Глава 16 Алексей Рыков и Николай Бухарин

Александр Мананников

АЛЕКСЕЙ РЫКОВ И НИКОЛАЙ БУХАРИН


Мы стоим и будем стоять за Бухарина.
И. Сталин, 1925 г.
«Единоличные решения всегда или почти
– однобокие решения. Во всякой коллегии, во
всяком коллективе имеются люди, могущие
высказать и неправильные мнения…»
И. Сталин, декабрь 1931 г.
 
 Рыков Алексей –
              народный нищий
                самородок, -
только золотом
            одарен был за школу
                и за вуз.
Председатель Совнаркома –
                не любитель вин
                и водок, -
водку – «рыковку»
                с запретов
                возвратил в Союз.
Бухарин Николай –
       любимец партии
           известный,
казалось, вся судьба его, -
       как чистый лист:
редактор Ленинских
             и «Правды»
       и «Известий»,
блестящий теоретик,
             сильный журналист.

Не мог он знать,
      что лозунг свой: «Обогащайтесь!» –
как жизнь проверенный
      за долгие века, -
вернет «ошибкой»,
           и «с нажитым распрощайтесь» -
вновь заклеймит хозяина
        печатью «кулака»…

За план
   научно-обоснованный
                в работе
по возрождению
      хозяйства
           из руин,
волюнтаристски
      сталинских рывков
               напротив, -
сполна потом поплатятся
         все, - как один…

Он вскоре отомстит им,
      друг их и соратник,
за критику на съездах, -
    казалось лишь вчера, -
за бюрократизм его
           и невнимание к собратьям -
когда придет его,
      всевластная пора…

И не для них одних
           аукнулся он кровью, -
он не вязал ни с кем
             навечных крепких уз,
и «тройка», - где с ним Каменев,
        Зиновьев,
была нужна, - как краткий,
           против Троцкого, союз…

…Под стражею
    Бухарин с Рыковым, -
               их двое…
И на застывших лицах –
     обреченности печать.
Так велось на казнь
            умнейшее
                передовое,
ленинское, -
      не умевшее молчать.

Ну почему они
                с троцкистского процесса
друг друга обвинять,                стали
        вручив вождю «метлу», -
что б «дорогой, великий» их,
         товарищ Сталин,
 пустил нещадно
              этот мусор
                по ветру?..

И мусор полетел…
              Сначала Каменев, Зиновьев, -
не подводя кампании смертей,
            черту, -
взметнулись порохом,
          сгоревшим поутру.
За ними – Пятаков,
                Сокольников и Радек
в какой-то обвинительной
                усладе, -
будто зачтется им
                услуга столь великая, -
тянули Томского, Бухарина
                и Рыкова,
к стреляющему пеплом,
             инквизиции костру.

И Томский, что б не быть
                распятым принародно,
с процесса Радека, узнав
               про мнимую вину,
чтоб в памяти остаться
            чистым и свободным, -
достойно выбрал пулю
                скорую одну…

С верхушкою военных –
            то же повторилось,
все так же по цепочке
          оговор прошел,
и каждому сначала
     безнадежно мнилось,
что в этом он
         свое спасение нашел.

Опасность плыть против течения
имела важное значение,
и каждый выгораживал себя
своих соратников губя…

…И их не спас ни чин,
           ни общие беседы,
ни дружба семьями
      и ни кремлевский дом:
и «смерть шпионам!»
         вновь привычным бредом –
гремело над страной, -
        как бесконечный гром.
После ночных допросов
           утром спозаранку,
истоком страшных мук
             сочилась по полам,
со стен подвалов
              мрачных и сырых Лубянки
слеза мужская
          вместе с кровью
              пополам…
Здесь в тесных камерах,
              как под пятой
         проклятья,
во мраке безысходности
               они одни, -
лишь с Кобиным подарком, -
                как партийным братьям, -
под прессом пыток
       нескончаемые дни.

И не проснулось к ним,
              как и к другим,
               прозренье,
и обвиненье родилось
             под шум дождя, -
в убийстве Кирова,
       других, а после, -
         в устранении,
как ни крути,
          но все же, -
               самого вождя.

И нет вопроса,
            что без тайного
               подвоха, -
что по сценарию
                Вышинский задавал,
лишь Рыкова
           внезапный нервный
                хохот
процесс открытый,
                но бесправный прерывал…

Когда идет борьба
                нещадно и кроваво,
и свой народ
         презрительно не в счет –
                в гробах, -
под арестом
         юриспруденция
                и право, -
с заткнутым ртом, -
                у революции
                в рабах…

…Осталась вечною
                и страшною загадкой
оговорческая ложь
                их заключительных
                речей,
не прервавшая
             процессуального порядка
восхваленья
        их мучителей
                и палачей.

И с наслаждением
          мучительным
                и жутким,
чтоб видеть весь спектакль,
                который раньше заказал, -
рябой хозяин
          с узких окон
                кинорубки
довольный взгляд –
                биноклем наводил
                на зал