствуйте Сергей! Я знала Вас назад тому лет 19-ть. Я, Ирина, первая жена Вашего брата Толика. Случайно наткнулась на Ваши стихи. Мама Ваша умерла? Такая женщина! Пожалуйста, откликнетесь. Пообщаемся хоть немного!

Память интересная штука. Я помню, в вашем доме впервые прочла страницы
"Архипелаг-Гулаг" в каком-то толстом журнале, может "Знамя", и для
меня это стало потрясающим открытием, потому что до того, я не знаю
почему, у меня были пятерки по литературе и истории, я ничего не знала
о сталинских репрессиях, с тех пор это моя любимая тема в книгах,
самая животрепещущая, судьбы этих людей...каждая достойна отдельной книги.

Хочу еще расспросить Вас о Вашей маме. Сколько я общалась и переписывалась с нею, ведь пока мы были женаты с Толиком, именно я писала ей от имени обоих, она всегда была для меня загадкой. Её характер. Вы написали в одном из своих стихов о бабушке.
А я, чем больше узнавала о судьбах репрессированных в сталинские времена, приходила к выводу, что на Байкале ваша мама оказалась не случайно! Как сейчас вспоминаю ее. Маленькую, худую, юркую, такую подвижную. С лицом в лучиках морщин. А еще помню, как она присев на корточки, возле печки курила, да ни что -  нибудь,  а "Беломорканал".  Сильнее папирос  я не знаю!
Для сильных людей папиросы.

Расскажите о ней. Как прошло ее детство? Юность? Кем был первый её супруг - Ваш с Татьяной отец? Я вспоминала её все эти годы, правда! Со временем, не сразу, гораздо чаще, чем Толика. Все мечтала поехать на Байкал снова и поговорить с ней,
гадала, жива ли? Я бы с ней сейчас о многом хотела поговорить! Тогда, когда знала ее, была молодой и откровенно сказать побаивалась свою свекровь, не до откровенных бесед было! И про бабушку расскажите, если можно!

Привет Ирина! Я попытаюсь ответить на все твои вопросы, хотя бы то, что знаю сам или слышал от других.

Ваше семейное счастье с моим братом было настолько стремительным, что я к моему стыду, даже не успел тебя запомнить. И вот спустя двадцать лет, поздно ночью заглянув на одну из своих страниц в интернете, обнаружил твою записку полугодовой давности. С начала даже не понял о чём идёт речь, но чуть позже до меня дошло. Конечно сразу же тебе написал. Вот ведь, как бывает, нежданно – негаданно встретились на обширных просторах интернета через много-много лет, находясь в разных концах земного шара.  Если звёзды зажигаются – значит это кому-то нужно, дыма без огня, не бывает, и я в этом давно убедился.

В тот год, когда вы расстались, я в августе был в отпуске, который проводил на Байкале, в Хужире. Был один и всё своё время проводил в море с рыбаками – земляками на рыбалке. Морально отдыхаешь от всего на свете, да и общение со сверстниками многое даёт для души.  Родители, ты же знаешь, давно уже жили одни и у них сложился свой образ жизни.

Дело было к вечеру, когда принесли почту. Мать вышла и принесла свежие газеты и журналы, в которые я тут же уткнулся.  Услышав её восклицание: «А почему только Толик»? я поднял голову.  Смотрю, она держит в руках открытку, а на лице застыло недоумённое выражение. У неё же 14 августа День рождения и почта каждый день приносила ей поздравительные. Я встал, подошёл к матери и заглянул через  её плечо. Вижу открытку написанную рукой брата Толика с поздравлениями  в адрес матери и внизу подпись – Толик.

Совсем не задумываясь, говорю,  а что тут непонятного: «Танкиста  посетила новая любовь»!
Что тут началось, мать лавиной праведного гнева обрушилась на меня: «Сам бабник и уже второй раз женат, так и о других так же думаешь» и пошло – поехало. Вспомнила все мои прошлые грехи и стала придумывать, куда я докачусь с таким образом жизни.
А с меня, как с гуся вода, я быстро хохмачками от неё отговорился и опять уткнулся в журналы. Мать же ещё долго металась из дома во двор и обратно с папиросой в зубах и шлейфом дыма, как крейсер «Очаков» уходящий от Черноморской эскадры. Вечером мать допоздна писала письмо братану и тяжко вздыхала.

Это в детстве мне от матери попадало, как сидоровой козе за всё. Отучившись два года в интернате далеко  от дома, я уже стал самостоятельным, да и ростом стал на много выше матери.
Когда  учась в 9 классе, мать попыталась на меня за что – то замахнуться, то я подхватил её на руки и посадил на крышу летней кухни, где она возмущённо на меня кричала, не имея возможности самостоятельно оттуда слезть.

Как я сказал, так и вышло. Но мать ещё долго вспоминала о тебе при любом случае, чтобы ты сказала, чтобы ты сделала в данной ситуации. Она или любила, или ненавидела, в крайнем случае, относилась с прохладцей в течении всей жизни.

Родилась она в 1929 году в селе Анга, Качугского района. Село богатое и  большое,  в котором  было много зажиточных людей, несмотря на лихие годы революции, и гражданской войны. В разные годы из этого села вышло много знаменитых людей, в том числе сибирский историк, публицист, писатель и философ Афанасий Прокофьевич Щапов.
Отец моей матери, Чулин  Дормидонт Максимович, слыл крепким хозяином. Имел дом пятистенок, двор полный скота, где управлялся с помощью жены Анастасии Павловны Воронцовой и его  матери, которая жила с ними, Чулиной  Варвары  Афанасьевны.
Варвара Афанасьевна была замечательным человеком, мастерицей на все руки и слыла хорошей знахаркой. Знахарство, позже, было едва ли не единственным источником  для существования.

Беда пришла с началом коллективизации.  В один момент всех уровняли, стали создавать артели и колхозы. Несогласные стали выселяться поближе к Полярному кругу со всеми вытекающими последствиями.
Многие жители окрестных деревень и сёл стали самостоятельно передвигаться ближе к Северу. Дальше Севера не ушлют, а рабочие руки там всегда нужны в большом количестве. Сегодня ещё только разговаривал с соседом, а утром смотришь, его дом стоит с заколоченными окнами. И там, и там, и там. А их хозяева таёжными тропами уходят подальше от насиженных мест.
Засобирались и родители Анастасии Павловны, стали звать и их с собой. Но дед Дормидонт был человек честный и упрямый: «Мне бояться нечего, я ни в чём не виноват и добро нажил своим горбом»!
Воронцовская родня по тайге добралась до Нижнеангарска, где и осела. Младший их сын Василий долго работал шофёром в Лензолото и избежал репрессий. Старый, Павел Николаевич  Воронцов, умер там во время войны, а его жена Ирина Алексеевна  умерла и похоронена в Еланцах в 1947 году.
Упрямство деда Дормидонта всем вышло боком. В 1933 году он был арестован, дом и хозяйство конфисковали, а домочадцев: мать Варвару Афанасьевну, жену Анастасию Павловну,  детей Зинаиду  1929 и Нину 1932 года рождения пустили по миру. Дом и сейчас ещё цел. В нём была ветеринарная лечебница и другие учреждения, но наследникам  его не вернули. Как сказал прокурор области и будущий прокурор России Чайка, он не видит оснований.

Дед без конвоя самостоятельно добирался пешком и на попутках 250 километров от Качуга до Иркутска, где жил в доме родственников своей сестры Евдокии. В то время ещё много оставалось от нэпа различных лавок, мастерских, магазинчиков, которые ютились в центре Иркутска. Их следы можно и сейчас там увидеть, не всё разрушено и сожжено.
Дед целый месяц ходил на допросы к следователю, благо все репрессивные органы располагались в центре. Ему было предъявлено обвинение и хотя он вины не признал, Тройкой ОГПУ СССР по Восточно –Сибирскому краю ему было назначено наказание в виде лишения свободы сроком на 10 лет по 58 статье (вредительство и контрреволюция).

Отбывал наказание в БАМЛАГЕ НКВД СССР в районе Свободного – Сковородино, где и сгинул в сентябре 1935 года. В этой тёмной истории я с трудом нашёл начало, но не нашёл её конца.
Во времена Горбачёвской реабилитации я обращался в прокуратуру, суд, МВД, КГБ Иркутска и никак не мог найти, где же дед отбывал наказание, где покоятся его кости. Добившись получения справки о реабилитации деда, не мог получить свидетельство о смерти, нет архивов.

В начале строительства нового Бама, вдоль старой трассы было обнаружено множество захоронений бывших узников концлагерей строивших сталинский Бам, которые по указанию властей были сброшены мощными бульдозерами в пропасти или погребены под большим слоем грунта. Встретившись в 1981 году с мужем сестры деда Евдокии, Яковом Абрамовичем Гольдфедер, в Хабаровске я только от него услышал несколько добрых слов о своём деде и о том, что он строил Бам. Я тоже служил в Железнодорожных войсках строящих  эту ветку, но для расспросов время было неподходящее. Мы встретились на похоронах Евдокии Максимовны, она умерла на 82 году жизни, вечная ей память. Яков Абрамович пережил жену на 6 лет. Прожив с женой 60 лет, они ни разу не поругались.

Их  сын Роман, воевал в Отечественную, был в разведке. После войны командовал дивизией, но генерала не получил. Уволившись из армии на пенсию, жил в Волгограде, где умер в 1978 году, там же и похоронен. Старшая дочь Надежда, окончив Хабаровский медицинский институт, много лет, до самой пенсии работала заведующей поликлиникой второй горбольницы  города Хабаровска. После войны вышла замуж за фронтовика Пичугина Владимира Михайловича. Поступившего уже в 27 лет в тот же медицинский институт, защитив кандидатскую диссертацию,  он работал в этом институте доцентом кафедры патологоанатомии.  Дети Надежды Яковлевны Сергей 1947 года рождения и Виктор 1953 года, так же закончили тот же мединститут. Сергей работал в лаборатории по изготовлению гамоглобулина, а Виктор был врачом Хабаровской инфекционной больницы. Младшая дочь, красавица Нина, умерла во время войны в 1943 году от простуды и из-за отсутствия антибиотиков. Сам Яков Абрамович воевал в гражданскую. Мобилизованный в армию Колчака, ушёл к Красным. Валялся в тифозном бреду и выжил по чистой случайности.  Его в числе других умерших от тифа выбросили из барака на мороз. Но, слава Богу, кто-то обрати внимание, что он пошевелился, и не поленились  занести обратно в барак.
В Иркутск пришёл с 5 армией Уборевича, был на окружных складах, что в советское время располагались в Ново-Ленино на улице Тухачевского. Много лет работал в Торгсине в городе Свободном (бывший город Цесаревич). Там до него и дошла весть о гибели шурина.

Более честного и порядочного человека, как Яков Абрамович,  в жизни я не видел. Его трогательное отношение к родным и близким не только своим, но и жены, я помню ещё с первой нашей встречи в 1964 году в Иркутске. Мне он тогда показался высоким, копна  густых чёрных волос  и под носом усы щёточкой, как у Ворошилова. А в 1981 году волосы оставались такими же густыми, но изумительной белизны, даже вроде голубоватых, а вот ростом стал совсем маленький. Я и его внуки Сергей и Виктор были на полкорпуса выше Якова Абрамовича. Время своё берёт.

 Оставался всегда принципиальным и борцом за справедливость. Увидев, как бичи воруют пакетики вермишелевого супа в магазине, тут же говорит продавцам, да ещё громко, чтоб те не смогли убежать. Надежда Яковлевна говорит?
-Папа, а оно вам надо? Выйдете на улицу, они же вас стукнут.
На что он махал просто рукой.

Отец Якова Абрамовича при царе отбывал каторгу в Горном Зерентуе, центральной тюрьме Нерчинской каторги. Двенадцать лет был прикован цепью к тачке. Не помню, за что он туда попал, но Яков Абрамович говорил, что руки у отца были вытянуты ниже колен. После каторги он был определён на вечное поселение в село Манзурка,  Верхоленского уезда, Иркутской губернии. Я был один раз проездом в том районе. От комендатуры штаба воздушной армии проводили 500 километровый марш-бросок для молодых водителей. От Иркутска до полигона «Наготай». Большое село Манзурка привольно раскинулось среди дремучей тайги. Добротные старые дома на центральной улице, по которой проходил тракт, от дороги были метрах в ста с каждой стороны.  Здесь отбывали ссылку многие видные революционеры, в том числе и Михаил Фрунзе.  Абрам  завёл семью, хозяйство, занимался извозом от Иркутска до Якутска на лошадях или, как говорил Яков Абрамович – ямщичил. Возили всё, но больше хлеб. Зерна в Сибири было море, не нужно было закупать за границей.  Абрам  Гольдфедер, оставшись один, переехал жить к сыну в город Свободный, где умер во время войны в возрасте 87 лет от простуды.

P.S.Написав этот рассказ и опубликовав, я забыл про него. Вдруг буквально в канун Нового 2011 года получаю на одноклассниках письмо. Ответил. Только на следующий день понял, что я не удивился. Вот, что значит прогресс – интернет. Автор письма Юрка Лебензон, фамилия мне ничего не говорит, и только прочитав его, понял, что к чему. Юрий просит рассказать о его бабушке Калерии Абрамовне Кузнецовой (Гольдфедер), то есть сестре Якова Абрамовича. А я ничего о ней не знаю. Может, что и говорил Яков Абрамович, да я мимо ушей пропустил. Я уже упоминал, что и время было не подходящее – смерть Евдокии Максимовны, да и в последующие встречи всегда было в квартире много народа. В жизни многое упускается из виду: из-за кажущейся занятости, вроде ни к чему. Спохватишься, а уже поздно: одних нет, а другие далече. Так и у меня. Попав служить в Хабаровск я  знал, что есть родня, мать постоянно просила навестить её тётю, но всё некогда. Служба – дежурство по части, патрули, любимый личный состав, командировки. Чуть позже освоившись уже в вышестоящем штабе, где стал служить, позвонил Евдокии Максимовне. Но у них уже возраст, недомогания и неудобно им принять в таком состоянии человека, вот визит и откладывался. А мне идти от своего штаба с улицы Льва Толстого до улицы Шеронова, где они жили, десять минут. И вот только несчастье обязало прибыть немедленно, без всякого этикета. Моя  мать получила телеграмму о смерти Евдокии Максимовны и сообщила мне. Вот так и встретились. Неудивительно, что толком ничего и не запомнил. Яков Абрамович всё сокрушался, что не смог помочь жене. Они гладили вместе бельё, на кухне закипел чайник, баба Дуся пошла выключить, тут же упала и умерла мгновенно.

«Если бы я пошёл, то может Дуся была бы жива» - говорил Яков Абрамович. На что всё семейство врачей его уверяло, что он ничего не смог бы сделать, у неё всю жизнь была гипертония.

Когда я получил перевод по службе в родной город Иркутск, Яков Абрамович попросил навестить его племянниц проживающих в Иркутске: Сарру Юдолевну Фукс  и Людмилу Березовскую. Я записал адреса, номера телефонов, а так же ещё адреса двух его племянников  живущих в Якутске: Малахова Александра Яковлевна и Шерстов Иннокентий Яковлевич. Эти последние два адреса  на листках из старой записной книжки случай оказались у меня в Германии.

Приехав в Иркутск, я созвонился с Саррой Юдолевной и договорились о встрече, на которую поехал со своей тёткой, Ниной Дормидонтовной Березовской. К ней подошла и Людмила Березовская с сыном. Время пролетело незаметно, говорили о том, о сём и обо всём. Пили чай, смотрели фотоальбомы, которых у Сарры Юдолевны было множество. Она немного прихрамывала, но была изумительно фотогенична. Фотографий с ней было множество, но запомнилась та, на которой мастер изобразил её сидящей на кромке хрустального бокала и это задолго до компьютерной графики. К сожалению больше не довелось встречаться. Опять же служба, а ещё больше проблемы в личной, семейной жизни. И вот отголоски той давней встречи.

Юрию Лебензон я не смог ничего рассказать о его родных, но наша виртуальная встреча взаимно обогатила обоих. Он узнал о нашей ветви, я о других ветвях семьи Гольдфедер, обменялись фотографиями, которых у нас не было. Я с большим удовольствием вношу коррективы о роде Гольдфедер переданные Юрием.   

Род Гольдфедер из Манзурки, Иркутской губернии

Абрам - Мария Леонтьевна

1)Яков Абрамович Гольдфедер (ум.1987 год) – Евдокия (ум.1981 год): Свободный, Хабаровск
- Сын Роман Яковлевич Гольдфедер  (ум. 1978 году Волгоград) - Зоя Гольдфедер (...) Луганск 
- Дочь Надежда  Яковлевна Пичугина (Гольдфедер, ум. 19  ) - Пичугин Владимир Михайлович:
Сергей  Владимирович  Пичугин, 1947 года рождения
Виктор Владимирович Пичугин,  1953 года рождения.
- Дочь Нина Яковлевна Гольдфедер  (ум.1943 год)

2)Рувим Абрамович Гольдфедер (1909 -1971, Иркутск)  – Анна
Галина Рувимовна Гельфанд (Гольдфедер) – Александр Гельфанд (ум. 2008 году, Иркутск), директор фирмы по изготовлению гамоглабулина.
Сын Сергей Александрович  Гельфанд, хирург, живёт в Иркутске
- Людмила Рувимовна Березовская (Гольдфедер, Иркутск -  Израиль)- Борис Березовский
Сыновья?

3)Анисим Абрамович Гольдфедер (на фронте пропал без вести) –
- Дочь Мира Анисимовна Черняк (Гольдфедер) – Анатолий (второй муж Борис)
Борис Черняк,  профессор медицины, Иркутск
Дочь Елена Борисовна (Москва)
Дочь … Борисовна (Кёльн)

4)Калерия Абрамовна Кузнецова (Гольдфедер) –
-Дочь Майя Лебензон (Кузнецова) (Владивосток - Израиль)
сын Юрий Лебензон (Владивосток - Израиль)
Дочь Ирина Сёмина(Лебензон)(Владивосток)-
-Дочь Неля ... (Кузнецова) (ум. 12.11.2010 года в Москве)

5)Рахиль Абрамовна Гольдфедер (14.11.1889 -13.06.1972, Иркутск) -
- Дочь Сарра Юдолевна  Фукс (14.01.1920 – 25.06.2002 года, Иркутск)

6)Лев Абрамович Гольдфедер - Фрада (первый брак, четверо детей)
-
-
-
- Михаил Гольдфедер (ум.) - жена Гольдфедер (Вассерман)Владивосток

Лев Абрамович Гольдфедер - Сарра (второй брак)
- дочь Марина Ерощенко (Гольдфедер)г. Свободный


Продолжаю дальше свой рассказ.
И так, сказанные в суматохе похорон, слова о том, что мой дед строил Бам и там погиб, засели где-то в глубинах моей памяти. Затем последовал мой перевод по службе в родной Иркутск, и мы с Яковом Абрамовичем обменивались, в основном, поздравительными открытками к праздникам не вороша прошлого, да и тогда не особенно распространялись о былом.

Газеты наперебой писали о зверствах ГУЛАГА. У меня и сейчас хранится вырезка из газеты, где говорится о том, что в столице БАМЛАГА городе Свободном, заключённых и осуждённых к смертной казни не расстреливали, а выводили за город и деревянной колотушкой разбивали голову.
А в одной из газетных заметок прочитал о том, что в подвалах дома города Благовещенска, гибнет архив управления Бамовских лагерей. Тут же в памяти всплыли слова Якова Абрамовича о том, что мой дед был там. Написал сразу в три адреса Благовещенска – прокуратуру, КГБ и МВД, Они друг без друга не выдадут ни одной бумаги.

Довольно скоро пришли ответы. Да, ваш дед Чулин Дормидонт Максимович 1904 года рождения, уроженец села Анга и т.д. и т.п. умер 5 сентября 1935 года. Личное дело ЗК уничтожено. Причину смерти и место захоронения сообщить не можем. Бухгалтерия не сходится это понятно всем, кому приходилось работать или сталкиваться с такими вопросами. Если у жены осенью 1938 года в Днепропетровске  расстреляли пятерых родственников, то в свидетельстве о смерти так и написано. И это не смотря на войну, эвакуацию архивов. Уж не попал ли мой дед Дормидонт под ту  колотушку. Вечная память ему мученику!

Бережно храню уже много лет большую газетную статью о истории такой же семьи из села Анга.
Бабушка, пока была живая и здоровая, не рассказывала ничего о прошлом, приучена была молчать, да и мы были ещё малые дети. Когда подросли – её не стало. Так вот эта статья, да ещё рассказ одной знакомой женщины из этого села, свидетельствуют о пролом моих родных.

Потеряв мужа, дом и хозяйство побрели мои горемыки по всему Качугскому району. Бабушка моя Анастасия Павловна, 28 годов от роду, женщина хотя и работящая, но знавшая только крестьянский труд, никакой другой специальности не имела. На руках старая свекровь, да двое детей: одной полгода, а другой четыре. У меня лежит её трудовая книжка. Прачка, санитарка, дровокол, уборщица, сторож и всё в том же духе. Только на работе узнают, что она жена врага народа, её тут же увольняют. Так же и с жильём. Снимут у кого-то угол: то платить станет нечем, то выгонят, опять же как семью врага. О своих родителях живших в Нижнеангарске она не знала. Вот так и скитались.

Варвара Афанасьевна зарабатывала врачеванием, но и это не постоянно. Мать моя вспоминала, что когда они жили у одной старухи, та обвинила их в том, что они ночью открыли крышку подполья. Для того, чтобы старая, встав ночью в туалет, в темноте в него упала и убилась, а они бы заняли её дом. Но милиция почему-то не дала этому делу ход и всё утихло. Но жильё им пришлось опять искать.

Мир не без добрых людей. Поскольку паспортов у них не было, а были справки на Чулиных, то они через знакомых или родственников  сделали себе справки на фамилию Воронцовы и выписали свидетельства о рождении. Бабушкино свидетельство о рождении тоже хранится у меня.
Это в какой-то мере прикрыло их  от преследования властей, поскольку на Воронцовых  не было ни какой крамолы и дало некую стабильность. Но зато вызвало обиду Варвары Афанасьевны за отказ от фамилии сына. А после гибели сына уехала к дочери Евдокии жившей в Свободном, но не ужившись с зятем, при всей его обходительности, вернулась перед войной в Качуг. Мать моя Зинаида обожала Варвару Афанасьевну, подолгу жила у неё и на всю жизнь сохранила о ней добрые воспоминания.

Как-то во время войны начальник Качугского НКВД заболел «рожей». Болезнь эта коварная и лечится народными способами и заговорами. Война, до города далеко, а болезнь прогрессирует. Всё перепробовали и ничего не помогает. Тут жена начальника узнала о целительнице Варваре и сказала мужу. Тот встал на дыбы: «Да ты что, чтобы я коммунист, начальник райотдела НКВД пошёл к знахарке, да ещё матери врага народа. Ни за что!»
На что жена ему говорит, ну ты так и сгниёшь.

Мужик долго мучился, но потом сдался и говорит: «Хорошо! Я пойду к ней, но если не поможет, то она пойдёт за своим сыном»!

Жена ему говорит, ты только не ляпни это ей, она старуха вредная и враз тебя выгонит, не смотря на последствия.

Благоразумие взяло верх и он пошёл лечиться. Не смотря на то, что болезнь была запущена, Варвара Афанасьевна вылечила его. Начальник с женой хорошо отблагодарили мою прабабушку, дав ей много продуктов, а моей матери, которая в то время жила у неё, подарили новое платье.
Платье поносить не пришлось, его потом сменяли на продукты, но мать его помнила всю жизнь.

Начальник НКВД  оказал им ещё одну услугу, порекомендовав мою мать в няньки к ребёнку начальника Ольхонского НКВД, когда Анастасия Павловна забрала Зинаиду домой. Я помню, дома, было фото с надписью на память Зинаиде. А на фото сидят муж с женой в форме НКВД, в петлицах «шпала», а на рукавах меч на фоне щита.
Варвара Афанасьевна умерла накануне Победы 27 апреля 1945 года и покоится на кладбище в Качуге.

Бабушка моя, Анастасия Павловна, перед  войной сошлась с вдовцом Спиридоном Ланиным из села Еланцы, райцентра Ольхонского, соседнего  района. У него там был свой дом и четверо детей: Мария, Галина, Василий и Георгий. Георгия отдали кому-то из родственников Ланиных в дети, и он потом жил под фамилией Галкин в Иркутске.Марию отдали в Косую степь жить у родственников.

Конечно, после стольких лет скитаний обрести свой угол это было что-то, несмотря на большое семейство. А в 1939 году у них родился общий сын Виктор.
Зинаида отчима приняла в штыки и всю жизнь своего мнения не скрывала и думаю, что это открыто подчёркивала в то время. Довольно часто сбегала к своей бабушке Варваре в Качуг, где подолгу жила, пока мать её не вытягивала обратно домой. Нина была младше и к отчиму относилась лояльно,  называла его папкой, ведь она своего совершенно не знала. Нина Дормидонтовна и сейчас называет его папкой.

Домашними делами Анастасия Павловна своих пасынков не загружала, а больше доставалось своим детям, в том числе водиться с маленьким Виктором.

Жизнь текла своим чередом, когда грянула война. Только-только стали забывать своё тяжёлое прошлое и вот всеобщая беда. В старом бабушкином ридикюле я видел когда-то трудовую книжку Спиридона Ланина, в которой была последняя запись в феврале 1942 такая: Уволен в связи с призывом  в РККА.

Я не знаю, что испытала тогда Анастасия Павловна, оставшись одной с кучей детей на руках – своих и чужих. Но думая, что была не в восторге. А Зинаиде досталась основная работа в доме и на огороде.

Село Еланцы, расположилось в котловине, между гор. Частые дожди, село  иногда называли гнилым углом. Но бывали и засушливые времена, да и для  ежедневной поливки требовалась вода. Тогда воду таскали вёдрами из пробегающей через село речушки Усть-Анги, а потом впадающей в Байкал. Чтобы мать отпустили изредка погулять, её друзья Сократ Урбаханов и Юра Византийский, помогали носить воду. С ними у неё остались дружеские отношения на всю жизнь. Юрий Византийский даже помог с похоронами, когда Зинаида умерла. Да и покоятся они теперь рядышком на Хужирском кладбище.

И так Спиридона забрали в армию, и увезли на сборный пункт в Иркутск. Когда он появился в Еланцах,  я не знаю. Бежал ли с фронта или с дороги тоже не знаю. Тайком пробрался в дом, а потом прятался в тайге в старом зимовье. Дети носили ему еду в тайгу. Мать моя категорически отказывалась носить ему в лес передачи, а вот тётка Нина воспринимала это спокойно. Кто его выдал, одному Богу известно. Оставшаяся в живых его дочь Галина, живущая в Иркутске, уверяет, что это сделала Зинаида, так как после школы нянчилась с детьми начальника Ольхонского НКВД.

Мать же думала, что это сделал Ветров Константин Ефимович. Гад редкостный.  Я помню его.  Он 1891 года рождения и на фронт не попал, а работал охотником или егерем в Еланцах, и жил в тайге. Кому, как не ему знакомы все окрестности. Жил без жены, имел двоих детей: сына Бориса и дочь.

Мать говорила, что выдав Спиридона, он потом принудил Анастасию Павловну к сожительству, угрожая донести в НКВД, что она прятала в тайге мужа. Куда делся Спиридон Ланин, я точно не знаю, но в детстве слышал, что он якобы пропал без вести и после войны не появлялся. Сын его Василий относился к мачехе не плохо, приезжал к ней на Байкал. Жена его Галина, красивая чернявая женщина работала завсекцией в  первом отделе Универмага, что позже стал магазином 1000 мелочей. Василий умер в 1979 году и покоится меньше чем в ста метрах от могилы мачехи, которая умерла в 1970 году, на Радищевском кладбище Иркутска. Его сестра Галина, бывая на могиле брата, ни разу за сорок лет не была на могиле Анастасии Павловны. Вот такая человеческая благодарность.

Я не берусь судить Спиридона Ланина, но война есть война и дезертирство нельзя оправдать ни какими мотивами. Полстраны лежало в руинах, и миллионы людей  было убитых, и покалеченных. Думаю, что мой упрямый  дед Дормидонт  Чулин от войны бы не побежал, но у него была другая судьба.

Война шла своим чередом. Мать вспоминала, что приходилось есть картофельные очистки, а в хлеб подмешивали молодую лебеду. В конце войны, оставшись одна, их разыскала и приехала мать Анастасии Павловны – Ирина Алексеевна, которая жила у них до своей смерти в 1947 году.
Мать моя её тоже не любила, не знавшая её с детства и всегда относилась к ней настороженно.
В конце войны в апреле 1945 года Зинаида почувствовала какое-то беспокойство, собралась и поехала в Качуг. Но опоздала. Приехав, застала Варвару Афанасьевну уже в гробу. Всю жизнь хранила о своей бабушке самые тёплые воспоминания.

Анастасия Павловна, как я уже говорил, сошлась с Ветровым и переехали жить на Ольхон, забрав с собой подростка Виктора. Ветров напившись пьяным, выгонял Виктора на улицу, где тому приходилось спать в стогу сена. Но, когда вырос, никогда пальцем не тронул, эту гниду.

Приехав в феврале 1959 года на Байкал я впервые встретился с Ветровым. Старый и сутулый, седые, короткие волосы с залысинами. Впалые щёки с глубокими морщинами, которые бритву видели раз в неделю. Отвисшие, большие синюшне – блеклые губы, прореженные зубы во рту и красные, воспалённые веки, лишённые ресниц, слезящиеся глаза  и взгляд исподлобья. Мать мою, несмотря на её небольшой рост, он побаивался и никогда при ней не раскрывал рот. А в её отсутствие часто, по пьянке куражился над Анастасией Павловной. Один раз даже стрелял в неё из ТОЗ, мелкокалиберной винтовки. Пуля, пройдя через бабушкины волосы, вошла в косяк оконного блока, отбив  большую щепку.

Дом бабушки был небольшой, с печью посредине без перегородок. Две кровати, стол, да комод в углу и ещё сепаратор на лавке у двери. В домике пахло кожей ичигов (сибирских сапог), пропитанных дегтем, свежесолёной рыбой – хариусом и слегка махоркой. Забравшись к бабушке под  одеяло, я никогда сразу не засыпал, а в темноте слушал, как тикают часы-ходики на стене, завывает байкальский ветер в печной трубе, и звенят на морозе провода радио и освещения на столбе возле дома. Эти звуки люблю всю жизнь. Даже живя в Германии, у меня на стене тикают заводные часы, и я люблю засыпать под звуки непогоды.

В субботний день Ветров с утра начинал топить баню по- чёрному, заранее спрятав бутылку-две вермута или портвейна. И пока топил, прикладывался к бутылке не раз. По мере прогревания бани, прогревался и Константин Ефимович. Когда баня прожаривалась, он проветривал её от дыма и в дым пьяный шёл париться. Там надев на голову старую шапку ушанку, рукавицы-верхонки, запаривал веники и начинал процедуры. Сумасшедший жар шёл от каменки и прожаренных стен. Забравшись на полок, начинал стегать себя веником, потом сползал с полка и выкатывался в предбанник. После чего всё повторялось по несколько раз.
Бабушка к тому времени уже поглядывала на часы и шла за ним в баню, где натянув на Ветрова исподнее бельё, кальсоны и рубаху, как вертолёт на внешней подвеске, тащила его в дом.
Там он валился на свою кровать и в течении долгого  времени хрипел и кряхтел, отходя от бани. После чего садился на кровати и мелкими глотками пил остывший чай-чифирь, заваренный до черноты дёгтя.

Потом я с бабушкой шёл в баню, как на казнь. Едва шагнув в дверь из предбанника, стремительно приземлялся на полу, чувствуя, как мои уши скручиваются в трубочки. Бабушка, наполнив водой тазы, сначала мыло свою голову, а потом меня водворяла на полок. Я думал, что мой череп разлетится от жары, а Павловна, намылив мне голову, начинала скрести мою голову своими сильными пальцами. Я, извиваясь ужом по полку, старался от неё ускользнуть, но тщётно. Бабуля мылила рогожную вехотку и начинала спускать с меня шкуру. После чего я на последнем дыхании, кинув на себя таз холодной воды, вылетал в предбанник, где второпях накинув на раскалённое и мокрое тело, моментально прилипшую одежонку, бежал в дом.  Там устраивался на бабушкиной кровати и отходил от бани, а кровь, набатным колоколом стучала в голове, и сердечко было  готово выскочить из грудной клетки.

Анастасия Павловна была удивительно добрым и мягким человеком, несмотря на невзгоды и несправедливость, а своими мыслями только, наверное, делилась в молитвах. Икона висела у неё в переднем углу над комодом. Нас, внуков, молиться не заставляла, а единственное, что она говорила, так это: «Веришь – не веришь, а язык не распускай».

Раздолье было, когда Ветров уезжал зимой в Косую Степь, на материк сторожить рыбзаводское сено для лошадей. Тогда всё свободное пропадал у бабушки в Рыбацком переулке. Там был свой круг друзей, и можно было побегать допоздна, а потом потихоньку пробираться в тёмном доме сначала к столу, где на столе в сковороде стояла обжаренная, предварительно сваренная картошка в «мундире», хлеб с коровьим маслом и остывший чай. Мне казалось, что я всё делаю тихо, а сейчас находясь в том, бабушкином, возрасте просыпаюсь от малейшего шороха. Но никогда не слышал от неё ни одного упрёка или нарекания, Вечная ей память!

Старик Ветров умер, когда я учился в интернате, далеко от дома и  на похоронах не был. И потом никогда не имел желания зайти на кладбище, и проведать его могилу. Прошло много лет и на второй день после похорон моей матери, я проходил по кладбищу и возле одной могил увидел подгнивший, лежащий на земле крест, на котором было вырезано: «Ветров Константин Ефимович 1891 – 1967 годы». Опешив, я остановился, поднял крест с земли и убедился, что он упал именно с этой могилы. Сходив за лопатой, вкопал оставшийся крест в могилу, и помянули с братьями его водкой по обычаю. Хотя и гад был порядочный, но всё - таки  рождён человеком. О его дочери и сыне Борисе уже в 70 е годы не было слышно.

Анастасия Павловна в 1969 году продала домик и уехала жить к младшей дочери Нине, жившей в Иркутске. Умерла ранним утром 9 марта 1970 года. Сын её, Виктор Ланин, погиб зимой 1964, угорев от газов, когда спал в машине с работающим двигателем и был похоронен в последнем захоронении на Глазковском кладбище Иркутска, пониже Свердловского военкомата.

Продолжение следует.

Сергей Кретов
Баден-Баден,30 мая 2010 года
Фотогрфии к тексту - Фото 1930 года, село Анга. Стоит сестра деда Евдокия Максимовна Гольдфедер (Чулина), сидит Анастасия Павловна Воронцова с дочерью Зинаидой