Карасик

Ну, кто ты такой? Кто ты без нас, твоих родителей? Что ты о себе возомнил? Всю жизнь на всём готовеньком, папа с мамой  для тебя старались, ничего не жалели, чтоб всё у тебя,  дорогой сыночка, было в лучшем виде!  И вот результат! Вот она - твоя благодарность! Куда ты собрался? «Комсомолец-доброволец» выискался! Ну, какой тебе Крайний Север? Ты же дохлик несчастный! Всю жизнь: что хотел – ел, как хотел – одевался, куда хотел учиться – туда тебя и поступили, на ком хотел – на той и женили. Жену бы пощадил, самодур,  – на пятом месяце, между прочим.
  Ты же из семьи потомственных большевиков-ленинцев! Дед твой в гражданскую чудеса творил! Я, отец твой, из кожи вон лезу, стараюсь! А ты? Побойся Бога! Взял бы я тебя сейчас инструктором в райком, годика через полтора был бы ты уже третьим секретарем, а там – сам знаешь, дорожка пряменькая. Вот тогда, пожалуйста, хоть куда лети – хоть на Крайний Север. Только тогда ты и сам не поедешь. Некогда станет, потому что к тому времени дурь-то из головы выветрится. А то, ишь ты: юность, видите ли,  взыграла!
Бледный Карасик в кругленьких очочках похожий на Кролика из сказки про Вини-Пуха, слушал отца молча, не поднимая головы. В последнее время его заветной целью в жизни  было одно: любой ценой вырваться из-под родительской опеки, которую он считал невыносимой для взрослого уже почти человека.
И родители, в конце концов, сдались. Ничего особенного в том, что именно его, а не кого-нибудь другого,  назначили командиром трехтысячного республиканского ударного комсомольско-молодежного отряда имени Минина и Пожарского, Карасик, конечно, не заметил. И в том, что именно ему   было поручено выступить с трибуны республиканского партийного съезда и зачитать  выученный заранее текст  обращения передовой комсомольской молодежи – тоже ничего особенного, он же – командир, застрельщик юных энтузиастов.
Газеты, радио, телевидение – всюду писали о героическом отряде имени Минина и Пожарского  и ( ну, естественно) о его блистательном отважном командире Карасике. И вот, наконец, настал день «икс»: трехтысячное молодежное «войско», провожаемое родственниками, оркестром, школьниками, девушками в кокошниках и партийно-комсомольской элитой, двинулось с железнодорожного вокзала в спецпоезде цвета свежего огурца на восток. А на востоке комсомольцев-добровольцев с оркестром, фанфарами, флагами, корреспондентами,  девушками в кокошниках и партийно-комсомольской элитой на железнодорожном вокзале приветствовала столица нашей Родины – Москва.
Покорителей Крайнего Севера  расселили в гостинице «Россия», и начали методично водить по всем столичным достопримечательностям, театрам и музеям. Некоторое время ни одно мало-мальски серьезное мероприятие в Москве не мыслилось без участия в нем представителей отряда геройских комсомольцев. А уж самого Карасика  интервьюировали все, кто только мог. Через месяц он уже чувствовал себя ожившим памятником то ли Павке Корчагину, то ли энтузиастам семидесятой широты. И вот грянуло-таки то самое событие, из-за которого они все, мягко говоря, несколько подзадержались в Москве: очередной съезд КПСС. Событие по тем временам можно сказать вселенского масштаба. Овеянный красными флагами Карасик с товарищами под партийно-комсомольскую музыку и продолжительные аплодисменты должен был выйти на трибуну и поприветствовать делегатов съезда. Честно говоря, Карасик ужасно волновался, но подготовленный и насмерть заученный текст и жуткое желание поскорее уехать от всего этого куда-нибудь подальше, уже всё равно куда, - позволили ему справиться с задачей.
И снова – вокзал, корреспонденты, фанфары, девушки в кокошниках, флаги, партийно-микрофонные речи, аплодисменты, клятва молодежи и спецпоезд цвета свежего   огурца. И так – на каждой крупной железнодорожной станции. Потом всё реже. Места за окнами вагонов становились всё более безлюдными, с хилыми лесными рединами, а потом и вовсе – заболоченными,  дикими и безлесыми. Зато пошел снег.
Приехали.
Крайний Север – он большой. Три тысячи человек для местных пространств – капелька в океане. Людей из отряда распределили по всяким-разным вахтовым поселкам, временным поселениям, автоколоннам, строительным подразделениям, находящимся друг от друга на расстоянии ста, двухсот, трехсот и даже тысячи километров.  Отряд рассосался. Под началом Карасика осталось 28 человек и супруга на седьмом месяце беременности.
О том, что они комсомольцы-добровольцы в строительно-монтажном управлении вспомнили только через месяц, когда в среднем каждый получил по 250 рублей на человека. А что вы хотели? Больше? Так вы же это – комсомольцы-добровольцы. Вас сюда никто не звал. Вы на Родину работаете. Так что получите, распишитесь и будьте здоровы. Не нравится: вот Бог – вот порог.
Всё, что удалось Карасику: перевести жену на легкий труд, а затем отправить её домой – рожать. Так прошло восемь лет. Об отряде имени Минина и Пожарского более никто не вспоминал. Работали и работали себе - кто где как мог. Обстановка в стране менялась в худшую сторону. Платить через восемь лет перестали вовсе. Хотите – работайте, хотите – не работайте: денег нет. Карасик нашел другое предприятие. Где все-таки что-то платили. За командиром ушло пять-шесть человек, не больше.
Через несколько лет и там платить перестали. Советский Союз рухнул. Новые старые хозяева решили, что им проще все распродать и жить на банковские проценты. Карасику распродавать было нечего. А вот семью кормить как-то надо было. Сына и дочку растить. Иногда везло с работой… какое-то время,  иногда не очень. Карасик ни от чего не отказывался. Лишь бы платили. Прогремел на всю страну один дефолт, потом другой. Потом кризис наступил.
Порой Карасику казалось, что все эти банковские финансовые термины в первую очередь находят именно его, карасикову голову, и лупят именно по ней изо всей силы. Будто мстят за ту минутную славу, которая когда-то, Бог знает когда, осенила краешком его несмышленое юное существование.
И вот стоим мы с ним на холодном майском песчаном берегу суровой северной Яхи-реки, где он мне обо всём об этом сам же и рассказал только что. Маленький, близорукий в круглых очочках с босым лицом, в старенькой «комсомольской» кожанке – Карасик, зябко поёживаясь на ветру, ловко переворачивает на мангале шампуры с шашлыком. Детей он всё-таки вырастил на Большой земле, вот только на пенсионные средства шибко-то не проживёшь: что делать, приходится подрабатывать.
Время от времени Карасик греет над углями замерзшие ладони и поправляет коротковатый кожаный воротник. Два пожилых дородных вахтовика, решившиеся, несмотря на ветер и пролетающий снежок, начать шашлычный сезон на свежем воздухе, сочувственно предлагают ему стопочку водки. Он не отказывается. Тут люди простые – все всё понимают…