Цирк

Это была феерия, оглушительный успех, искорёженные гримасами ужаса, размазанные извращённым воображением лица недругов и злопыхателей, редкой цепочкой выскальзывающих из шатра; крики и бешеный рёв обезумевшего стада поклонников, сметающих бурным селевым потоком разваливающиеся прогнившие деревянные скамеечки, сдирая мишуру и канаты, сталкиваясь и сталкивая друг друга, напирая на хлипкие каркасные балки, грозящие вот-вот свалиться, вместе с Акробатом. Натянутая под его весом верёвка, раскачиваясь всё более под ходящим ходуном куполом, и первые из ломившихся уже испуганно задирали голову и не в силах были отвести взгляды от висящей вниз головой тонкой фигурки Акробата. А он смеялся и пауком перебирал ногами и руками белую верёвку, выворачивая тело в неимоверной сложности фигуры, завязываясь бантом и резко отпуская верёвку, в последнюю секунду со скоростью мангуста хватаясь за последнюю спасительную соломинку, и снова взмывал вверх, без презрения, но и без интереса смотря на озверевшую от восхищения толпу. Задние ряды тянулись увидеть то, что наблюдают передние, а последние, учуяв качание шатра, старались протиснуться к выходу, но лишь пятились под упором, потирая ушибленные места и пряча отдавленные ноги под разодранными плащами и юбками. Купол дрожал. Акробат качнулся и наклонился к публике, застыв над макушками в совсем уж невозможно-изогнутой, и даже невозможно-вывернутой форме, и оглушительно громко расхохотался! Колокольным звоном кричало разбитое на осколки стекло и толпа сумбурно и методично давила, уничтожала саму себя. Акробат выгнул спину дугой и наклонил голову, рассматривая людей под блестящим осколочным дождем острейшего стекла, смешивающимся с кровавыми пятнами, чавкающими звуками, стонами и сдавленными хрипами. Шатёр рушился каменным водопадом, осыпая на головы пепел и пыль, скрупулезно покрывая сединой и трухой волосы и бледнеющую кожу, отражаясь алым пятном, разбавленным белыми хлопьями,   в горящих безумием и расширенных ужасом глазах. Акробат безразлично раскачивался на остатках верёвки, пока мягкие ткани шатра обволакивали тела и души, в пустых осоловевших глазах не было ни капли эмоций, тела остались лишь эфемерными и прозрачными, словно стеклянные сосуды. Шатёр восстанавливался. На арену выбежала пара клоунов и, поигрывая искусственными светящимися носами-шарами, деловито стали собирать золотые побрякушки и трости со шляпами. Напившийся пол стал алым от крови, и лаково блестел под неоновыми лучами ламп и фонариков, медленно выползавших из складок купола. Шатёр глубоко вдохнул и осел. Акробат бездумно кружился гуттаперчевой куклой, слившись с сияющей белизной верёвкой. Шатёр засиял чистотой и новорождённым блеском, по арене забегали черные лошади, покусывая вставленные в клыкастые пасти палки, клоуны и дрессировщики закатывались и захлёбывались истеричным хохотом. Готовилось новое представление.