Глава 21 В Сталинске все по- сталински

В СТАЛИНСКЕ – ВСЕ ПО-СТАЛИНСКИ
 
г. Сталинск, просп. Энтузиастов
 
«Политика отсечения, метод
пускания крови –опасен, зарази-
телен: сегодня одного отсекли;
завтра другого, послезавтра тре-
тьего, - что же у нас останет-
ся в партии?
И. Сталин,
из речи на XIV съезде ВКПб
 

Меж тем был близок тридцать пятый –
в витках смертей – еще виток,
вместо расцвета, - год распятый,
годок, попавший под каток.

Нам жизнь и так была не в сладость,
но в городе растущем молодом,
узнали вскоре страшный адрес, –
который в деле, - не в названии,
отмечен в соцсоревновании,
ударным праведным трудом –
Энтузиастов первый дом!

В том доме дьявольская сила
с прожорливым серпастым ртом,
и встреча с ней всегда грозила
отнюдь не божеским судом.

…Он был везде в стране свободной
среди полей, лесов и льдин,
столь всемогущий и народный –
всегда под номером один.
Он деликатный и родимый,
сопутствующий нам везде,
защитник наш необходимый –
наш сталинский НКВД.

         * * *
…По всей стране
        гремело соцсоревнование:
в труде и жизни, -
      как стальной закон,
и на местах  отлично знал
                свое призвание
любой НКВД,
               ячейка и райком.

А вот еще позорная
           в истории строка –
как не сказать о том
            что здесь творили,
и как у них
           не дрогнула рука –
приспешников ретивых
      из ЧКа:
сколько дорог  невинной кровью
         окропили,
когда, собрав призывников
          со   всей Сибири,
(как будто не было
           достойных конкурентов –
тем скромным юношам
      из «чуждых элементов»)-
когда, их вырвав из семей,
          одних издалека,-
под дулом гнали и везли
       на стройку «КМКа».
 
…На Кузнецкстрой вслед за волной
                рабочей силы
спешила и репрессий новая волна, –
что судьбы, как бетон месила, –
чтоб строилась великая страна.
И так приказу свыше повинуясь,
по методам достойны и равны,
друг с другом дружно соревнуясь –
шли параллельно две волны.

С распоряжением ОГПУ «Троцкисты»,
враз ожил город и рабочий стан,
вдруг появились и враги и активисты,-
когда сигнал к большой облаве дан.
Печатный орган быстро понял дело –
на то и рупор, чтоб не прятаться в кусты:
«Сталь Большевистская»* вскипела
от праведной народной клеветы.

И вместе с осуждением и гневом, -
кипящей лавой, как из доменных печей,
кампанией, развернутою домом первым,
как в деле и троцкистов, и врачей, –
подобный блеянью шакальих свор –
весь изощренный ругани набор.

Со всех плакатов алых и страниц:
«Разоблачим и смертью покараем
наемных, подлых диверсантов и убийц,
врагов народа, - жалких крыс –
как бешенных собак перестреляем!»-
так и гремело над Кузнецким краем.


*Городская газета  г. Сталинска в 30-х годах.
 
Неважно, что частенько
         анонимным
рабочих и колхозников
        был глас,
по сути главное:
        был смелым и активным, –
как раз что надо, -
        чтобы выполнить
             наказ.

…На комбинате вечно
       дела - ворох,
всегда – и пред,
       и – пусковой аврал;
ворвавшись в будни,
   новый страшный
        молох, –
как воронье,
             слетевшее с заборов, –
людские жизни,
       словно падаль,
       пожирал.

В ход шли и клевета
               и анонимки
на руководство и участков
              и цехов,
и к нарисованной газетою
             картинке
до скорого расстрела –
      несколько
           штрихов.

…Главой репрессий был чекист
           Ровинский, –
решителен, силен, как гладиатор
            римский.
О нем хвалебные статьи в газете
ко дню двадцатилетия НКВД, –
как лучшему защитнику людей на свете
в столь благородном непростом труде,
и благодарности народные, до слез, –
как корчевателю врагов «змеиных гнезд».

Работая с народом в тесной связке,
не покладая твердых чистых рук,
по интуиции своей или подсказке,
он разгромил в намеченном порядке
на «КМКа» среди администрации –
в сети законспирированной
              организации –
несколько больших
             диверсионных групп.

Его не обвинить
        и в неразборчивости,-
из руководства выбивался
            лучший цвет:
средь мыслящих – выше процент
            испорченности ,–
поэтому  им изначально
        оправданья нет.

У образованных, как правило, –
     ума палата,
в них подозрительно
               происхожденье и родство,
поэтому из арестованных
           на комбинате –
подвергнутых расстрелу –
            большинство…

К делам преступным,
    что вершились без преграды,
добавить можно
               еще несколько штрихов, -
как странно пропадали
             целые бригады,
и заменялись без конца
               начальники цехов.

Вместе с людьми тех лет
                проверены на прочность
их детища – плоды
                великого труда,
вместившие в себя
                энтузиазм и точность,-
а так же… - скрытый факт
                зловещего вреда.

Начальник мостостроя
              Николай Ушатин,
хотя построил через Томь
                Кузнецкий мост,
не стал порядков заведенных
             нарушать он, -
и по доносу осужден –
          вредитель и прохвост.
Он жизнь – на мост в суде менял
                ответственно и строго,
заклепкой каждой отвечал, -
                прочнее якорей,
но мост пролег в судьбе
                последнею дорогой,-
из страха мнимой воли -
              в бездну страха
                лагерей…
 
             * * *

…В быту сосед стучал
              на ближнего соседа –
на затаенного врага
         и подлеца;
и круглосуточно,
                бывало без обеда,
НКВД трудился
              в поте своего лица.

И так был густ
            тот вал
             бесчисленных доносов,
что несмотря на вычурный
                служебный пыл,
не оставалось времени
              для допросов, –
чтобы конвейер смерти,
                не дай Бог, остыл.

А формы арестов
    весьма многообразны –
от вызовов с работы
          до больших облав,
иль по коварности
       просты и безобразны –
для тех, кто невиновен
             и доверьем слаб:
повесткой, - скромной
             и благообразной, –
чтобы потом не выбраться
                из цепких лап.

И с тридцать пятого
         до тридцать восьмого
                года,
с горы Островской,
                распроклятой злой, –
пристанища и логова
                врагов народа,
в морозы лютые
             и пыльный зной,
вслед за арестом
              из землянок скромных,
перевывая вой собак
        бездомных, –
ночами раздавался жуткий
                женский вой.

И каждый невиновный,
            втиснутый в машину,
в мучительных раздумьях,
                коротая путь,-
все явственнее видел
          страшную вершину,
у края пропасти,-
            куда легко столкнуть.

И каждый над собою был уже
            не властен,
когда в дороге черный воронок
              урчал,
и как не парадоксально, -
              не напрасно, -
себя в тревожных мыслях
        обличал, -
тогда как каждый поворот
                опасностью кричал;
а гордость города - проспект
         Энтузиастов,
вслед за казенным оптимизмом –
              флагом красным, -
вдруг пессимизмом – Дома Первого,
           встречал.
 
А в тесных камерах
                предзаключения,
где был намазан креозотом пол,
страдал бессонницей любой
                без исключения, -
кто здесь прибежище
         себе на ночь нашел.

Им не читал тогда охранник
         лекций
о вреде насекомых и мышей,
лишь креозотил пол
        для «дезинфекции», -
(чтоб в рай отправились
              без блох и вшей).

Сознанье с ужасом
      в обнимку, -
что с бытием так близок
              тлен,
и средь несогбенных
        колен, -
подавленность с молчанием
                наполовинку –
всех поголовно брали в плен …

…И построенье дел всех –
               строго по шаблону:
за явным пониманием
           отсутствия вины, -
но следуя всегда лишь
           большевистскому
«Враги народа» - быть виновными
         должны!

Великий  парадокс
                великого явления,
происходящего в разборе
          каждого из дел:
признание подследственным
всех общих
                обвинений, -
к которым никакого отношения
               не имел.

… А на отправку в лагеря
                колонны гнали
пешком от старого Форштадта
             на вокзал,
в безвестный путь их провожал
               с портретов Сталин;
и женщин плач
            обманчивый покой
                взрезал:
они еще от безнадежья
            не устали, -
порой не веря
         даже собственным
                слезам…

Тюрьма Кузнецкая
                стонала и скрипела,
от вздутых камер, -
              где по сорок сжатых тел,
барачным смрадом
                мерзла и потела,
и стон проклятья
              от нее летел, -
как будто горем
             поделиться
                с кем хотела, -
только никто услышать
             не хотел…
 
После  ночных допросов –
                все другое  - без значенья,
от истязаний
            и бессонного стоянья
                на досках, –
от голода и боли, -
              чтоб не продлять мученья, –
иные, не выдерживая, -
                вешались на собственных
                носках.

Из камер выводимых, –
            боль колола жалом,
но не искала выхода
        в слезах,
а лишь в плену
           когтями цепкими
                держала,
молчанием гнетущим
         провожала –
оставшихся, - в опущенных
                глазах…

И без свидетелей
               тогда
                тела скользили
по склону –  в ров
    на утренней  заре –
на месте будущих садов,
              куда свозили,
ночных расстрелянных
            во внутреннем дворе.

Средь городских погостов –
                тоже соцсоревнование,
и выговор тому, - в котором
                обнаружится изъян;
земля, где приводилось
       в исполненье наказание, -
не успевала заживать
    от погребальных ям.

…Никто и никогда
            уже не сможет
места захоронений
            точно указать,
а те, - которых и сегодня
          совесть гложет –
о прошлом, - детям
             достоверно рассказать.
         
          * * *

…Страна огромная ГУЛАГа,
где нет начала и границ –
в сто семьдесят колючих
                единиц,
под колыханьем сталинского флага,
как книга, где в крови бумага –
включала и Кузбасских пять
                страниц.
И Сев. и Юг и ГоршорЛАГ –
а вместе все – КузбассГУЛАГ;
и к ним, чтоб всех распределять,
еще лагпунктов – двадцать пять…
Окружена колючим проводом
       колючая держава
под сенью столь послушных
                юрзаконов, «Сов.вестей»;
где «пятьдесят восьмая»
                стойко первенство держала
на практике средь остальных
                УКа – статей.
 
…Прекрасна ты, эпоха,
                пролетарских революций,
в которой выдалось торить нам
                путь не легкий свой,
в которой, без секретных протоколов
                и инструкций,-
не возводились с Днепрогэсом –
                Кузнецкстрой…

            
            * * *

Все прошедшее – как будто
                и не уходило –
оно болью кровоточит
                и саднит,
две эпохи – поколеньем
                породнило;
память колоколом вновь
                в сердцах звенит.
В легендарном городе
        Кузбасском
                обновленном,
в раскаленной лаве
                доменных печей,
узнаю я  лики
              заживо сожженных –

за труды и веру – в их любимых
             палачей.

И когда сегодня вслед
                за праздничным парадом,
   в темноте букетами
                взрывается салют,
   мне под асфальтом
   и цветущим садом –
    тела безвинных
          веселиться не дают.
 
Сыты мы и беспределом
                экстремальным
и дворцами
          чтобы вычурно блеснуть,
не хватает только
          мест мемориальных -
где б могли
            по-христиански помянуть.

            
            * * *

Компартии, ведомой бдительным
                отцом народов,-
за героизм великий
                подвластных ей людей,
немыслимые жертвы –
              ради призрачных идей,
воспетые дымы индустрии
             в  полнебосвода,
и громадье
           присваиваемых дел,-
слава Кузнецкстроя –
                успехом головы вскружила,
в ряду советских первенцев –
                начало положила, -
и до конца разменною монетою
                служила –
чтоб покрывать ее преступный
                беспредел.