Дети-узники концлагерей

Неля.
Из надписей на лагерных могилах:
    Толя Амозов 1937 – 1942,
        Нелли Васильевна Апрохина,
                8.3. 1938 – 28.8. 1942.
Тебя я встретил невзначай
И улыбнулся грустно.
Березы тонкая свеча
Вверху горела тускло,
И, словно искры от огня,
Листва, кружась, летела.
Два шага было до тебя –
Ты в платье легком белом.
Среди ветвей, как маков цвет,
Пылала вся в закате…
Но призрак скрылся. Цифры лет
Над холмиком распяты.
Как скудно вымерен твой срок!
Ведь я не знаю, Неля:
Успела ль ты хотя б разок
Качнуться на качелях? <…>
Цветы неловко теребя,
        Стою я над могилой.
        Ах Неля, не вернуть тебя
        Уж никакою силой.
В. И. Михайлов.

История человечества изобилует войнами.  Но войны, подобной второй мировой, мир не знал никогда.  Развязанная немецким фашизмом, она втянула в свою огненную орбиту десятки стран, сотни миллионов людей, страшной, кровавой метой пометив 30 – 40-е годы нашего столетия.
Память о войне. Она не стирается, не тускнеет с годами.  Потому, наверное, что это не только память отдельных людей или одного поколения.  Это Память Народа, навечно врубленная в его историю, в его настоящее и будущее, в его национальное самосознание. 
Все народы нашей страны, бывшего Советского Союза, ощутили, что такое война.  А  более 5 миллионов  детей стали узниками концлагерей, гетто  и других мест принудительного содержания, разбросанных по всей оккупированной Европе. Они несли свой крест – ни в чем не повинные, лишенные самой радостной поры – детства. Непосильный труд и болезни, холод и голод были спутниками детей.  Над ними глумились, проводили медицинские эксперименты, брали кровь.  Выживал лишь один из десяти. Они узнали не только ужас рабского труда, но и унижение, оскорбление человеческого достоинства.
«В Германию нас отправляли из Курска 14 мая 1942 года, - вспоминает Юлия Шмарина. -  Мне только что исполнилось шестнадцать, год назад я закончила 7 классов средней школы».  Именно с весны 1942 начался принудительный угон молодежи в Германию.  На дом приходила повестка с требованием явиться на вокзал в указанный день и час.  Иногда немецкие офицеры отбирали паспорта; чтобы их получить, надо было опять-таки идти на вокзал. Многие отказывались являться, прятались. В таком случае уводили под конвоем, с собаками.
Впрочем, забирали не только подростков.  Вместе с матерями в лагерях содержались дети нескольких лет от роду.  Из воспоминаний Полины Никитиной: «Нас у мамы было трое: Татьяне 7 лет, Валентине 4 годика и мне – два. Всех жителей Жарниково и окрестных деревень стали перевозить в Петрозаводск.  Затем толпой повели по городу до улицы Промышленной, где был приготовлен лагерь №3…»
В Германию ехали в товарных поездах-телятниках, в вагоны загоняли столько людей, что даже сидя нельзя было вытянуть ноги, а от духоты люди теряли сознание.  Многие умирали, не доехав до пункта назначения. Вот что вспоминает Валентина Сомова: «В вагоне на полу лежало немного соломы, в углу стояла параша, было маленькое зарешеченное окно. На вокзале стоял плач матерей, мы из вагонов звали своих мам».
Те несколько суток до германской границы узники ехали в ужасающих условиях.  Кормили их одни раз в день: давали по кусочку хлеба и питье.  Одна из узниц назвала этот напиток эрзац-кофе. Иногда кормили брюквенным супом с червями.
Товарные составы с узниками часто попадали под бомбежку.  В вагонах были раненые, которым не оказывали никакой помощи, и убитые.  Из воспоминаний Оксаны Гребеньковой: «… стоял страшный стон и плач. Всем хотелось есть и вдохнуть хотя бы глоток свежего воздуха». Находились смельчаки, пытавшиеся сбежать, но так как вагоны были под охраной, их тут же возвращали: на станции полицаи с собаками обходили вагоны. И потом, куда бежать?..  Кругом – оккупированная немцами территория.
На границе с Германией всех стригли наголо, фотографировали, предварительно присвоив номера, и брали отпечатки пальцев.  После везли вглубь страны; на станциях людей  группами выводили из вагонов и продавали.  Это фактически была продажа рабов на невольничьем рынке.  Покупатели ощупывали узников с ног до головы, выбирая тех, что покрепче.  Вот что рассказывает Валентина Сомова: «С меня даже платок  сняли, смотрели на вшивость. Так покупатель выбирал себе рабыню, платил 10-15 марок и увозил в свое поместье». 
Тех немногих, которых отобрали, увозили работать  на немцев.  Подростки смотрели за детьми, работали в поле на лошадях, ухаживали за скотом… Рабочий день начинался часов в шесть утра и заканчивался около полуночи.  Вот цитата из сохранившегося письма пятнадцатилетней Кати Сусаниной: «Да, папа, и я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с Розой и Кларой – так зовут хозяйских свиней.  Так приказал барон».
Такое обращение выдерживали немногие.

Горели фашистские печи,
Хлестали фашистские плети,
Кричали и плакали дети,
Сквозь слезы зовя матерей…
Т. В. Балакина.

После распределения или покупки дети попадали в лагеря.  Лагеря, как правило, находились в нескольких километрах от заводов, куда узников гоняли на работу.  В лагере опять фотографировали и присваивали номер, заменявший имя. Называли узников по номерам, и во всех документах стояли номера.  Так заставляли отказываться от имен; оставалось лишь пустое «396», «61827», «36456»… Нумеровали всех, даже грудных младенцев.  Из воспоминаний узницы Освенцима Адамовой Надежды Антоновны: «В предбаннике каждый должен был пройти болезненную процедуру выкалывания номера на руке. Когда повели в баню и тушь начала размываться, я закричала: «Ой, мама, смоются циферки и мне снова сделают больно!» Не смылись. Так и остались до сих пор».   
Людей одевали в полосатые робы (на все времена года), вместо обуви давали выдолбленные деревянные колодки. Как вспоминает Сергей Ильич Васёшенков, эти деревянные башмаки слишком гремели по мостовой, когда утром шли на работу. Из-за этого узников из окон ругали немецкие женщины.
 На одежду нашивался знак «OST», означающий, что узник – человек с востока, достойный только унижения и презрения.
После приезда в лагерь детей разлучали с матерьми; тех, кто противился, били плетьми. Малолетние дети были для фашистов чем-то вроде нежелательного довеска к рабочей силе (работать наравне со взрослыми заставляли с 13-15 лет).  Одна из узниц вспоминает, что видеться с матерьми дети могли только во время учебной тревоги: гасили свет, и малыши бежали на голоса мам.  Тех, кто не успевал вернуться, сажали в карцер.
Узники жили в холодных бараках, куда иногда помещалось до 2000 человек. Отдельные бараки были для «бандитов», т. е., партизан.  Люди лежали на двух- или трехъярусных деревянных нарах, зачастую вдвоем на одних.  Тут были все болезни, свирепствующие в условиях системы жестокой эксплуатации, голода и истязаний.  Понятно, что без наличия лекарств и врачебного обслуживания тысячи узников медленно и мучительно умирали. Вши, клопы кишели между досками нар, от укусов чесалось все тело.  Фашисты очень боялись болезней и вшей и поэтому требовали чистоты тела. Многие узники с ужасом вспоминали о так называемых «банях», где их «прожаривали» нередко до потери сознания.  Вот что рассказывала Тамара Попова: «А мне приходилось туда в день ходить по два раза, когда совершались эти «помывки».  Один раз за себя, а второй, когда чуть отлежишься – за сестру.  Она была куда слабее меня и не выдержала бы.  Мама не раз в похвалу говорила мне: «Ты, Тамара, у нас железная».
Кормили узников один или два раза в день, и то пищей это назвать нельзя.  Вечером был суп из брюквы, утром кипяток и 150 граммов хлеба для детей и 250 – для взрослых.  Это – в лучшем случае; в некоторых лагерях выделяли только по 50 грамм хлеба на человека.  Хлеб имел в своем составе какие-то добавки и готовился плохо.  Многие вспоминают, что в хлеб добавляли костную муку и даже древесные опилки.
Герасимова Стасья Афанасьевна вспоминает: «… мы по молодости своей сочинили частушку:
Баланда да баланда,
Даже нет капусты,
Только брюква и вода,
А в животе пусто».
Изголодавшиеся дети принимали сладковатый запах, доносившийся из крематориев, за запах пекущегося хлеба.
Чтобы не умереть с голоду, детям приходилось пробираться под колючей проволокой и идти в город попрошайничать.  Таким образом старшие дети спасали от голодной смерти своих младших братьев и сестер:
    Смерть недалеко – у ворот,         
    И прямо в душу смотрит дуло,   
    Но снова в темноту ползет         
    Мальчишка, семилетний Юра. 
    Берет он молча, что дают,
    Вдыхая теплоту порога.
    Он знал, что если подают,
    То подают не ради Бога.
    Он в лагерь, как на эшафот,
    Опять вернется по задворкам.
    Кусочек сала принесет
    Голодным маленьким сестренкам.
Голодяевская Людмила Михайловна.

Однако выходить из лагеря без знака «ОСТ» запрещалось, а передвигаться по городу с такой нашивкой – опасно.  Приходилось отрывать нашивку, а возвращаясь в лагерь – пришивать обратно.
Дети работали в лагерях нередко по 12 часов в сутки.  Тех, что постарше, сгоняли на строительство водонапорных башен и других подобных сооружений.  Дети помладше работали на заводах, а совсем малыши были часто просто предоставлены сами себе.  «Иногда детей из концлагеря на повозках возили в госпиталь.  Там купали, переодевали, в течение 7-10 дней усиленно кормили, потом брали кровь для немецких солдат.  После этого детей клеймили: клеймо в виде двух соединенных колец ставили на правой лопатке.  Затем ребят снова отправляли в концлагерь; они спали на соломе, кишевшей паразитами.  Насекомые разъедали рану, она долго кровоточила и не заживала…»  Так вспоминает Прасковья Александровна Чертова.
Понятно, что в таких условиях об образовании не могло быть и речи.
«Принципиальная линия для нас абсолютно ясна: этому народу (советскому) не надо давать культуру.
Вполне достаточно, во-первых, чтобы дети в школах запоминали дорожные знаки; во-вторых, чтобы они выучили таблицу умножения, но только до 25; в-третьих, чтобы они научились подписывать свою фамилию. Больше им ничего не надо», - сказал Гитлер.
Что самое удивительное, в таких условиях возникали очаги сопротивления.  Работавшие на заводах не выполняли норму, делали брак, хотя это грозило тюрьмой и даже расстрелом.  Подростки, работавшие у немцев в домах, а значит, более-менее свободно передвигавшиеся по улицам, разносили листовки, поддерживали связь с партизанами.  «Русские держались с неожиданной твердостью и упорством, - писал в вышедшей после войны в Западной Германии и переведенной у нас книге «История второй мировой войны» бывший фашистский генерал Курт Типпельскрих.
Конечно, самым радостным днем для изможденных узников стал день освобождения.

Мы знали, что умрем мы не в постели,
И потому – судьбе наперекор –
Мы так неудержимо жить хотели,
Как, может, не хотели до сих пор.

Юрий Белаш.

 «Очнулась только в 1945 году, когда лагерь освободили войска Первого Белорусского и Первого Украинского фронтов.  Чем-то близким и родным, давно забытым повеяла на меня, когда заросший дядька поднял мое худенькое тело, прижал к гимнастерке и плакал, что-то говоря на родном белорусском языке…», - вспоминает Адамова Надежда Антоновна.
Однако по прибытии на родину теперь уже бывшие узники вынуждены были проходить разнообразные проверки  допросы в КГБ на предмет сотрудничества с фашистами. «То презрение, которое мы испытали, приехав на Родину, не менее тяжело и обидно, чем все издевательства врага…», - рассказывала Нина Бочарова.  Бывших заключенных не принимали на работу, возникала реальная опасность умереть с голоду в мирное время.  Оксана Гребенькова вспоминает, что устроилась работать в раскройный цех только благодаря человеку, случайно увидевшему ее плачущей возле доски объявлений.
Итак, вспоминать о событиях Великой Отечественной войны тяжело, даже спустя почти 60 лет.  Выросло не одно поколение людей, а на месте бывших лагерных бараков встали добротные современные дома, уже одним своим видом попирающие память о прошлом.  Так может нам всем лучше не думать о тех мрачных страницах под грудой сегодняшних забот и неурядиц?  Наверно, многие так и сделали.  И никто за это их не станет осуждать.  И все же память целого поколения, уже с избытком запечатленную многочисленными газетами и журналами, «не задушишь, не убьешь». Она требует все нового и нового осмысления.

            ***
Удар за ударом в висках отдается, 
Кровь в венах пульсирует в такт;
Прожить еще день лишь тому удается,
Кто смог доползти в свой барак.   
Вы вынесли голод и выжили в холоде,
Сквозь грязь, униженья прошли.
Так дай же Вам Бог!..
И, позвольте, мне голову
В поклоне склонить до земли.
С. Мальцев,
В Шалобаева

2005 год.

Список используемой литературы:
1. Бочарова Н. С. «Дети – узники фашизма»,  165 с., Курск, 2004.

2.    Ермолюк  Л. И. «Седые дети войны.  Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей», 403 с., Калуга, 2003.

3. Костин И. А. «Судьба. Сборник воспоминаний бывших малолетних узников фашистских концлагерей», 73 с, Петрозаводск, 1999.

4. Журавлев С. И. «Память пылающих лет», 190 с.,  М.: «Просвещение» 1985.