Папа, я готов!

Алексей, 14 лет,  младший сын  покойной Людмилы Алексеевны и пасынок Михаила Николаевича. Отчим вошел в семью, когда ребенку было всего 3 года. Леша тогда напрочь отказывался называть его папой, помня недавно ушедшего отца, и поэтому называл его исключительно "дядя Миша". И называл на протяжении всего четырёх лет. Когда ему было 7, случилась ужасная автокатастрофа, вследствие которой у него отказали ноги и... голосовые связки. Мальчик передвигается на коляске.
Лёнька, 11 лет, общий сын Людмилы Алексеевны и Михаила Николаевича, а также сводный брат Алексея. После смерти матери начал заботиться о старшем брате, потому как отец сутками пропадал на работе.
Михаил Николаевич, 46 лет, вдовец. Жена Людочка погибла четыре года назад в пожаре на швейной фабрике. Он очень любит сыновей, поэтому после этой трагедии не бросил работу, а наоборот, начал работать в две смены, чтобы прокормить семью. Род его деятельности - охота. Он, имея лицензию и разрешение, отстреливает птицу в лесах за городом и продает её на центральном рынке. Алексея с самого детства просил называть его папой, но тщетно. Мальчик отказывался воспринимать отчима в роли отца. После автокатастрофы отец и мать очень переживали из-за потери голоса, который когда-то так красиво звучал с первого ряда в церковном хоре. На накопленные общим родительским трудом деньги, приглашались лучшие доктора, даже была проведена операция для возвращения голоса. Но так же, как и ноги, его не смог вернуть никто. Надежда угасла. Мальчику велели находиться исключительно в стенах дома. Подышать разрешалось выезжать на балкон только под присмотром младшего брата, которого родители считали "очень смышленным и ответственным". Порой создавалось впечатление, что после того, как их Алешка стал немым, прикованным к инвалидной коляске, он незаметно отошел на второй план. Его так же кормили, помогали ему, обучали его науке и искусству с помощью языка жестов и практики, разговаривали с ним... но все было не так, как с Лёнькой. С ним родители вели себя более живо, играли с ним, куда-то постоянно ездили. Он возвращался весь на эмоциях и под впечатлением, обо всём рассказывая Алексею, который только и мог мечтать о поющих фонтанах, качелях, езде на вилосипеде, катании на американских горках и прочем.
Михаил Николаевич часто приговаривал: "Если ты умеешь стрелять, значит ты готов стать настоящим мужчиной; а если ты умеешь попадать, то ты - уже мужчина", отправляясь в очередной раз на работу, либо прочищая дуло тяжелого охотничего ружья. Он частенько брал Лёньку на охоту, чтобы тот следил, как стреляют "настоящие мужчины". Но мальчишка вздрагивал от каждого выстрела из отцовского ружья, услышанного им сквозь прижатые к ушам ладожки. Он боялся. Несколько раз он брал эту махину в руки, но незаряженную.
Алексей по эмоциональным рассказам братишки представлял дядю Мишу, целящегося во взлетающего над кустарником фазана, слышал этот тупой, но одновременно с этим и звонкий выстрел. Мечтал доказать этому человеку, что и его пасынок "тоже не девка". Мечтал-мечтал и... намечтал. Когда в очередной раз Михаил Николаевил поцеловал в лоб старшего сына, похлопав его по плечу и, как будто невзначай улыбнулся, позвал Лёньку тащить ружьё к грузовику, Алексей принял внезапное для себя решение:"Пора!". Он быстро - быстро выехал вслед за дядей Мишей, который уже дожидался младшего в кабине, сполз с коляски и, подтянувшись, влез в открытый кузов. Спрятался между двумя ваннами для будущей добычи. Дверь дома закрылась, бортик кузова тоже. Алексей остался незамеченным. На конечной остановке, в лесу,  отец  вылез из кабины, взял одно, самое тяжелое из трёх ружьев, лежащих с самого края кузова грузовика, и залатанный мешочек с патронами. Охотник и ученик скрылись из вида наблюдающего из-за бортика Алексея. Тогда с некоторой опаской он подполз к оставшимся ружьям и поднял то, что поменьше. Ужасно тяжелое для неразвитых мальчишеских ручек. Он слез с кузова, достал с него это ружье и по-пластунски пополз в противоположную сторону от родных. У него в голове крутилась только одна фраза: "Если ты умеешь стрелять, значит ты готов стать настоящим мужчиной; а если ты умеешь попадать, то ты - уже мужчина". Вдруг мальчик услышал шорохи в кустах. Подполз ближе. Неожиданно оттуда вылетел красивый фазан. Алексей, в сотый раз прокручивая в голове отцовские слова, лёжа на животе, резко вскинул ружьё и... оглушил лес тупо-звонким выстрелом заряженной двустволки. А следом за этим оглушил и себя, прокричав во весь голос: "Папа, я готов!"
На выстрел примчались испуганные Михаил Николаевич и Лёнька. Малыш стоял возле грузовика с тушкой птицы в руках, как вкопанный и улыбался во все зубы, глядя на старшего брата. Охотник медленно подходил и подходил к Алексею, глядя на него глазами, полными слез. "Что ты сказал, Алексей?"-дрожжащим голосом прошептал он, садясь перед сыном на колени. "Я готов, папа! Я готов стать мужчиной!"-говорил Алексей, сам не осознавая этого. Крупная слеза пролилась по небритой щеке отца. "Ты-уже настоящий мужчина!"-ответил сыну Михаил Николаевич и крепко прижал его к груди, не желая отпускать.
Лёнька бежал к ним и кричал: "Заговорил! Алёшка заговорил!" И тоже кинулся на шею брату, бросив рядом птицу. Вот так они втроём сидели, обнявшись, и плакали. Каждый о своем: для отца было чудом, что Алешка заговорил наконец-то, и первым его словом было "Папа". Лёнька плакал, потому что не знал, что ещё делать, когда вокруг все плачут. Алексей плакал то ли от шока, который он испытал при выстреле, то ли от счастья, что заговорил, а может и от вины перед отцом: сбежал, мол, из дома, взял ружьё да ещё умудрился и выстрелить из него. Никто не знал истинной причины мальчишечьих слёз.
А красивый, но уже мертвый фазан просто лежал, как добыча,  у правой ноги Алексея, теперь настоящего мужчины.