Идеальный день

 - Я помню, когда я постучалась к ним, дверь открыл первый полицейский. Второй сидел у стола и надменно курил дешевые... Он насиловал меня взглядом. Я даже чувствовала, будто сползает с плеч промокшая от дождя футболка. Я ненавидела его высокомерие, которым полностью пропитался воздух в их отделении. Но вскоре мне стало все равно: я ведь пришла защитить тебя, забрав вину на себя. Когда они приступили к допросу, я с гордостью признавалась во всем — во всем, содеянном тобой. Пепел падал на его штаны...Черные глаза сужались. Первый стоял в углу, трусливый и жалкий. Они понимали , что  я  вру. А я была счастлива, потому что чувствовала себя тобой — впервые настолько сильно и естественно. Когда меня отпустили, я знала, что они не обвинят меня. И ты  уже успел уехать. Все вышло благополучно. Только... О Боже! Как я вынесла эти две зимы. Ты знал, что я буду страдать и у меня будет кризис. Но что ты мог изменить.. Я понимаю.

Я хожу по комнате кругами. Разговор продолжается уже долго, но я не устаю от ее монологов. Она сидит посередине комнаты. На ней нет одежды, только простынь.
Связанная ( она попросила меня об этом, возможно, хотела чувствовать настоящую неизбежность признаний или по мазахистическим  соображениям). Видимо, еще утром она рисовала — руки и даже шея немного в зеленой краске. Косметика яркая. Губы совсем сиреневые. Я не понимаю, то ли они настолько безжизненны, то ли дело в любимой помаде... Ореховые  волосы убраны назад, почти аккуратно. Веревки образуют на груди крест, и ее почти анорексичное тело дышит тяжело и неравномерно.  Она поднимает ступни, как балерина, и снова прижимает их к деревянному полу. Нет, не нервничает  - просто совершенно открыта, естественна в движениях.
В комнате горит несколько свечей. И когда я хожу с места на место, каждый раз они готовы погаснуть.

 - Я помню, когда я жила одна, ко мне приходила соседка, молодая девушка, за сахаром. Как раз сахара ей не хватало в жизни... - Она улыбнулась. - Работала в библиотеке, жила со старшей сестрой , во общем, скучала.  Тогда она осталась -  я играла ей Шопена, рисовала ее шею и вплетала красные нити в каштановые волосы...тонкие, короткие... Мы пили ликер, и я рассказывала ей о тебе. Скорее, я просто мечтала о тебе вслух. Но мне было так приятно, что она смотрит на меня. Она была для меня такой ценностью в тот вечер... Мы влюбились друг в друга. Она писала шикарные верлибры... Вскоре, девятого декабря, ей должно было исполнится двадцать четыре. А девятнадцатого,ты же знаешь, к моей тридцатке добавилось бы еще несколько годков. Мы, словно дети, радовались идее, как отметим общий день рождения, числа пятнадцатого ( ровно посередине между датами). Но когда она пришла и долго стучалась в дверь , и плакала , и роняла подарки ( я смотрела в глазок), я не открыла. Потому что боялась , чтобы кто-то еще  стал для меня  так откровенно и непреодолимо близок, как ты...

Она напряженно закрыла глаза, будто сдерживая слезы. Я подошел к ней и провел рукой от одного ее виска до другого; она импульсивно прижалась к ладони щекой . Кожа такая мягкая... 

 - Однажды я была так беспомощна. Сидела дома  неделями. Краска кончилась...Я засыпала и видела, будто у меня роды. И рождается боль. Выходит из меня в белой одежде, перепачканной кровью, и мгновенно покидает меня, уходит куда-то в сторону. А еще мне снилось, как мы встречаемся у какого-то озера ночью, такие бестелесные. Наверное, это были наши души.

Мои пальцы плавают в ее волосах. Я ощущаю на них лак. Он пахнет так же, как лак моей старой мамы.

 - Помнишь, мы жили в Вене?.. Была воскресная ночь. Мы спали. Окно распахнулось. И, наверное, было так холодно. Но мы спали... И снег летел в нашу постель, на наши тела. Прямо в нашу постель!

Свеча, стоящая у ее ног, погасла. Я наклонился зажечь ее.


 - Я помню, как мы ездили  на практически сломанных велосипедах от одного магазина в другой, воруя фрукты. Ты смешно хрустел яблоком. А я обливалась соком мандарина. Это было совершенно  весело...

Она смеется. И я смеюсь...


 - А какие же мы были беспечные и глупые! Когда мы перебрали коньяка, помнишь, как мы били друг друга! Помнишь, как ты таскал меня из угла в угол на руках и мы падали?! Я удивляюсь, ведь на следующее утро проснулись без  единой царапины...

 Немного улыбаясь, она молчит. Долго. Я не хочу, чтобы пауза затянулась. Я боюсь, вдруг она спросит что-то. Но наконец она продолжает говорить.

 - А та маленькая девочка...Она совсем замерзла. Мы тогда еще отдыхали в деревне и впустили ее к себе. Помнишь, она жила очень долго у нас...почти весь август...Я же рисовала ее и каждый раз разрывала наброски. Она так замечательно улыбалась! Не получалось этого передать. Такие тонкие губы...Плечи...изящные. Не как у ребенка.Она же не понимала?
Она же ничего не понимала?.. Она же ничего не понимала, скажи,когда съела эти мои гребаные таблетки?..

Она смотрит на меня своими огромными молящими глазами,  ошеломленная. Я говорю, что,конечно, не понимала.

Внезапно, я замечаю,как  стучат часы.От каждого стука колет в каждом из моих пальцев.Может, память просыпается во мне?!Как я растерян.


 - После того,как моя мама уехала к  мужу, она писала мне. Говорила, что ты такой очаровательный и серьезный. Она ни слова не проронила о том, что скучает, ни слова обо мне! И когда я обнимала тебя тогда, я представляла, что обнимала ее. Становилось немного  теплее, спокойнее, как котенку.Брошенному.

Я смотрю, как огонь обжигает светом ее тело. Так красиво. Хрупкие руки соблазняют мои чувства. Но я снова хожу  по комнате.

           - Помнишь, под мостом...ночью... Казалось, что мы разлюбили … Шли так далеко друг          от друга. Я по одной стороне трассы, ты — по другой. Я кричала, что ты бездарен и  это правда,
что тебя никто и никогда не запомнит лишь по твоим мыслям. Даже я... Машины проносились с визгом дельфинов. Ты проревел в ответ, что я так же бездарна и ,впрочем, все мое творчество угрюмое и  недостойное, что я ничего не значу и никому не нужна. Даже тебе...  Помнишь, мы дошли до самого конца города, ты перешел дорогу — мы обнялись, содрогаясь от страха и слез.

Она смотрит на меня с преданностью животного. Я рассматриваю ее губы, чувственные и безжизненные. Я не знаю, почему верю им...
Внезапно она запрокинула голову и засмеялась. В  крошечной комнате смех казался громким и болезненным.

 - Теперь сожги это все!

Она обвела глазами все истерзанные резким почерком бумаги,что лежали  на полу, окружая ее стул. Ее трон...

 - Бери свечу! Жги! Жги все эти истории! Ты чужой человек. Я вижу тебя впервые. Я не художница, я наврала тебе! Я просто красила обои...

Я вспомнил, что днем мы познакомились в кофейне и по ее предложению направились в ее квартиру. Я вспомнил, но не верил этому. А мост? Велосипеды? Снег?..

 - Сколько я могу ждать! Эти отвратительные веревки... Я больше не могу говорить и дышать. Спасибо, что ты слушал меня. Спасибо за доверчивое, глупое молчание. Спасибо...Жги!

Я смотрел в ее глаза, хранившие дерзкую, прекрасную энергию огня, которого она так просила. Я понимал, что любил эти глаза всегда. Подошел к зеркалу и не замечал в нем себя. В старом зеркале шкафа отражалась только она. Она цвела, умоляла и злилась.  Я взял свечу и плавно поджег торшон.. Она  наблюдала и улыбалась. Я не понимал этой улыбки.
На ее лице плясали тени огня. Она была божественной картиной. Я не мог не сфотографировать... Затем быстро и осторожно переступил еще невысокое пламя. Она отчаянно пыталась отстраниться,отвернулась, закрыв глаза. Я поцеловал каждое ее веко. И вышел из круга.

 - Это был идеальный день! Совершенный день воспоминаний! - выкрикнула она , когда  я хлопнул дверью.

Я не оборачивался, выбежав из подъезда, но все равно увидел ужас пожара, отраженный в воде вдоль бордюра. И я не развязал ее...
«Какие странные люди живут в этом городе», - думал я и ненавидел себя за эти тривиальные  пошлые мысли.
«Я сжег свою настоящую любовь. Наверное, не стоит проявлять пленку», - думал я и ненавидел пафосный цинизм своих мыслей. Мысли! Мысли! Никто и никогда не запомнит меня за мои мысли! Даже она... Теперь.


Я остановился в центре  безлюдного проспекта и вслух приказал себе сохранять спокойствие отныне , а также немедленно расстаться с очередной глупой леди. Когда она лениво запищала: «Что с тобой? Ты так сильно устал? Почему ты такой странный и растрепанный?» - я ответил, что мой совершенный день настоящего будущего закончился несколько минут назад, и выбежал в темноту улицы.