3. Усмешка Екатерины Великой. Остальные главы

                ГЛАВА  4

        5 мая 1821 года. Человек, у которого нет никаких
        нравственных правил и ничего святого(1).
                Переписка

      Елизавета Алексеевна сидела  в своей комнате, ещё в бальном своём наряде, погруженная в глубокие размышления. В своей бедной келье в темноватом свете сальной свечи и огромном одиночестве глухой ночи она, в раздумье, чем-то напоминала покинутую невесту, горестно вспоминавшую весь свой путь к несостоявшемуся венцу и печально оценивавшую свои состоявшиеся и несостоявшиеся ошибки.
      Приехав домой вместе с графиней, она, тотчас же, отослала заспанную девку, нехотя предлагавшую, ей, свои услуги, - сказала, что разденется сама, - и с большим волнением вошла к себе, надеясь найти, там, Германна и желая не найти его. С первого же взгляда она убедилась в его отсутствии и благодарила судьбу за препятствие, помешавшее их, как она убедилась сейчас, нежелательному свиданию.
      Не раздеваясь, она села и стала вспоминать все обстоятельства, в такое короткое время так далеко её заведшие. Не прошло и трёх недель, как она  в первый раз увидела молодого офицера, - если быть точным, то прошло, всего лишь, две недели, шесть дней и семнадцать часов! – а уже была с ним в переписке, - а он успел  вытребовать, у неё, ночное свидание. Это обстоятельство было похоже,  сейчас, на какой-то кошмар! Как она могла дойти до этого! Ей было и стыдно, за себя, и - страшно!
      Она знала его имя только потому, что некоторые из его писем были подписаны им. И   здесь наш  герой остался верен себе, обозначив себя, в письмах,  только через своё имя! Она  никогда, с ним, не говорила. Она не слышала его голоса. Она никогда, о нём, ни от кого не слыхала до самого сегодняшнего вечера!.. Странное дело!..
      Но ещё удивительнее - сегодняшний случай! В сегодняшний вечер на балу Романов, дуясь на молодую княжну Софью Александровну, которая, против обыкновения своего, кокетничала не с ним, - поручик не просто дулся, но и подозревал, кое-каких подруг Софьи,в заговоре против него: они, по его мнению, успели шепнуть, княжне Самойловой, об его увлечении княжной Елецкой! – и, желая отомстить, оказал, ей, равнодушие. Он позвал Елизавету Алексеевну и галантно танцевал, с нею, бесконечную мазурку. Во время танца шутил, он, над её пристрастием к инженерным офицерам. И некоторые из его шуток  были  так удачно направлены, что Елизавета Алексеевна думала,  несколько раз, что её тайна стала известна ему…
      - От кого вы всё это знаете? – спросила она, кокетливо смеясь и стараясь скрыть, за смехом, свой страх.
      - От приятеля известной вам особы, - загадочно отвечал Романов, - человека очень замечательного.
      - Кто же этот замечательный человек? – спросила Елизавета Алексеевна, чтобы только не молчать.
      - Его имя Германн! – лукаво заулыбался Романов.
      Елизавета Алексеевна не отвечала ничего, но руки и ноги, её, похолодели и стали - ватными...
      - Этот Германн, - продолжал между тем Романов, - лицо истинно романическое: у него профиль Наполеона, а душа – Мефистофеля! Демоническая фигура! Я уверен, что на его совести, по крайней мере, три злодейства2! Как вы побледнели!.. Елизавета, что с вами?
      - У меня голова болит…. Что же говорил вам  этот… Германн, или как, бишь, его?..
      - Германн был очень недоволен своим приятелем. Он говорил, что на его месте он поступил бы иначе…. Я даже полагаю, что он сам имеет виды на вас. По крайней мере, он очень неравнодушно слушает  влюбленные  восклицания своего приятеля!..
      - Да где же он мог видеть меня!
      - Может быть - на  гулянии; может быть – в церкви… Бог его знает! Может быть, в вашей комнате!.. Во время вашего сна!.. От него всё может статься! – полушутливо, полусерьёзно закончил Романов.
      Подошедшие к ним три дамы, прозванные в Петербурге «Любезным трио»3,  с вопросами - Забвение или Сожаление?4 – вовремя прервали их разговор, который, для Елизаветы Алексеевны, становился всё мучительнее и любопытнее…
      Романов, - предвидя и в этих, невинных, на первый взгляд, вопросах - козни подруг княжны Самойловой! - без колебания выбрал «сожаление»! Однако, наш поручик, и здесь попал впросак! За дамой, выбранной поручиком, оказалась, к его великому изумлению, княжна Полина (Она, - осознав, что теряет князя! - приехала и на бал к французскому посланнику!).
      А она, победоносно обежав, с ним, лишний круг и лишний раз повертевшись перед своим стулом, - чтобы, наверное, для того, чтобы, всё это, видела  княжна  Софья Александровна! – всё же успела изъясниться со своим приятелем начистоту, а он – покаяться перед нею. Разумеется, не во всех грехах! Заметив ей, однако, скороговоркой, что в прошлую пятницу она была не с ним, а с его приятелем Нащокиным! Полина и здесь как-то отвертелась от предъявленного, ей, обвинения!
      В общем, её интрижка, с Нащокиным, была как-то погашена ею. Дела у поручика, да и у Полины, пошли на лад. Поэтому он, возвратясь на своё место, уже не думал: ни о Германне, ни о Елизавете Алексеевне. А ей страсть как хотелось возобновить прерванный разговор! Но, к сожалению, мазурка закончилась и, вскоре, старая графиня  засобиралась домой, попутно жалуясь, Елизавете, на своё недомогание.
      Заметим, что слова Романова были ни чем иным, как мазурочной болтовней! Романов помнил разговор, с Елизаветой, об инженерных офицерах и в лёгкой форме отомстил, ей, за учинённый, ею, допрос.  Попутно приплетя,  к своей мести, и имя Германна, над которым он, однажды, задумался.
      Лиза, всего этого, разумеется, не знала, да и знать не могла! Ведь Романов не докладывал, ей, о своих приятелях да знакомых! А о том «допросе» - совсем забыла! Поэтому только что состоявшийся разговор, с Романовым,  глубоко запал в душу нашей мечтательницы, тем паче, что портрет, набросанный Романовым, в какой-то мере сходствовал с изображением, составленным, ею,  самой! Благодаря новейшим романам это уже пошлое лицо пугало и пленяло её воображение! В Германне, по мнению Елизаветы, действительно было некое внешнее и внутреннее сходство с Наполеоном! О том, что Германн связывал, себя, ещё и с магией и считал, себя, возможным избранником или медиумом, она и не подозревала! Вот с таким эффектом и закончился этот, по нашему счету, четвертый бал.
      Елизавета Алексеевна сидела в своей комнате, сложа крестом руки, наклонив на открытую грудь голову, ещё убранную цветами. Всё думая и думая о Германне, об их странных отношениях и о словах, сказанных, Романовым, на только что прошедшем бале. Но вдруг дверь бесшумно отворилась, и вошел… Германн! Она узнала, его, в первое же мгновение и, как это и должно было случиться, просто затрепетала как  от  испуга, так  и от неожиданности. В комнате установилась - жуткая тишина…
      - Где же вы были? – наконец спросила, она, испуганным шепотом.
      - В спальне у старой графини, - отчужденно отвечал, ей, Германн. – Я сейчас от неё… Она, кажется, умерла…
      - Боже мой!.. Что вы говорите?
      - И, кажется, - также отчужденно продолжал Германн, - я явился  причиной её смерти…
      Елизавета Алексеевна  взглянула  на  него; слова  Романова так  и  раздались в её душе: у этого человека, по крайней мере, три злодейства на душе! Германн же сел, подле неё, на подоконник и всё ей рассказал…
      Елизавета Алексеевна с ужасом  выслушала  его рассказ о смерти графини. Итак, его дерзкое, упорное преследование, эти страстные письма, эти пламенные требования – всё это была не любовь! Деньги – вот что алкала его душа! Не она могла утолить его желание и осчастливить его! Бедная воспитанница была слепой помощницей разбойника, убийцы её старой благодетельницы!.. В позднем, мучительном своём, раскаянии заплакала она…
      Германн же молча смотрел  на  неё! Разумеется, сердце его также терзалось! Но ни слёзы бедной девушки, ни  удивительные прелести её отчаяния, не гордая  шея с кокетливыми завитушками девичьей прически, такая  прелестная и беззащитная, не тревожили суровую душу его! Он не чувствовал угрызений совести и при мысли о мёртвой старухи! Одно его ужасало: невозвратная  потеря  тайны, от  которой ожидал, он, обогащения! Он, от досады на случившееся, готов был  выть волком  и, в сей момент, ненавидел весь божий свет!..
      - Вы – чудовище! – наконец с некоторой злостью сказала Елизавета Алексеевна. – В вас нет ничего человеческого! Я презираю вас!
      - Я не хотел её смерти, - так же, как и прежде, отчуждённо возразил ей Германн, - пистолет мой не был заряжен…
      Они опять надолго замолчали…
      Наконец наступило утро5. Елизавета Алексеевна погасила догорающую свечу: бледный дневной свет озарил её комнату.  Она оттерла заплаканные глаза и подняла, их, на Германна: он сидел на подоконнике, сложа руки на груди и грозно нахмурясь. В этом положении он удивительно напоминал портрет Наполеона. Это сходство вновь поразило Лизу, и слова Романова, о Германне, вновь раздались в её душе. К ней пришла мысль, что человек, сидящий перед ней, не имеет никаких нравственных правил и может пойти на следующее убийство с такой же лёгкостью, как он пошёл на предыдущее…
      - Как вам выйти из дому? – наконец предприняла, она, решительный шаг. – Я думала провести, вас, по потаённой лестнице, но надобно идти мимо спальни, а я - боюсь…
      - Расскажите  мне, как найти эту потаённую лестницу; я выйду сам! – чуть-чуть помягче, чем раньше, ответил ей Германн.
      Елизавета Алексеевна встала, открыла шкаф и взяла, из него, ключ, вручила, его, Германну и дала ему подробное наставление. Всё это она проделала почти механически, не вникая: ни в суть своих действий, ни в смысл своих слов…
      Германн, решившись, пожал её холодную, безответную руку, поцеловал её горестно наклонённую голову и вышел так же бесшумно, как и вошел…. Елизавета Алексеевна  как-то сразу облегченно вздохнула, как будто всё самое страшное осталось, уже, позади…
      Германн же спустился по винтовой лестнице и снова вошел в спальню графини. Мертвая графиня, Екатерина Алексеевна, лежала на полу в той же позе, в которой была оставлена, им, но лицо её выражало, уже, глубокое спокойствие…. Германн остановился  перед нею, долго смотрел  на  неё,  как бы желая удостовериться в ужасной истине. Или, быть может, он отрабатывал свою характеристику! Помните слова Романова: «Может быть, в вашей комнате!..  Во время вашего сна!.. От него – всё может статься!». Но одернуть её ночную рубашку, чтобы прикрыть безобразную наготу Екатерины Алексеевны, он так и не решился…
      Наконец он двинулся дальше! Он снова вошел в кабинет графини6, вновь мельком глянул на её Записки, на столе, хотел, было, прихватить, их, с собой, - чтобы  почитать, их, на досуге! – но, осознав, что это будет воровство, тихо отошел от стола.  Осторожно ощупал, за обоями, потаённую дверь, открыл её ключом и стал тихо спускаться по темной лестнице…
      Да! И при повторном осмотре графини Германн не испытал чувства жалости к старой женщине, косвенной причиной смерти, которой, явился он! Оставим, этот грех, на его совести! Спускаясь по  лестнице, Германн взволновался, вдруг, другим чувством! По этой самой лестнице, - думал он, спускаясь! – может  быть, лет  шестьдесят тому назад, в эту спальню, в такой  же час, в широком кафтане, причесанный «королевской птицей», прижимая к сердцу треугольную свою шляпу, прокрадывался молодой счастливец, давно уже истлевший в могиле, а сердце его престарелой  любовницы только сегодня перестало биться…. Говорят, что звали,  этого счастливца, Николаем Павловичем…
      О прелестной воспитаннице он так и не вспомнил, хотя потаенная лестница предназначалась, на этот раз, именно для него!..
      Под  лестницей он нашел дверь, которую отпер тем же ключом, и вышел в сквозной коридор, вскоре выведший, его, на улицу. Он положил ключ в укромное место, как это было обговорено Елизаветой Алексеевной при её инструктаже Германна.  Медленно пошел  дальше. Потом остановился, стряхнул с себя оцепенение, в котором пребывал, вздохнул полной грудью холодного воздуха  и, легким  шагом, пошел  прочь, унося, в своём  воображении, страшное лицо мертвой старухи и злую усмешку Екатерины Алексеевны…
      На  этом двадцать третий день, - несчастливая  пятница нашей истории, - и закончился!

                Глава  5

     1. В эту ночь явилась ко мне покойница баронесса
     фон В***. Она была вся в белом и сказала мне:
     "Здравствуйте господин советник"!
                Шведенборг(1).

     2. А бабушка-то – надвое сказала!      
                Поговорка(2).

      Три дня после случившегося события (А это прошли, тогда, 24-ое, 25-ое и 26-ое числа месяца. Или прошли тогда, - если вести счет по названиям дней недели! - суббота, воскресение и понедельник!) - а по нашему «календарю»: на двадцать седьмой день нашей истории! - то есть во вторник, в девять часов утра, Германн отправился в определенную часть города. Не будем уже, здесь, секретничать перед вами: наш герой отправился, тогда, в придворную Конюшенную церковь3, где должна была состояться панихида по Екатерине Алексеевне как по статс-даме императорского двора.
      На всякий случай, запомните это число. Ведь именно 27-го января, 1837 года, император Николай I и вывел на дуэль, с А.С. Пушкиным, кавалергарда Дантеса4! Да, ещё, и в 1837 год, в год, в котором проблескивали, у царя, именно пушкинские тройка и семерка! Да и четырехгодичный интервал «царственной линии», пушкинской «Пиковой дамы», соблюдался злым царём! Наверное, именно за панихиду по Екатерине Алексеевне!
      Не чувствуя в себе никакого раскаяния перед содеянным, наш герой не мог, однако, совершенно заглушить голос своей совести, твердивший ему: ты убийца старухи. Не имея истиной веры, Германн всё-таки чего-то побаивался. Да и предрассудков имел множество. Так, к примеру, он верил, что мертвая может иметь вредное влияние на его жизнь! Поэтому он и решил явиться на панихиду, по графине, и, на всякий случай, испросить, у неё, прощения!
      Церковь, в которой отпевали усопшую, уже была переполнена. Германн насилу мог пробиться сквозь толпу. Гроб графини стоял на богатом катафалке под бархатным балдахином. Покойница  лежала, в нём, в белом атласном платье и в кружевном чепце. Руки её, сложенные на груди,  держали специально не горевшую свечку. Вокруг гроба стояли люди: в первом ряду – дети, внуки, правнуки и другие родственники покойницы: во втором – слуги, все в черных кафтанах с гербовыми лентами на плечах; многие присутствующие держали, в руках, зажженные поминальные свечки.
      В церкви было тихо. Никто не плакал. Пожалуй, слёзы были бы здесь – une affectation5; графиня была так стара, что смерть, её, никого не могла поразить. Родственники давно смотрели, на неё, как на отжившую. Остальные, видимо, пришли, в церковь,  для  того, чтобы  воочию увидеть пышность похорон, службы и света.
      Служба шла своим ходом…. Наконец молодой архиерей произнёс надгробное слово. В  простых  и трогательных выражениях он представил мирное успение праведницы, которое долгие годы было тихим, умилительным приготовлением к христианской кончине6. «Ангел смерти обрёл её, - сказал он в заключение, - бодрствующую в помышлениях благих7 и в ожидании жениха полунощного». На этом служба, с печальным приличием, и завершилась. Церковный служка взял, из рук графини, поминальную свечку и отошёл в сторону.
      С телом усопшей первыми пошли прощаться родственники. Потом двинулись и многочисленные гости, приехавшие поклониться той, которая так долго была участницею в их суетных увеселениях. После двинулись и все домашние: лакеи, слуги, горничные. Наконец к гробу приблизилась и старая барская барыня8, ровесница покойницы: две молодые девушки привели, её,  под руки. Барыня не в силах была поклониться до земли – и одна пролила несколько слез над гробом, поцеловав холодную руку госпожи своей…
      Наконец решился подойти, к  гробу,  и Германн. Он поклонился в землю и, с  минуту, пролежал  на холодном полу, усыпанном ельником. Долгое лежание человека, в глубоком поклоне, усугубило тишину в церкви. Потом он поднялся, бледный как сама покойница, перекрестился мелко, взошел по высоким ступеням катафалка и наклонился над гробом…. В эту минуту показалось, ему,  что мертвая насмешливо взглянула на него, прищуривая одним глазом!
      От неожиданности наш герой, поспешно подавшись назад, оступился. И… навзничь грянулся об земь! Его сразу же подняли…. А он, уже стоя на ногах, всё ещё удивлялся происшедшему!
      В то же самое  время Елизавету Алексеевну  вынесли,  в  глубоком  обмороке, на паперть9. На похоронах, пожалуй, только одна бедная воспитанница глубоко и искренне переживала смерть своей благодетельницы! За три дня, прошедшие после смерти графини, она так истерзала себя мыслью о своей  вине, перед старой женщиной, что, на похоронах, ей стало плохо. И она, в момент падения Германна, потеряла сознание.
      Падения  Германна и Елизаветы Алексеевны, случившиеся  у всех на глазах, -  но происшедшие – каждый по своей причине! - на несколько минут возмутил торжественность и покой мрачного обряда. Торжественно-мрачный церемониал мгновенно превратился, вдруг, в какой-то рыночный балаган, в котором  то и  дело слышались: то какие-то восклицания, то слова «сын», “дочь”!  А худощавый камергер, вероятно потомок камергера Сергея Васильевича Салтыкова,  даже успел шепнуть стоящему, подле него,  англичанину, по фамилии Уитворд10 и, соответственно, английскому посланнику в Петербурге, грязную сплетню о том, что упавший молодой офицер – побочный сын графини11, на что англичанин и ответил холодно: oh? Затем толпа вновь стала чинной, почтительной и -  благородной…
      Из-за случившегося, с ним, события чрезвычайно расстроился и наш Германн. Выйдя из Конюшенной церкви, он целый день нет-нет, да и вспоминал страшную усмешку мертвой старухи. Воображение-то, у него, было богатым! Обедая в уединённом трактире, он, против обыкновения своего, выпил очень много. Видимо в надежде заглушить внутреннее волнение, в котором, он,  находился. Но вино ещё больше разгорячило нашего героя! Совсем в расстроенных чувствах он возвратился домой, не раздеваясь, бросился на кровать, и… как в яму провалился! Вино и молодость всё-таки взяли своё!

               Второй элемент третьего стереотипа:
                ДИАЛОГ
           (Его вторая часть – фантастический фрагмент!)
      Проснулся, Германн, уже в среду ночью: луна озаряла его комнату. Он взглянул на часы: было без четверти три12. Часы связали, его, с последними событиями, столь страшными для него: «В это же самое время – без четверти три! – только три дня тому назад и умерла графиня», - подумал он. Сон, у него,  прошел; во рту, от выпитого, было сухо. Он сел на кровать и вновь стал  думать о похоронах графини и о случившемся, с ним, событии…
      В это время кто-то с улицы заглянул к нему в окошко и тотчас отошел. Германн не обратил, на это, никакого внимания. Однако через минуту услышал, он, как отпирали дверь в передней комнате. Германн подумал ещё, что это, видимо, денщик его, пьяный по своему обыкновению, возвращается из ночного трактира, в который он частенько захаживал, чтобы пропустить рюмочку-другую. Но он услышал совершенно незнакомую походку: кто-то ходил по комнатам, тихо шаркая туфлями. Наконец дверь отворилась и вошла женщина в белом платье. Германн принял, было, её, за свою кормилицу и удивился её появлению в столь поздний час! Но белая женщина, скользнув по комнате, вдруг очутилась перед ним – и Германн узнал графиню! Волосы, на его голове, зашевелились…
      - Я пришла, к  тебе, против своей воли, - сказала страшная  графиня  твердым голосом, - но мне велено исполнить твою просьбу. Тройка, семерка и туз выиграют тебе сряду, но с тем, чтобы ты в сутки более одной карты не ставил и чтоб во всю жизнь уже после не играл. Хоть ты мне и противен, но я прощаю, тебе, свою смерть с тем, чтобы ты женился на моей воспитаннице  Елизавете Алексеевне(13)!
      С этими словами страшная старуха тихо повернулась, пошла к двери и скрылась, шаркая  туфлями…. Германн явственно услышал, как хлопнула дверь в сенях. Через минуту он увидел, что кто-то опять поглядел, к нему, в окошко и тотчас отошёл…
      Наш герой долго не мог опомниться. Наконец опомнившись, то есть, полностью придя в себя, он заглянул в соседнюю комнату: денщик его спал на полу, Германн насилу его добудился. Денщик был пьян по обыкновению: он еле ворочал языком, и, от  него, нельзя было добиться ни одного осмысленного слова. Дверь, в сени, тоже была заперта!
      Германну ничего не оставалось, как возвратиться в свою комнату. Он засветил свечу и, на всякий случай, записал своё видение, так как был просто потрясён случившимся  и, уже, не доверял - даже своим чувствам! Он вовсе и не подозревал при этом, что сегодня сработал, наверное, как медиум!..
      После этого странного и страшного события он вновь забылся тяжелым сном и проспал, без сновидений, до семи часов утра. Когда он проснулся, то бумажка, с ночными записями, лежала на том же месте, где он её оставил прошедшей ночью. Германну вновь стало не по себе…
      О 28-ом дне нашей истории, которая началась с прихода к Германну, - без четверти три утра! - графини-привидения, мы расскажем, вам, в шестой главе нашей повести!

                ГЛАВА  6

        1.-Adante!
          - Как вы посмели сказать мне Adante?
          - Ваше превосходительство, я сказал Adante-с!(1)
         

        2.Здесь я, господа, ставлю на свою жизнь.
                Император Павел I.(2)

      На каждого мудреца довольно простоты, однако и среди мудрецов есть простофили! Вот об этом мы и поговорим в своей шестой главе!
      Две возникшие идеи не могут существовать вместе в нравственной природе, так же как два тела не могут в физическом мире занимать одно и тоже место! Тройка, семёрка, туз скоро заслонили, в воображении Германна, и правдивое утверждение Екатерины Алексеевны, рассказанное поручиком Романовым и подтвержденное самою старухою. И сам образ страшной старухи. И её страшную усмешку. Заслонили - буквально в этот же день, то есть в среду, на двадцать восьмой день с начала зимнего вечера.
      Заслонили, так как наш  герой никогда и не был - высоко нравственным! Как только он осознал, что может стать богатым, так всё остальное и… улетучилось! Тем более что к этой цели, он, упорно шел! Да и земной интерес, в большинстве случаев, перемалывает, в себе, все нравственные установки! Гармония нравственности, - с  земным интересом! – весьма редкая вещь в нашем подлунном мире, да и в наше время!
      В общем, целый день – да и в последующие дни тоже! – тройка, семерка и туз не выходили из головы нашего героя и шевелились - на его губах. Он, из-за буйства троек, семерок и тузов, не мог даже… спокойно дома сидеть! Его сразу же вынесло на улицы: всякий пузатый мужчина напоминал ему туза; увидев молодую девушку, он говорил себе: «Как она стройна! Настоящая тройка червонная!»; когда его спрашивали: «который час?», он мог, тогда, ответить невпопад: «Без пяти минут семерка!». Через что ловил, на себе, изумленные, или недоуменные, взгляды спрашивающих.
      В эти дни тройка, семерка и туз стали преследовать, его, даже во сне, принимая всевозможные виды и очертания. Туз снился ему, к примеру, то красным пауком, то ещё чем-нибудь несуразным или невообразимым. Семерка представлялась ему, во сне, готическими воротами с большим замком посередине. А тройка: то цвела в образе пышного грандифлора3, то представлялась, ему, в виде трех летящих птиц!..
      Однако, в связи с воплощением мистики в быль, - да с буйством, в воображении нашего героя, троек, семерок и тузов! - мы несколько забежали вперед! Поэтому вновь вернемся к среде, к двадцать восьмому числу, и начнем, всё, по-порядку!
      Если подвести итог по нашему краткому путешествию в мир необузданных мыслей и чувств нашего героя, то, в общем, все его мысли тогда, в ту памятную среду, слились, у него, в одну – воспользоваться тайной, которая ему так дорого стоила! Воспользоваться, несмотря ни на что. Ни на смерть старой женщины, косвенной причиной гибели, которой, он явился. Ни на горькие слезы бедной воспитанницы, вызванные его вероломством, подлостью и смертью графини.  Ни даже на загробно-холодный, - и потому страшно-жуткий! - приход графини-привидения! Эта мысль, явно отражавшая его главное устремление – деньги, деньги, деньги! – просто-таки довлела над ним!
      Мысль же о своем маленьком капитале он, в этот же день, стал отгонять - как назойливую муху! Сейчас, когда он держал в руках перо жар-птицы, маленький капитал стал казаться, ему, просто отвратительным! Он стал чувствовать себя, с ним, крайне маленьким и беззащитным  и, уже, совершенно не понимал, как он мог жить, с ним, до этого времени! Ему  уже было стыдно, что он жил - на одно только жалование, вечно экономил  и, хотя и редко, но, всё же, вызывал, к себе, чувство насмешки со стороны своих более богатых товарищей.
      Он стал чувствовать себя, с маленьким капиталом, просто ничтожным! Ему уже стало казаться, что не только товарищи, но и любой богатый человек может, - если ему так пожелается, захочется! – незаслуженно унизить или оскорбить его! Больше того, ему уже стало казаться, что любой богач может и отнять, у него, отцовские деньги, нагло, у всех на глазах, подкупив судей. Поэтому стать богатым стало, для него, каким-то нестерпимым желанием. Ему страстно хотелось богатства, покоя и независимости, а втайне он желал, уже, и большего: чтобы именно он помыкал людьми и - безнаказанно грабил их.
      Тогда же, то есть уже в четверг, на двадцать девятый день от зимнего вечера, описанного в начале нашей повести, окончательно решил он обязательно играть - по схеме Мотовского. Видя и в этой схеме некоторое волшебство и - неизъяснимое очарование: общий выигрыш Мотовского был равен его наследству; в выигрышных суммах этой схемы проблескивали так дорогие, ему, тройка и семерка! Он вовсе и не подозревал, тогда, что в своих утренних и ночных  занятиях по математике, произведенных сразу же после зимнего вечера, подробно описанного в начале нашей истории, он просчитал, - всего лишь! - только выигрышный вариант этой схемы. Реальность же была такова, что при первом же проигрыше, - в любой из талий! - ему сразу же грозило - немедленное и полнейшее банкротство, так как он, - в любой из талий! - ставил, на карту, всё своё наследство!
      Имение, которое, в случае проигрыша, можно было бы пустить под векселя,  или в долг, у него тоже отсутствовало! С этой точки зрения, он с очень невыгодной стороны отличался от графини или Мотовского, которые, в случае крупных проигрышей, могли поставить свои огромнейшие имения: или под векселя, или  же  в  долг! Поэтому и было…крепко их слово! В этом, мне кажется, вы, господа, убедились и сами, прослушав рассказ поручика Романова о парижском приключении  молодой графини, в котором слово, как вы помните, и решило исход  игры!  Ох, молодость, молодость! До чего же, порой, она бывает - беспечна и нерасчетлива! Для неё, порой, достаточно даже небольшой искорки или толчка, чтобы она спалила себя, потом, дотла. Или опрокинула, в тарарам, все свои блестящие расчеты! Ну да ладно, Бог с ним! В конце концов, не мы, с вами, в этих ошибках виновны!
      Кстати, в пышном расцвете мыслей и чувств, вызванных приходом графини-привидения, нашему герою виделись, уже, и дальние горизонты его деятельности. Воображение-то, у него, было богатое. После проведения игр, по кабалистическим картам, он вовсе даже и не собирался - замораживать свой капитал! Наоборот, он собирался, уже, многократно увеличить его! За счет  чего?  Только, разумеется, не  за  счет карт!  Он не собирался быть игроком! Он собирался многократно увеличить, свой капитал, за счет настоящего дела!
      Другими словами, он собирался соблюдать свято и на всю жизнь: и заповедь графини-привидения «во всю жизнь уж после не играть»; и кредо своего отца о наращивании капитала! Помните о нём? Правда, он ещё не подобрал себе, по душе,  настоящее дело! Его, в данный момент, больше занимали  карты! Однако мысли о настоящем деле, например с вложением,  своего капитала, в какое-нибудь выгодное строительство или в большой магазин, уже проблескивали в его сознании. Возможность возникновения настоящего дела, - и перспективу его! - он видел, уже, отчетливо и, потому, радовался им! Открывающиеся, при обогащении,  возможности приятно будоражили его необузданные чувства и огненное воображение!
      Характеризуя состояние нашего героя после его встречи с привидением, остаётся ещё заметить, что  и  о  Елизавете  Алексеевне он тоже так и не вспомнил. Не до того ему было на подходе, его, к богатству; да и сам вопрос женитьбы  стоял,  у него, на втором плане! Кажется, мы даже как-то упоминали об этом! Женитьба  должна  добавлять капитал, а не разбавлять его! Вот  вывод, к  которому пришел  Германн, наблюдая, на одном из балов, богатых  и, - видимо по этой причине! - наглых невест!
      В общем, воображаемое богатство так и жгло душу нашего героя. Единственное, что немного смущало его, так это вторая фраза графини: «Тройка, семерка, туз выиграют тебе сряду». Наш герой не до конца понимал её смысл. «Сряду» - это понятно. Это, значит, в определенной последовательности. В начале –  тройка, затем – семерка, потом – туз! А как понимать: «выиграют тебе»? Игрок ведь не волен сам, себе, выбирать карту! Она, карта, после перетасовки колоды приходит, к игроку, совершенно случайно! Тогда как же: «Тройка, семерка и туз выиграют тебе»? Может же вместо тройки, семерки, или туза, выпасть и любая другая карта!
      После тяжких раздумий наш герой пришел к мысли, что если он продал душу, - что он совершенно не ощущал! – то, вследствие этого обстоятельства, и названные, привидением, карты должны каким-то образом… появиться у него! Пусть даже через  колдовство или черную магию! Не зря же привидение сказало! Появиться волшебно и… выиграть ему!
      На этой мысли он как-то сразу и успокоился, потому что она, мысль, была логична, и стал, в конце концов, серьёзно думать о своей отставке и о каком-нибудь путешествии. Он хотел в открытых  игорных домах Парижа выудить клад  у очаровательной Фортуны! Эта интересная мысль пришла, к нему, потому, что и  молодая  графиня  начинала с Парижа, выиграв там, как вы помните, у герцога Орлеанского! Не без помощи, как вы уже тоже знаете, графа Сен-Жермена!
      Не знаю, в какие хлопоты ему обернулась бы эта интересная затея, если бы не случай. Да, случай и избавил его от хлопот! Кстати, хлопот, весьма разорительных для нашего героя!
      Нащокин, который  всегда был в курсе всех основных  городских  новостей, совершенно случайно зайдя  к  Германну утром в пятницу – на тридцатый день от начала событий, описываемых в этой повести! – рассказал, ему, о появившемся, в Петербурге, игорном доме. Германн проявил, к этой новости, чрезвычайный интерес, чем несказанно удивил своего приятеля, считавшего, Германна,  скупердяем и кубышником. Здесь же Германн договорился, с Нащокиным, и о посещении этого заведения на следующий день вечером, то есть уже в субботу, чем удивил, его, ещё более.
      Нащокин ушел,от Германна,явно озадаченный его  эволюцией!  Вечером,  этого же дня, он, выполняя своё обещание о визите, - да и пятница была свободна от бального вечера! – побывал в названном учреждении, где через своих приятелей, - так  же, как и он, молодых людей! – и был представлен хозяину игорного дома.
      Германн  же, когда его приятель ушел от него, переключил, все свои мысли, именно на игорный дом! И так распалил своё воображение, что дошел до гениальной  мысли снять, все свои деньги, из банка и завтра же, не мучая себя неопределенностью, попробовать сыграть по картам графини! Мысль была не только гениальна, но и - проста! Более того, она сразу же решала основную проблему нашего героя – быстрое обогащение! В общем, решение трудной задачи -  было найдено! Оставалась только самая малость: воплотить, это решение, в жизнь!
      День был, ещё, в самом разгаре и Германн, твердо решившийся на необычный, для него, поступок, побежал снимать деньги. Он вовсе и не подозревал, при  этом, что ему придется сыграть, в игорном доме, на тридцать первый – тридцать третий дни от начала того злосчастного вечера. Вечере, на котором он услышал мистическую быль о магических картах, вдруг совсем недавно воплотившуюся в явь…. Да ещё, вдобавок, сыграть: в субботу, в воскресенье и - в понедельник! Да ещё  и  - в тридцать третьем году!
      Дни, надо признаться, действительно были самыми неудачными. Еесли тридцать первое число было простым числом, являлось перевертышем чертовой дюжины, таило, в себе, тройку – во внешнем обозначении! – и, тем самым, давало все основания для победы, то тридцать второе число уже не являлось таковым. А тридцать третье число – вообще уже представляло собою, с точки зрения кабалистики, ужасное сочетание. Оно таило, в себе, обновленный повтор. И оно же таило, в себе, обновленную, - в качестве! – повторную тройку! Тройка должна была, к этому дню, обязательно превратиться - в даму! И, наверное, в Пиковую даму!
В сочетании же с понедельником – да с тридцать третьим  годом! – оно таило, в себе, самые крупные неприятности для человека, замышлявшего в этот день, или вечер, какое-либо карточное предпринимательство. Да и Романов два раза повторил, что играть надо – только в один день или игровой вечер! Ой, как бы не быть беде!
      Ну да ладно,бог с ним! Не будем, зазря, людей пугать. Может быть, нашего героя ещё как-нибудь, да и пронесёт мимо беды! Да и мы, сами-то,   тоже хороши!  Уж очень сами, порой, верим слухам да кабалистике!
      Как мы уже однажды и указали, в Москве действительно составилось общество из богатых игроков. Бирюков, тогда, не ошибся и слухов - не распускал! Более того, среди богатых игроков был и сам славный Лопухин, проведший весь век за картами и наживший некогда миллионы. Он в этом, в общем-то, не особо афишируемом, обществе - председательствовал!
      Как правило, игры в игорном доме, взятом обществом в аренду, вел сам Лопухин. Поэтому несколько охарактеризуем, его, как председателя общества арендаторов и - как банкира! Славный Лопухин обладал необыкновенной ловкостью рук. Это была, пожалуй, его самая главная особенность. В своём деле он был - чародеем-манипулятором! Причем, незаметным чародеем. Он не любил работать - на публику! Да и карты – чувствовал! Главная же его особенность была заключена в том, что он, со времен своей юности, никогда не попадался: ни на порошковых картах, ни на карточных приемах, ни на своей ловкости! Он был выше грубой пошлости, никогда не хвастался своим искусством и, потому, заслужил уважение, как среди своих товарищей, так и среди богатых  дворян: среди товарищей – за свою ловкость; среди дворян – за сильную игру!
      Несколько слов скажем и о том, как он проигрывал чистые деньги и выигрывал векселя! Лопухин сразу же ставил игру таким образом, чтобы ввести,  игрока, в азарт. Для  этого он, в начале игры, несколько проигрывал, ему, своих денег. Но зато потом, когда человек увлекался  игрою, часто обыгрывал, его, не только до векселей, но и, иногда, до последних ниток. В этом вопросе он был не особенно щепетилен! Так он и поступил однажды с уже известным, нам, Мотовским, обыграв, его, до последней копейки, чем и заслужил, себе, славу миллионщика.
      Знал наш Лопухин и прием двойной честности. Для примера расскажем,  об этом приеме, поподробнее. Смысл  этого приема  заключался в следующем. Определив богатого клиента, банкир с первой же тальи, - в целях придания, игре,  характера исключительной честности! – навязывал, игроку, принцип игры вслепую, втёмную. Игрок, принимая  принцип честности, - так как ничего плохого в нём нет! - со второй тальи тоже начинал добросовестно играть - втёмную.
      Игра втёмную велась игроком – и банкиром! – до больших ставок. В решающей талье, когда ставки, в игре, становились сверхкрупными, банкир предлагал, игроку, дополнительный призыв к честности. Он предлагал, игроку, распечатку, перед тальей,  двух новейших колод карт! Игрок сиял от счастья, – он, в это время, как раз был  на подъёме: выигрывал! – и от  проявленного, банкиром, благородства! И, разумеется, именно здесь и попадал впросак.  В «нераспечатанных» колодах и таился - «троянский конь» банкира! Впрочем, чего только не знал  наш славный Лопухин! Он знал, о картах, видимо всё! Поэтому его и называли славным, то есть сильным, игроком. Слава, об его играх, была огромной. Особенно среди молодежи.
      У общества богатых игроков дела, в Москве, пошли хорошо. Долговременная опытность, как мы уже и указывали, заслужила, Лопухину,  доверенность его товарищей, а открытый дом, славный повар, ласковость и весёлость председателя, которая у последующих  когорт славных и любезных, до крайности, дельцов приобретёт название менталитета, приобрели уважение и у публики. Лопухин решился – и приехал в Петербург! Молодежь, тогда, так и хлынула к нему, забывая балы для карт и предпочитая соблазны фараона обольщениям волокитства. Да и кооперация была - делом необычным и всем хотелось увидеть, её, воочию.
      Вот на следующий день, то есть в субботу вечером, - кстати, на тридцать первый, то есть самый благоприятный, для игры, день! – Нащокин и привёз к Лопухину нашего разбудораженного героя, жаждущего обогащения - через сияющую улыбку Фортуны!
      Они прибыли в массивный особняк, снятый Лопухиным для игорного дома, и прошли через ряд великолепных комнат, наполненных учтивыми официантами. Несколько генералов, старших офицеров и тайных советников играли в вист4; молодые люди сидели, развалясь, на штофных диванах прежних хозяев, курили трубки и ели мороженное. В гостиной за длинным зеленым столом, около которого теснилось человек  двадцать игроков, сидел сам хозяин дома и метал банк. Был он человек лет шестидесяти самой почтенной наружности; голова его была покрыта серебряной сединою; свежее и полное лицо, его, изображало добродушие, глаза блестели, оживленные всегдашнею улыбкою. Нащокин представил, ему, Германна. Лопухин дружески пожал, ему,руку, просил не церемониться и продолжал метать…
      Талья(5) длилась долго. На столе стояло более тридцати карт. Нащокин даже успел сосчитать их: всего на столе стояло тридцать три карты. А Лопухин как будто и не спешил! Он останавливался после каждой прокидки, - чтобы дать играющим время распорядиться! – старательно записывал проигрыш; учтиво вслушивался в требования играющих. Ещё учтивее отгибал лишний угол, загибаемый рассеянной рукою. Наконец талья кончилась. Лопухин стасовал карты и приготовился метать другую талью.

                Третий элемент третьего стереотипа:
                ИГРА-ПОБЕДА
      - Позвольте поставить карту, - сказал Германн  хриплым  голосом, в котором угадывалось волнение, и протянул руку из-за толстого господина, тут же понтировавшего. Лопухин улыбнулся и поклонился молча, в знак покорного согласия. Нащокин, смеясь, поздравил Германна с разрешением долговременного поста и пожелал, ему, счастливого начала.
      - Идёт! – бодро ответствовал ему Германн и написал мелом куш над поставленною картою.
      Лопухин, прекрасно увидевший огромнейший  куш, моментально смекнул о своей выгоде. Но вида - не подал! И сразу же начал действовать по строго разработанному, для этих случаев, плану: проверка денег у игрока; навязывания, ему, игры вслепую, втёмную.
      - Сколько-с? – спросил он, прищуриваясь на один глаз, - извините-с, - я не разгляжу!
      - Сорок семь тысяч6, - тихо, но внятно, ответил Германн.
      При этих словах все  головы  мгновенно повернулись в сторону говорящего, и все глаза устремились на Германна. «Он с ума сошел! – подумал Нащокин. – Постился, постился и - разговелся! Это же - игорный дом!»
      - Позвольте вам заметить сударь, - сказал Лопухин с неизменной улыбкою своею, - что игра ваша сильна: никто более двухсот семидесяти пяти семпелем7 здесь ещё не ставил.
      - Что ж? – возразил ему Германн, - бьёте вы мою карту или нет?
      Лопухин поклонился, ему, с видом того же смиренного согласия. Торопиться,  здесь, было ни к чему!
      - Я хотел бы только доложить вам, - сказал он с тем же смирением в голосе, - что, будучи удостоен доверенности моих товарищей, я не могу не метать иначе как на чистые деньги. Со своей стороны, я, конечно, уверен, что довольно вашего слова, но для порядка счетов и игры прошу вас поставить деньги на карту.
      Последние слова Лопухина были  глубоко продуманы банкиром: они, имея двойной смысл, сразу же давали, ему, право на предложение играть - именно вслепую. От себя  добавим, что и игра на слово, - проведенная, как вы помните,  Екатериной Алексеевной в Париже! – оказалась, в игорном доме Лопухина, совсем неуместной!
      Германн вынул, из бокового кармана банковый билет и подал, его, Лопухину, который, бегло посмотрев его, положил на германновую карту. Фундамент игры был заложен!
      Скоро, дорогой мой читатель, начнется игра! Поэтому, перед игрой, заметим следующее. Первое. При выразительном действии Лопухина, предложившего играть вслепую, наш бедный герой даже чуть-чуть вспотел – ведь привидение про игру, вслепую, ничего не говорило! Обычно-то игрок играет - в открытую! Он, при игре, всегда видит свои карты! Хорошо, что его волнение, по этому поводу, никто не заметил! Он только после игры выпьет стакан лимонаду  и, тем самым, снимет, с себя, все свои переживания по этому случаю.
      Второе. В играх мы будем давать пока, Германну, победы (Учтите и это обстоятельство!), так как: Первое. По сценарию у нас: игра-победа; Второе. Неинтересно сразу же дать Германну - поражение! Надо же как-то раскрыть и Лопухина! Да и интересно, что он  предпримет - к следующей игре! 3. Если сразу  дать Германну поражение, то за словом «победа» у нас сразу же вскроется слово «беда», что нас тоже, пока, не устраивает.
      Игра началась! Лопухин начал  мастерски метать. Направо  легла  девятка,  налево – тройка!
      - Выиграла! – воскликнул  Германн. Он взял карту из-под банковского билета и показал, её, всем.
      Между присутствующими, которые видели, что перед игрой втемную,  вслепую, ни Германн, ни Лопухин не вскрывали поставленную карту, прошел шепот: всех, их, прямо-таки озадачило уверенное восклицание молодого человека о своём выигрыше! Два-три человека, усомнившись в правильности его восклицания, даже сравнили поставленную карту с картой, которая выпала Германну при прокидке: две тройки были налицо! Лопухин, тоже видя явную победу нашего героя, в начале - нахмурился. Но делать было нечего, и он, как бы не признавая своего поражения, вновь заулыбался. А про себя зло подумал: «Зря, сударь, радуешься! Посмотрим, как вытянется твоё лицо в следующую талью!».
      Изволите получить? – спросил он с неизменной  усмешкою своею, надеясь именно на продолжение игры.
      - Сделайте одолжение! – сказал наш герой, давая, тем самым, понять, Лопухину, что сеанс игры для него, Германна, закончился. А зря! Сыграл бы и вторую талью (Перед третьей тальей его обязательно ждал бы Лопухин со своими двумя «нераспечатанными» колодами карт!). Ведь день-то был - благоприятный для игры!
      Лопухин вынул, из кармана, несколько банковских билетов и тотчас же расплатился. Германн молча принял деньги, у всех на глазах пересчитал их, забрал свой банковый билет и тотчас отошел от стола. Нащокин не мог опомниться. Не мог опомниться и сам Германн! Поэтому он выпил стакан лимонаду, кивком головы распрощался со всеми, пожал руку Нащокину и отправился домой, памятуя о том, что в эти сутки ему - уже больше не выиграть!..
      Дома  он, выражая свой  восторг от выигрыша, несколько раз очень высоко подпрыгивал, выбрасывая, при прыжках, правую руку вверх. Как современный футболист на футбольном поле (Через что ввел, в изумление,  своего денщика, ни разу не видевшего, своего хозяина, в таком возбуждении; - примечание автора.). Привидение не обмануло его: тройка, милая, любимая тройка… волшебно появилась, у него, под банковым билетом! И выиграла ему: при метании карт у Лопухина направо легла девятка, а налево, - именно налево, на его сторону! – тройка! Как  это всё здорово! И какой он молодец, что при анализе речи привидения он всё рассчитал - заранее!
      Потом, когда восторг от блестящей победы несколько приутих, то есть когда Германн почти уже свыкся с мыслью о том, что именно он является владельцем  94-х тысячного капитала, он твердо решил, что и на следующий вечер ему надо будет играть так же, то есть – втёмную, вслепую. Иначе,  привидение, не примет игру!
      Мне кажется, что у Германна, с предрассудками, был явный перебор! Да мы, вроде бы, и упоминали об этом, характеризуя мировоззрение нашего героя.
      На другой день вечером, то есть на тридцать второй день нашей истории и в воскресение – день, в гороскопе, которого, уже мог созреть и механизм поражения! – он опять появился у Лопухина. Хозяин метал! Германн подошел к столу; понтеры, узнав его, тотчас дали ему место. Лопухин вновь ласково поклонился ему.
      Германн, дождавшись новой тальи, поставил карту, положив на неё свои сорок семь тысяч и вчерашний  выигрыш. Все взоры вновь обратились на него…
      Лопухин стал метать. Валет выпал направо, семерка – налево.
      Германн молча, сглотнув слюну от волнения, достал из-под банкнот поставленную карту и вновь показал её всем.
      Все так и ахнули: в руках Германна была семёрка. Это было похоже на какой-то фокус или чародейство: Лопухин, от произведенного Германном эффекта, видимо смутился…
      Поделюсь секретом! Общество богатых игроков, будучи уверенным в том, что Германн обязательно явиться и обязательно будет играть вслепую, то есть в тёмную, - плохо ли каждый день выигрывать огромные суммы денег! – уже в этой игре собиралось дать, ему, реванш! Однако этого не позволил им я, автор! Если уж решили играть на приеме двойной честности, то и играйте! К тому же и игрока надо увлечь! Зачем торопить ход событий! По сценарию у нас должно быть ввод, игрока, в азарт,  прием  двойной честности  и, разумеется, три  тальи. Зачем всё это рушить зазря! Композиция  же тоже нелегко создаётся! Кстати, посмотрим, как Лопухин выйдет  из положения, в которое хотел  вогнать меня, автора!
      Лопухин был бывалым  человеком; он скоро пришел в себя! «Нет, так нет! Выиграю в следующий раз», - подумал он холодно и зло. Буднично, с застывшей усмешкой  на устах, он отсчитал девяносто четыре тысячи  и  передал, их,  Германну. Германн же, приняв их с хладнокровием Наполеона и забрав свои банкноты с зеленого стола, в ту же минуту удалился. Все присутствующие молча сопроводили его своими взглядами…
      Дома он с тем же хладнокровием пересчитал выигранные, за две тальи,  деньги. Их оказалось, у него, ровно сто сорок одна тысяча, то есть ровно в три раза больше его наследственных денег. Да плюс свои сорок семь тысяч! Итог – сто  восемьдесят  восемь  тысяч. Наш герой действительно становился - богачом!
      Германн, чтобы  как-то не спугнуть Фортуну, решил и на завтра, то есть в понедельник, сыграть на все имеющиеся, у него, деньги. Тогда его выигрыш увеличиться ровно в семь раз, а итог будет равен тремстам семидесяти шести тысячам! Целое состояние! Германн ярко представил, себе, вытянувшуюся физиономию Лопухина, и злая улыбка коснулась его губ…
      Этой же ночью план игры обсуждался и богатыми игроками. Они единодушно  решили, что на  завтра нужны две нераспечатанные колоды карт. Своего секрета они  не выдали даже мне, автору! Злые усмешки тоже скользили по их лицам. Они тоже не предвещали ничего хорошего…
      Итак, в следующий вечер, вечер, гороскоп, которого, был крайне неблагоприятный для игрока (Он таил в себе огромное количество троек: тридцать третий год, тридцать третий день нашей истории, да, ещё, и понедельник!), - Германн  вновь явился у стола! Его все ждали. Генералы, старшие офицеры, тайные советники оставили свой вист, чтобы увидеть игру, столь необыкновенную. Молодые люди соскочили со своих диванов; даже учтивые официанты собрались в гостиной. Все обступили Германна.
      Прочие игроки не поставили своих карт, тоже с нетерпением ожидая, чем же он кончит. Германн стоял у окна, готовясь один  понтировать против бледного, но все ещё улыбающегося, Лопухина. Каждый распечатал колоду карт,  которые  лежали тут же рядом,  на столе. Лопухин  легко и красиво стасовал. Германн  снял  и  поставил свою карту, тоже красиво покрыв её кипой  банковских  билетов. Это было похоже - на поединок! Глубокое молчание воцарилось кругом…
      Лопухин, со значением выждав паузу, стал не совсем мастерски метать. Ибо руки, его, тряслись! Все обратили на это внимание! Направо легла дама, налево – туз!
      - Туз выиграл! – несколько поспешно, - как и в первый раз! – сказал Германн и стал доставать карту из-под кипы банковских билетов. Наконец он открыл её!
      - Дама ваша убита! – несколько вкрадчиво, но  ласково, сказал ему Лопухин. На мой взгляд, с этой фразой он тоже явно поспешил, так как карту надо  было, ещё, и разглядеть, а Германн, державший карту на столе, был окружен плотной толпой присутствующих. Да и рисунок, на карте, мельче, чем меловая надпись куша! Помните о ней. Но, слава богу, и этого никто не заметил!
      - Германн вздрогнул как от удара: в самом деле, вместо туза у него в руках была пиковая дама. Он не верил своим глазам, не понимая, как мог, он,  обдёрнуться…
      В эту минуту показалось, ему, что пиковая дама прищурилась и усмехнулась. Ну как Екатерина Алексеевна на панихиде, по ней, в придворной Конюшенной церкви! Необыкновенное сходство пиковой дамы, со страшной старухой, поразило его…
      - Старуха! – закричал он в ужасе…
      Лопухин же хладнокровно и, разумеется, с некоторым злорадством, - и тоже со злой своей усмешкой  на губах! – решительно потянул к себе выигранную, в игре, кучу банковских билетов, вдруг сразу переменив, при этом, свою злую усмешку на очаровательную улыбку свою…
      Через неизменную улыбку, свою, он как бы извинялся, перед окружающими,  за содеянное им. «Бывают иногда и огорчения!» - как бы говорили его блестящие глаза и застывшая, в улыбке, физиономия…
      Германн же всё стоял и стоял неподвижно! Как статуя!
      Когда же отошел он от стола, то поднялся шумный говор: «Славно спонтировал!» - говорили одни; «Вот это игра!» - говорили другие; третьи же поздравляли, с победой, Лопухина!
      Никто и  не заметил, как Германн  исчез! Не до того всем было при разборе игр! Да и сочувствуют в игре, как правило, не побеждённому! Победитель и здесь собирает, как правило, свою дань!
      Наконец все успокоились…
      Лопухин снова мастерски стасовал карты. Руки его, унизанные перстнями с бриллиантами, уже не тряслись! Его действие было воспринято! Генералы, старшие офицеры и тайные советники вновь сели за свой бесконечный вист; молодежь моментально разбилась по кучкам да по диванам; учтивые официанты заспешили по своим делам; прочие же придвинулись к зеленому столу. И игра пошла своим чередом, как будто трёх волнующих, всех, вечеров и не было!
      Игорный дом есть игорный дом! Видимо, и здесь, в Петербурге, к играм, уже, привыкли!
      И наша история подошла к концу! Нам остается только окончательно завершить судьбы наших героев! Вот этим мы и займёмся в седьмом, очень небольшом, отделении. Назовём его, для солидности, Заключением!

                З а к л ю ч е н и е
      Германн сошел с ума. Под улюлюканье мальчишек денщик сопроводил, его, в Обуховскую больницу. Он сидит в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы  и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама! 1».
      Елизавета Алексеевна вышла замуж за очень любезного молодого человека, графа Алексея Платоновича Зубова. Он где-то служит и имеет порядочное состояние. Он сын бывшего управителя у старой графини, тоже графа, как вы помните, Платона Александровича Зубова 2. Елизавета Алексеевна пожила, пожила с молодым человеком и, раскусив его любезность, взяла в воспитанницы свою бедную родственницу. Наверное, для смягчения одиночества, вдруг открывшегося перед нею…
      Романов произведён в ротмистры 3; женится на княжне Полине 4  (Видимо звезда, независимо от  того, на груди  ли она или на эполетах, приносит, с собой, и семейный уют!). Полина всё-таки добилась своей победы, как над ним, так и над княжной Софьей Александровной Самойловой 5, с которой, в нашей повести, явно соперничала!
      А Софья Александровна выйдет замуж, потом, за графа Алексея Алексеевича Бобринского, внука Екатерины II и государственного деятеля 6. И будет вести разговоры, тоже потом, с императрицей Александрой Федоровной 7, женой царя Николая I, как на счет Дантеса и Геккерна, так и на счет князя А.В. Трубецкого 8. Императрица будет засекречивать его, в своих письмах к  Бобринской, под  словом «бархат». Видимо имела тайную интимную связь - именно с «бархатом», то есть с князем А.В. Трубецким, наставляя, при этом, рога Николаю первому!
      Нащокин, мотаясь по балам да игорным домам, всё-таки сумел солидно поиздержать своё имение. Живет  только на своё армейское жалование и также надеется на удачную женитьбу! Но кто знает, что может статься с бедным офицером 9!
      Молодые люди, расчетливые в ветреном своем тщеславии, по-прежнему увиваются вокруг богатых невест, а те, обнаглев, ищут богатых женихов (10)!
      Богатые игроки держат несколько игорных домов не только в Москве и в Петербурге, но и в других крупных городах 11.
      Бирюков по-прежнему играет в дворянских домах: для препровождения времени! Кажется, доволен: и своей игрою, и – жизнью (12)!
      Генералы и тайные советники тоже продолжают играть! Играет и весь царский двор (13)!