Неведимов Д. Религия Денег От Автора

Дмитрий Неведимов Религия Денег

Религия Денег или Лекарство от Рыночной Экономики

От Автора


Моя основная профессия – прикладной анализ сложных технических, компьютерных и информационных систем. Чтобы по-настоящему понять, как работает любая сложная система, надо выйти за её рамки, взглянуть на неё со стороны. Это особенно важно для общественных систем.

На время нашего исследования забудьте о суете и сегодняшнем дне. Представьте, что вы находитесь где-то на облаках, и с интересом разглядываете то, что происходит далеко внизу на земле. Читайте эту книгу на свежую голову и на сытый желудок, поудобнее расположившись на диване.

За пятнадцать лет мне довелось побывать в нескольких совершенно разных обществах. Я видел развитой социализм, перестройку, дикий капитализм, полугосударственный рынок. Последние пять лет я живу в Канаде, в одной из самых развитых и самых демократических стран Запада. Здесь я уже застал и период сильного экономического подъёма, и затянувшуюся рецессию.

Всё это время свободный рынок был для меня как бы гипотезой, истинность которой надо было доказать или опровергнуть.

Я побывал студентом и безработным, наёмным работником в частной фирме в СНГ и её руководителем, журналистом и владельцем собственного бизнеса, сотрудником крупной транснациональной корпорации и американским инвестором. Чем бы я ни занимался, я старался не только вникнуть в детали, но и посмотреть на всё происходившее глазами стороннего наблюдателя.

Давайте представим, что в результате реформ в России рано или поздно будет построена демократия западного типа по образцу той же Канады. Я уже оказался в этом «идеально» возможном будущем.

Когда человек движется вместе с массой, ему трудно заметить изменения, которые происходят постепенно и одновременно со всеми. В иммиграции людей можно наблюдать, словно серии невольно подопытных, вбрасываемых в непривычную для них среду, пытающихся изо всех сил приспособиться к новой обстановке.

Поступают люди всех возрастов, полов и ментальностей. Вот – приехавшие год назад, вот – три года назад; вот, что происходит с теми, кто прожил десять лет. Вот как изменяются дети, подростки, молодые семьи, те, кто приехал после сорока, пенсионеры. А вот канадцы. Они уже не меняются, они уже достигли той высшей ступени развития человека, которая называется «цивилизованный потребитель».

Часть моей повседневной работы – вылавливание вирусов, разрушающих компьютерные программы. Постепенно я отследил и способы насилия над человеческим сознанием. После этого мне удалось освободиться из тисков, которые всё сильнее сжимает невидимая рука свободного рынка.

Многие выводы, которые сделаны в этой книге, могут показаться вам одновременно очевидными и невероятными. Поэтому коротко я опишу мои университеты.

I.
Музей науки
Я родился в большом советском городе N. Мои родители и родители моих родителей были врачами. Моё детство было спокойным и радостным. Зимними вечерами я любил читать, а лето – проводить на даче.

В 1987 году я окончил школу и поступил в институт, на специальность автоматизации управления. В первые годы перестройки я активно следил за демократической прессой. Но году к 1989-му мне уже совсем не нравилось то, что происходило в стране. Я перестал тратить время на газеты и телевизор, и сосредоточился на том, что было действительно интересно – на компьютерах и прикладной науке. Я считал, что главное – иметь практические знания, приносить пользу своей работой, а политикой занимаются скорее болтуны и бездельники.

Наш институтский курс широко охватывал инженерные и компьютерные предметы – физику, механику, электротехнику и микроэлектронику, высшую математику, системный анализ, информационные технологии, программирование, экономику социализма и так далее. Я закончил и военную кафедру, со специализацией в мобильной связи. Мы успели в полном объёме пройти и Историю КПСС, и марксизм-ленинизм. Марксизм казался мне не столько неправильным, сколько сильно устаревшим. Он описывал общество прошлого, которое уже давно не существовало, и общество будущего, которое было мечтой или утопией.

Мы учились на больших ЭВМ поколения 1960-х годов. Мне хотелось быть впереди прогресса, поэтому уже на втором курсе я нашёл работу в одном из только что возникших научно-технических кооперативов. Деньги меня не интересовали. Притягивали новейшие персональные компьютеры (ПК). Утром в институте мы работали с перфокартами, зелёными терминалами и допотопным языком программирования ПЛ/1. Вечером в моём распоряжении был Эппл Макинтош, машина будущего . Я работал с искусственным интеллектом, лазерным принтером и цветной графикой. Превосходство технологий капитализма никогда не было столь очевидным. На занятия в институт я ходил как в музей науки и техники.

Наш кооператив создавал компьютерные программы на основе Теории Решения Изобретательских Задач. ТРИЗ анализировала мировой патентный фонд и выявляла закономерности в развитии техники. Были также разработаны принципы сильного мышления и логические и психологические алгоритмы для изобретателя. Самые интересные инструменты ТРИЗ описаны в первой главе.

Логическое программирование
Мы использовали технологии экспертных систем, которые были основой японского проекта ЭВМ пятого поколения. В те годы обычным людям было ещё довольно сложно освоить компьютер, и делалось много попыток сделать его более интеллектуальным, более удобным для человека. Со временем оказалось, что дешевле и эффектнее нарисовать на экране несколько красивых иконок и изменить людей, заставить их думать как компьютер.

Для создания экспертной системы нужен собственно эксперт, источник знаний в какой-либо узкой предметной области, и универсальный инженер знаний. Инженер знаний опрашивает эксперта, формализует его знания и создаёт модель предметной области. Модель затем вводится в компьютер, и проигрываются всевозможные варианты.

Для описания моделей использовался язык программирования Пролог. Это чисто логический язык, он совершенно не похож на обычные Бейсик или Си, основанные на числах. Пролог состоит из системы предикатов (утверждений) и встроенных механизмов логического вывода. Скажем, если на Прологе написать утверждения «Я люблю лес» и «В лесу идут дожди», то он автоматически может сделать вывод о том, что «Я люблю дожди». При программировании на Прологе приходится не столько считать, сколько прокручивать в голове множество логических операций.

Наши программы нашли хороший спрос у заводов и учебных институтов СССР, несмотря на высокую цену, 20 тысяч рублей за несколько дискет. Это равнялось цене двух автомобилей Жигули. Надо признать, что наши программы не так далеко ушли от книжки по ТРИЗ за 1 рубль 40 копеек. Но магия диалога с персональным компьютером, сама идея того, что машина помогает изобретать, и грамотный маркетинг, создавали особый эффект.

Помимо программ, наши специалисты оказывали услуги по обучению. В 1990 году в течение двух недель я изучал ТРИЗ вместе с инженерами Технического центра АвтоВАЗа. Они были непритязательны на вид, но очень смекалисты, и буквально впитывали новые знания. Инженеры относились к ВАЗу как к родному дому. Забегая вперёд, канадские инженеры по сравнению с ними – узкие, ограниченные люди с гладкой причёской. Почему же, если они не такие умные, то такие богатые?

Свободный рынок
Наступил 1992 год, я заканчивал институт. В наш кооператив на разведку приехали два исследователя из Западной Германии. Они ехидно посмеивались над исчезновением СССР. Я воспринимал эти изменения весьма негативно, но с другой стороны, альтернативы рынку не было видно.

Для защиты своего дипломного проекта я распечатал пояснительную записку к нему на принтере. К моему недоумению, заведующий кафедрой, профессор, не читая, предложил переписать всё от руки. Он установил такие правила, а то, что на соседних факультетах распечатки в порядке вещей, его не интересовало. Видимо, не случайно это был факультет Автоматизации управления. Потренировавшись напоследок в чистописании, я пришёл на работу уже не студентом, а штатным сотрудником.

В 1992 году безналичные платежи приходили с задержкой в полгода, и инфляция обесценивала их в десяток раз. Время льготных кредитов кооперативам закончилось. Предприятиям тоже стало не до изобретательства. Мой первый оклад составил 5 долларов – в месяц. Килограмм бананов стоил один доллар, так что за месяц я зарабатывал как раз на 5 кг бананов.

Но вскоре я начал носить зелёные бумажки домой мешками. Курс доллара быстро вырос до трёхзначных цифр, а зарплату мы продолжали получать в советских рублях. В бухгалтерии нам выдавали банковские пачки зелёных трёхрублёвок, даже не распаковывая их. Сто банкнот были заклеены в пачку, а десять пачек были перевязаны в один большой брикет грубой бечёвкой. Этот брикет весил килограмма полтора и не лез не то что в карман, но даже в сумку. Я складывал пару брикетов в полиэтиленовый пакет или просто в сетку, и ехал с ними домой. В пачке было 3 тысячи рублей, что составляло менее 3 долларов. В магазинах я иногда расплачивался, просто выставляя целиком брикет на прилавок.

В какой-то момент одновременно ходило три вида денег. Были советские рубли и, наравне с ними, – новые независимые рубли. Причём независимые рубли принимались вперемежку с советскими, но в десять раз выше номинала. Например, если на независимой бумажке было написано «5 рублей», то на самом деле это было эквивалентно 50-ти старым рублям. Естественно, что при приёме оплаты и выдаче сдачи и кассиры, и покупатели, регулярно обсчитывались. Купюр было так много, что даже при покупке буханки хлеба или куска колбасы их нередко считали не вручную, а на специальных аппаратах.

Но и тех, и других денег было недостаточно, чтобы купить продукты. Нужны были ещё купоны, которые выдавались в больших листах вместе с зарплатой. Покупателю отделять купоны от листа было запрещено. Кое-как справившись с банкнотами, кассиры сидели с ножницами, вырезая из купонных лисов замысловатые фигуры, пытаясь набрать нужную сумму. Зато в связи с исчезновением мелочи все телефоны-автоматы в городе стали совершенно бесплатными.

Из-за плачевного финансового положения нашего кооператива программисты стали разбегаться по банкам. Оставшиеся подрабатывали «халтурами». Специалисты по ТРИЗ пытались выжить, консультируя заводы, которые ещё были на плаву. Я объяснял ситуацию в экономике общей бездарностью чиновников и бессовестностью банкиров. Хотя в самый тяжёлый момент мы не закрылись только благодаря небольшому госзаказу, который дало одно из министерств.

Вскоре кооператив преобразовался в акционерное общество. Новое руководство АО в истинно рыночном духе подсчитало, что для максимальной прибыли им выгодно уволить всех сотрудников, кроме отдела продаж, не вести никаких новых разработок, а просто торговать уже существующими программами (плюс чистыми дискетами, холодильниками и так далее). Уволить всех сразу не получалось, так как многие сотрудники были акционерами.

К счастью, мы успели закончить англоязычную версию своей программы, и начались разовые продажи в США и Европе. Они кое-как подкармливали, но на обновление техники денег совершенно не было. Уже наступила эпоха Виндоус и мультимедиа. На наших быстро устаревших 286-х компьютерах было невозможно нормально запустить Виндоус, не то что программировать для неё.

Я оказался перед сложным выбором. По сути работа была очень интересная, но перспектив развития не было. Искать заработок в банке или торговой фирме мне не хотелось. Идти во вчерашний день на госпредприятие или в умирающий НИИ – тем более. В это время о предстоящем уходе предупредили последние два программиста, остававшиеся на фирме.

II.
Чрезвычайное положение
В последний момент акционерам всё-таки удалось объединиться и сместить руководство. Одновременно мы заключили контракт с партнёром в США на разработку Виндоус-версии нашей программы и получили под него финансирование. Меня назначили исполняющим обязанности директора. Мне предстояло управлять людьми вдвое старше меня, с научными степенями, да ещё и несколькими непризнанными гениями.

В первую очередь я проанализировал доходы и расходы фирмы, перевёл отдел продаж и маркетинга с окладов на процент от выручки. Все остальные сотрудники были сгруппированы по подпроектам и подчинены одному главному проекту. На зарплату мог рассчитывать только тот, кто участвовал в определённом подпроекте и вовремя сдавал свою работу.

В то же время, мне хотелось, чтобы все почувствовали себя в одной лодке. Я установил одинаковый и сравнительно небольшой оклад для себя, менеджеров и ведущих сотрудников. Предполагалось, что в случае успеха, и только после сдачи проекта, мы воздадим должное руководству премиями. Все остальные деньги были направлены на закупку новой техники.

Меня не особенно привлекала чисто менеджерская работа, и я продолжал участвовать в разработках. Я проектировал интерфейс, писал документацию, работал с базами данных, экспериментировал с трёхмерной графикой и звуком. Мне сильно не хватало свежей информации о рынке программ в США. Интернет в ту пору ещё не существовал. О выходе новых процессоров мы узнавали с задержкой в несколько месяцев. Я перечитывал всё, что попадало под руку, но всё равно сидел на голодном пайке. Также чувствовался сильный недостаток знаний о том, как управлять людьми и строить организацию. Вскоре мне предоставилась интересная возможность.

Свободная пресса
В наш город приехал представитель самой крупной американской корпорации по изданию журналов и книг по компьютерной тематике, чтобы найти партнёров в новых независимых государствах. Их издания выходят в полусотне стран мира, и одно перечисление публикаций занимает десяток страниц буклета.

Я подготовил бизнес-план, зарегистрировал отдельную фирму, и, отчасти неожиданно для себя, подписал лицензионный договор на издание журнала. Это был договор франчайзинга, никаких инвестиций американцы не делали, но получали небольшой процент от нашего дохода.

Журналом я убивал трёх зайцев. Мы получали: доступ к самой свежей информации (одновременно с американскими редакциями, через модем); возможность впервые изнутри посмотреть, как организована настоящая западная корпорация, особенно управление брэндами; технологию электронной подготовки и печати в цвете, которая была тогда ноу-хау.

Мне хотелось, чтобы и в нашей республике появился профессиональный журнал высокого качества. Конечно, мне льстило иметь свой бизнес, работать без начальников и ощущать себя издателем органа свободной прессы. С другой стороны, новое дело отняло всё оставшееся время. Приходилось сидеть на двух работах до темна и без выходных.

Денег на издание первого номера, естественно, не было. Банковский кредит под 20-30 процентов в месяц можно было вернуть только операцией купи-продай, но никак не изданием журнала. Я решил проверить, чего стоит брэнд, сел за лазерный принтер и разослал прямую почту местным продавцам компьютерной техники с предложением произвести предоплату рекламы в журнале в обмен на хорошую скидку. Как ни странно, деньги начали поступать, и журнал увидел свет.

Вначале мы печатались на большой государственной фабрике. К моей радости, там уже были компьютеры. К моему ужасу, они умудрились купить в Германии сильно устаревшие, бывшие в употреблении рабочие станции. Их надо было просто выкинуть, но этот хлам продали в СНГ по остаточной стоимости, раз в 20 превышающей цену лучшего ПК. Станция размером в два шкафа была менее функциональна, чем обычный ПК Пентиум с программой Фотошоп . Как я понял из разговоров, личные интересы закупавшего оборудование не всегда совпадали с интересами фабрики.

После выхода первого же номера нам напомнили, что такое свобода прессы. Нет, не государственные чиновники. Представитель глубокоуважаемой фирмы Интел. В одной из редакционных статей мы, между прочим, написали, что для начинающего пользователя вполне годится компьютер на базе процессора АМД, который не хуже, но гораздо дешевле аналогичных процессоров Интел. Представитель Интел воспринял это как оскорбление и снял всю свою рекламу с будущих номеров.

Не в такой форме, но по сути, эта ситуация повторилась со многими рекламодателями. Они согласны были давать рекламу (то есть платить), только в том случае, если журнал печатал то, что им нравится. 90 процентов затрат на печать покрывает реклама, иначе журнал будет не по карману читателям, поэтому мы стали заложниками рекламодателей. Никакого профессионального интереса выпускать издание, в котором бы было 50 процентов открытой рекламы и 50 процентов скрытой рекламы, для меня не было. Равно как и не было никакого желания ублажать «крутых» директоров, ужасно «творческих» рекламистов и пиарщиков, чтобы выпросить у них рекламу.

В своё время наши партнёры-американцы подчёркивали, что они проводят независимую редакционную политику. Регулярно читая американское издание от корки до корки, я заметил, что первую тройку мест в обзорах компьютеров всегда занимали ПК фирмы Делл. По интересному стечению обстоятельств, эта же фирма давала самую объёмную рекламу и на самых дорогих местах (обложки, развороты). В другом крупном американском журнале, конкуренте нашего, Делл не давала так много рекламы, и в их обзорах она далеко не всегда была на первом месте.

Вскоре начались особенности с конвертацией местной валюты, и многие импортёры техники или исчезли, или затянули пояса. В довершение всего разорился банк, в котором был расчетный счёт журнала. Журнал выжил, но постепенно я перестал принимать в нём участие.

Узнав изнутри, как работает пресса, я никогда не воспринимаю напрямую то, что говорят в зависимых и независимых средствах массовой информации. Идёт ли речь о политике или о пылесосе.

Новая Римская Империя
Подходило время сдачи большого проекта на моей основной работе. Наш партнёр пригласил группу разработчиков в США для совместной отладки английской версии. Я впервые попал за границу и провёл целое лето в США. После СНГ это был совершенно иной мир. Впрочем, из этого мира удалось увидеть не так уж много, поскольку всем приехавшим был установлен график работы, не располагавший к осмотру достопримечательностей. С 9 утра до 9-10 вечера, включая субботу. Мне почему-то вспомнились забытые выражения вроде «потогонной системы» и «эксплуатации труда капиталом».

В СНГ свободный рынок был «неправильным», поэтому все его проблемы логично списывались на эту неправильность. В США у меня впервые возникли серьёзные сомнения в справедливости и саморегулируемости правильного свободного рынка.

Сложно объяснить, почему уборщик в американской фирме получал в пять раз больше, чем программист в СНГ. Хотя программы, которые приносили доход, который давал зарплату этому уборщику, писал тот самый программист в СНГ. Почему зарплата нашего врача, который ничем не хуже такого же нашего врача, который просто иммигрировал в США, в 200 раз ниже, чем у новоявленного американца? Было также непонятно, каким чудесным образом предполагается, что со временем зарплаты сравняются.

Говоря об экономической эффективности свободного рынка, мне было сложно принять, что расходы на маркетинг в американских компаниях составляют 30-40 процентов, а на разработку (R&D) – в лучшем случае 8-10 процентов. То есть на то, чтобы расхвалить продукт, тратится в 3-5 раз больше, чем на то, чтобы его сделать лучше.
Объяснение демократов заключалось в том, что мы слишком долго шли в стороне от рынка, столбовой дороги человечества; законы рынка объективны, мы в силу своей отсталости не понимаем их. Пока у меня не было своего ответа на эти вопросы.

В магазинах было удивительное отсутствие американских товаров, зато изобилие китайских. Одним из моих «открытий» было то, что мыло «Камей» – одно из самых дешёвых и непопулярных. В СНГ в то время непрерывно крутили ролик «Камей – ароматы Парижа», и это мыло воспринималось как символ французской жизни. Я подумал, хорошо ещё, что не завернули что-то более дешёвое с улицы в красивую упаковку, а то ведь тоже можно было продавать под видом ароматов Парижа.

С некоторыми американцами у нас возникли дружеские отношения. Они возили посмотреть на корабль первых переселенцев, дачу-музей Вандербильта с водопроводными кранами из золота, музей-линкор времён Второй мировой войны и торпеды-камикадзе; угощали в придорожных ресторанчиках. Во время нечастых прогулок по Бостону иногда возникало странное ощущение, что я попал в новую Римскую империю.

Бои по всем направлениям
Проект был успешно сдан. Нашу новую программу купили десятки корпораций, входящие в список «Форчун-500», список пятисот крупнейших компаний США. Среди них были Кодак, Форд, Моторола, Хьюлет-Паккард, Проктэр и Гэмбл, Даймлер-Бенц, Шелл, Боинг, НАСА и многие другие. Мы запустили три новых проекта, все с расчётом на американский рынок.

Одной из новых разработок стал оригинальный семантический анализ текстов патентов, который автоматически выявляет суть изобретения через построение цепочек Субьект-Действие-Объект. Скажем, если прогнать через анализатор предыдущее предложение, то он выделит в качестве главной мысли цепочку [семантический анализ] [выявляет] [суть изобретения].

За пару лет фирма выросла с двадцати до двухсот человек. Мы стали самым большим разработчиком компьютерных программ в своей республике. Технически мы вышли на новый уровень, установили скоростные сети, связали офисы в разных зданиях оптоволокном, поставили выделенные серверы, провели свой канал Интернет.

На хорошие зарплаты пришло много новых людей. Всё чаще мне приходилось заниматься чистым управлением. Хотелось сохранить дух небольшого коллектива, но при быстром росте конфликты возникали тоже быстро. Моя жизнь напоминала бесконечную войну, когда стреляют отовсюду. С одной стороны заказчик, с другой – коллеги и акционеры, с третьей – многорукое государство.

С точки зрения собственной безопасности, нам не хотелось привлекать какое-либо внимание к фирме. Мы использовали Жигули, оставшиеся ещё со времён дружбы с АвтоВАЗом, в то время как местные бизнесмены, разбогатев, сразу покупали иномарку (и рано или поздно получали по голове). Мы не тратили на мебель, сотовые телефоны и офисный антураж. Меня лично новые супермаркеты и импортные товары в ярких упаковках интересовали мало.

Наша деятельность была идеальна для государства – экспорт интеллектуального труда, ввоз технологий, инвестиций и твёрдой валюты. Наладить разработку программного обеспечения, конкурентоспособного на Западе, довольно сложно. От государства хотелось, чтобы оно забирало свою долю налогов и валюты, и просто не мешало работать.

По моим наблюдениям, всевозможные чиновники были совсем не против рынка. Они просто хотели всё контролировать, при этом списывая на рынок любые проблемы. Помню, как однажды мне пришлось доставать с таможни обыкновенную пачку дискет. Четыре дня я сидел в очередях, ездил из одного конца города в другой ради оплаты через сберкассу 5 долларов пошлины, а затем доплаты опять через сберкассу 3 центов из-за изменившегося курса доллара.

Я читал прессу для бизнесменов, пытаясь предсказать движения экономики, колебания курса доллара и политику властей. Налоговое законодательство менялось от одного номера газеты к другому. Иногда в статьях попадались упоминания о «кейнсианской экономике», монетаристской политике и других понятиях. Времени, чтобы разобраться в теории, не было.

Изредка мне удавалось поработать руками на компьютере. Готовя компакт-диск с демо-версией нашей программы, мы наконец-то сделали его с живым видео, трёхмерной графикой, анимацией и звуком. Для одного из фрагментов мы оцифровали видеозапись маркетинговой речи («питча»), которую нам прислали из Штатов. Говоривший на видео от волнения делал паузы и заикался. За пару часов работы на обычном ПК мы вырезали все заикания, и с экрана послышалась гладкая речь профессионального оратора. По работе в журнале я уже знал, что из фотографии на компьютере можно сделать всё, что угодно – ведьму превратить в красавицу, а серый ящик компьютера – в волшебный дворец. Сколько реальности осталось в современном телевидении, а сколько в нём виртуальности?

Вперёд на Запад
В 1997 году я окончательно склонился к выводу, что ничего хорошего в СНГ ждать не приходится. Жить в страхе, заводить семью и детей и обрекать их на постоянное выживание, мне не хотелось. Я побывал в командировках и в отпуске в Германии, Франции, Болгарии, Польше, в Крыму; сравнивал. Когда поезд идёт из Германии через Польшу в Белоруссию, то на глазах уходит техническая цивилизация. Вокзал в Бресте, где к вагонам подбегали женщины в серых пальто и платках, предлагая домашнюю стряпню, напоминал сцены из фильмов про государственную границу во время революции.

К тому времени я уже прошёл первые уроки «плавания с акулами» бизнеса. Постепенно у меня нарастали разногласия с главным акционером на фирме. Я стал замечать, что наши разработки принимают всё более фантастический характер и делаются не столько с расчётом на продажу клиентам, сколько для демонстрации потенциальным инвесторам. Я хорошо помнил проблемы предыдущих лет и сильно опасался, что такая политика рано или поздно опять приведёт к разбитому корыту. Конечно, находясь в СНГ, я не чувствовал, чем был Интернет-бум в США.

По удобному случаю реорганизации назначили нового директора, а меня перевели на развитие нового Интернет-проекта. Я начал с удовольствием изучать новую многоуровневую веб-архитектуру, системы управления знаниями, технологии Оракл и Ява.

Подумав, я подал документы на иммиграцию. В тот момент для специалистов были открыты двери в Канаду. Требовалось приемлемое знание английского или французского, инженерная специальность, опыт работы и отсутствие проблем с милицией. Я не собирался уезжать навсегда, но мне хотелось не только покупать товары по мировым ценам, но и получать зарплату по мировым меркам.

Вскоре пришёл положительный ответ из посольства, я съездил в Москву на медкомиссию, прогулялся по Красной площади и стал планировать отъезд. В 1998 году в России бурно росли акции и ГКО. Я почитывал «Коммерсантъ», смотрел на фото трескавшихся от сознания собственной крутизны «менеджеров инвестиционных портфелей» и думал, сколько это может продлиться. Не надо быть экономистом, чтобы понимать, что выплачивать 100 или 150 процентов годовых при фиксированном курсе не может никакой заемщик, даже если это Российское государство. Я ещё помнил эмоции некоторых знакомых, которые в своё время играли на акциях МММ и Олби. Я прогнозировал революционную ситуацию на осень и взял билеты в Канаду на конец августа.

Когда я упаковывал чемоданы, передачи ТВ были прерваны, экстренные выпуски новостей сообщили об отставке  правительства, о панике на бирже и мировом финансовом кризисе. Под грохот канонады я отправлялся в страну, в которой никогда не был. В город среди снежных гор на берегу океана, который выбрал просто по фотографии.

III.
Узкоглазый Вавилон
Ванкувер – самый большой город провинции Британская Колумбия, и второй по величине в Канаде . Он расположен где-то напротив Владивостока, на другой стороне Тихого океана. Сто лет назад здесь были густые леса с индейцами, пристань и лесопилка. Сейчас живёт два миллиона человек, из них 70-80 процентов – иммигранты  первого-второго поколения.

Больше всего китайцев – из Гонконга, Тайваня и материкового Китая; а также индусов и пакистанцев. Есть японцы, корейцы и другие южные азиаты; арабы – иранцы, афганцы. Из Европы – югославы, румыны, поляки, болгары, чехи, венгры. Западные европейцы обычно во втором поколении – немцы, ирландцы, британцы, итальянцы. Из Центральной Америки – мексиканцы, гватемальцы, сальвадорцы. Есть аборигены в индейских резервациях. Собственно белых канадцев не так и много. Почти нет негров – для них слишком холодно (летом +20, зимой +5).

По улицам ходит разноязыкая масса, в офисах вывески на пяти-шести языках. Но в языке будущего сомнений не остаётся. Это – китайский. Экспансия происходит на глазах. В газете фотографии лучших выпускников местных средних школ. 49 из 50 – китайцы. Половина студентов в университетах – китайцы местные и китайцы, приехавшие на обучение. Китайцы скупают землю, входят в любой бизнес, в любую профессию. Есть улицы и районы, где китайских надписей больше, чем английских (это за пределами Чайна-тауна). Богатые, работоспособные, китайцы – хорошо организованная сила, которая готовится поглотить всё, что съедобно и полезно.

В Ванкувере редко встретишь белого человека с детьми, в лучшем случае с одним ребёнком. Китайцы ходят группами по десять человек, в семье три-четыре ребёнка. Большие семьи попадаются ещё у мусульман.

Такое впечатление, что канадцы сто лет назад согнали индейцев с этих земель только для того, чтобы передать их со временем китайцам. Генерал-губернатор, формальный глава Канады, назначаемый английской королевой – китаянка.

Наших соотечественников в Ванкувере живёт тысяч 30-40, в основном евреи (к слову, во мне еврейской крови нет). Приезжают из всех советских республик и из Израиля. Здесь всё равно все – «русские».

Несвободный рынок
Первые месяцы в Канаде у меня было ощущение, словно я попал из войны в размеренную мирную жизнь. Люди вокруг были безразлично-вежливы, спокойны и улыбались. Как будто я вернулся в Советский Союз до 1985 года.

Изначально я искренне хотел вписаться в канадскую жизнь, найти хорошую работу, купить дом, завести семью. Канада казалась мне очень большой, многонациональной и дружественной к чужеземцам. Мне казалось, что здесь нет серьёзных проблем и конфликтов. Мне хотелось узнать, что делает эту страну сильной и преуспевающей.

Первые же взгляды из Канады на СНГ позволили сделать несколько неприятных выводов. Когда каждый день смотришь ТВ, то не заметно влияние, которое оно оказывает на жизнь. Из Канады стало видно, насколько телевидение 1998 года было в России истерично-психованным. Как будто в каждый русский дом подселили агрессивного умалишённого, который раз в полчаса устраивает припадки, криками навязывает хозяевам дома свой больной чёрный взгляд на жизнь, и пытается довести их до самоубийства.

Стало очевидно, что в Канаде не снижается роль государства, вопреки заявлениям демократов в России. Государство жёстко регулирует базовые цены, например, на телефон, кабельное ТВ, транспорт, лекарства. Стоило местным фермерам написать заявление, что китайцы завозят дешёвый чеснок, и были немедленно подняты пошлины. Чеснок – далеко не стратегический товар.

Оказалось, что электроэнергетика принадлежит государству , и в отличие от РАО ЕЭС, её не собираются приватизировать. К монополии государства относятся почти вся торговля спиртным, автомобильное страхование. Медицинское обслуживание – государственное, почти бесплатное. Государство не предлагает гражданам выживать, чем придётся, как советует МВФ русским. Временно безработные получают пособие в течение года и бесплатное обучение, постоянно неработающие – бесплатное жильё, обучение и пособие, на которое можно купить не меньше, чем на оклад госслужащего в России.

Помимо государства сильны профсоюзы. Если зарплата учителям или врачам не повышается, они выходят на забастовку и бастуют до тех пор, пока не добьются своего. Задержек в выплате зарплаты не бывает в принципе.

Модель иглы Кощея
Осмотревшись после приезда, я начал подыскивать работу. В появившееся впервые за несколько лет свободное время я читал о том, как устроена американская экономика. Я подходил к проблеме с двух сторон.

С чисто практической, я хотел найти перспективную работу и хорошую зарплату. По предыдущему опыту я прекрасно знал, что мало разбираться в технологиях, надо понимать бизнес. С другой стороны, надо было наконец-то восполнить пробелы в образовании и почитать экономическую теорию, полностью отбросив как правую, так и левую политику и идеологию. Кроме того, я хотел понять, по каким направлениям развивается рынок, и в чём причины плачевного состояния России. Два подхода сливались – не зная макроэкономику, нельзя планировать и свою жизнь. Это полностью подтверждал шедший в тот момент, осенью 1998 года, финансовый кризис в России.

Писать диссертацию я не собирался. Мне была нужна простая, логичная модель рынка для собственного употребления. Я исходил из того, что какой бы запутанной не казалась экономика, в конечном счёте она охватывает всех людей, даже полуграмотных. Поэтому её главные принципы не должны быть сложными. Я много лет занимался анализом сложных систем, и, при доступности любых учебников, построить простейшую схему экономики, мне представлялось делом техники. Я начал читать в нескольких направлениях.

Во-первых, это были книги о возникновении, развитии и повседневной работе крупных корпораций. Я старался выбирать книги, написанные участниками событий, но не университетскими учёными. Я изучал историю ДЭК, ИБМ, Эппл, Микрософт, Go, Нетскейп, АОЛ, E-Bay, частично Крайслера и Форда. Позднее добавились материалы об Интернет-компаниях, многие из которых к моменту выхода книг о них успели разориться. Параллельно я изучил организацию японских конгломератов зайбатсу и кейретсу и корейских чиболов.

Пожалуй, главный вывод из этой части прочитанного в том, что суть существования любой компании – не производство лучшего продукта, как казалось до этого. Суть – конкурентная война. Продукт вторичен, он только оружие в конкурентной войне.


Во-вторых, это были книги о финансовых рынках. Финансы и особенно акции – ключ к любому бизнесу.

С одной стороны, я читал мемуары профессионалов. Я захватил весь цикл финансовой жизни фирмы – книги предпринимателей, директоров, венчурных капиталистов, инвестиционных банкиров, игроков на рынке акций, дэй-трейдеров, спекулянтов на бондах. Среди них были «отцы» Интернет-бума из фирмы Клейнер-Перкинс; спекулянт, разоривший старейший английский банк Бэрингс; знаменитый в Америке инвестор Уоррен Баффет и небезызвестный Джордж Сорос.

С другой стороны – книги об инвестициях для потребителей. О том, как быстро разбогатеть на акциях, на золоте, на азиатских рынках. Как покупать дома и спекулировать недвижимостью. Как вкладывать в паевые (mutual) фонды, в пенсионные счета. Как умереть богатым, как не платить налоги, как пользоваться оффшорами. Как анализировать статистику для предсказания рынка. Книги о том, как влияет расположение планет на стоимость акций, я опустил. Я регулярно читал журнал «Форчун», другие издания для инвесторов, и просто следил за новостями. Самая большая в истории спекулятивная пирамида раздувалась на моих глазах.

Из этой части прочитанного главный вывод был том, что финансовые рынки в наше время живут по своим правилам, связь с реальным производством утеряна.


В-третьих, я выбрал два стандартных университетских учебника по экономике, которые были написаны нормальным языком и не перегружены цифрами, и начал внимательно разбираться в них. Из дополнительных академических книг мне понравился американский экономист 1950-60-х годов Джон Гэлбрайт (John Galbraith). В отдельном ряду стоял претендующий на всезнайство английский журнал «Экономист», который каждой своей статьёй поучал читателей, особенно глупые страны третьего мира и Россию, что значит правильная рыночная экономика.

Если объяснения микроэкономики, на уровне фирмы, были довольно логичны, то в макроэкономике, на уровне стран, оказалось много тумана. Но один вывод был чёток и прямо противоречил тому, что рекомендуется России. В собственных западных учебниках много раз повторено, что для выхода из экономического кризиса нужно сильное вмешательство государства , а не предоставление рынка самому себе. Иначе кризис может идти вниз по спирали сколь угодно долго.


В-четвёртых, я взял книги, описывавшие экономические кризисы. Любую систему интереснее всего рассматривать в точках её максимального напряжения. Кроме того, я искал аналогии с ситуацией в России.

Я читал о спекулятивных пирамидах, начиная с тюльпанов в Голландии XVI века и заканчивая массовым банкротством сберегательных союзов в США в конце 1980-х годов. Про кризис и гиперинфляцию в Германии после поражения в Первой мировой войне и про экономические причины возникновения фашизма. Про Великую депрессию в США, предшествовавший ей биржевой бум и политику Рузвельта по выходу из депрессии.

Было очевидно, что учебники экономики иногда прямо противоречат тому, что происходило в истории. Что история по сути постоянно повторяется, а и у массы, и у авторов университетских учебников – поразительно выборочная и короткая память. Что Интернет-бум конца 1990-х – прямая копия бума 1920-х годов. Даже заголовки газет в 1929 и в 1999 году совпадали.

Было очевидно, что Интернет-бум закончится сильной депрессией. В довершение я пришёл к мысли, которой сам не поверил – из такой сильной депрессии можно будет выйти только через большую войну. Зимой 1999 года сама мысль о масштабной войне показалась абсурдной.

У меня появилось много новых знаний, но полная картина не складывалась. Я чувствовал, что между нашим, русским, мышлением и западным есть какая-то принципиальная разница, но по книгам её нельзя понять. Я хотел поскорее попасть на работу, чтобы бок о бок поработать с канадцами.

Серебряный экран
Читать по-английски было легко, но мой разговорный язык надо было улучшать. Решив совместить приятное с полезным, помимо книг я стал брать в библиотеке видеокассеты с кинофильмами. Во всех местных телевизорах можно включать показ субтитров (они делаются не столько для иммигрантов, сколько для глухих). Я смотрел по два-три фильма в день, и через три-четыре месяца субтитры мне стали не нужны .

В библиотеке были отобраны фильмы, получившие награды или ставшие известными в своё время. На девяносто процентов это было американское кино. Вначале я брал более новые фильмы, с современными кинозвёздами. Постепенно они закончились, и мне пришлось выбирать из фильмов 1950-70-х годов, зачастую чёрно-белых. К моему удивлению, эти фильмы были более интересными и человечными, чем новые. Я перешёл на фильмы тридцатых-сороковых, и многие из них понравились ещё больше.

Мне всегда было интересно посмотреть на Америку и её историю глазами самих американцев, глазами очевидцев, а не комментаторов. В чём-то это удалось. Как минимум, я увидел историю грёз Америки. За год я просмотрел порядка 300-400 лучших фильмов всех времён. Было особенно интересно сравнивать оригинальные фильмы и их «римейки», снятые через 30-40 лет.

Я стал разбираться в стилях, темах и актёрах разных лет. Мне было интересно попутешествовать по времени. Скажем, по книгам я уже представлял, что происходило во времена Великой депрессии. Я смотрел на Фреда Астера и Джинджер Фред глазами тех безработных тридцатых годов, которых кинотеатры завлекали, прилагая к билету дешёвую алюминиевую кружку. Кое-что оказалось удивительно знакомым. Например, песни из мюзикла шестидесятых «Моя прекрасная леди» пел Муслим Магомаев, а мелодия, годами сопровождавшая прогноз погоды в советской программе «Время», вышла из «Афёры Томаса Кроуна».

К сожалению, со временем грёзы Америки становились всё более злыми и жестокими. По фильмам было хорошо заметно, что в западном обществе в 1960-е произошёл переворот, смысл которого не понят до сих пор. Тот же переворот идёт сейчас в России.

Постепенно я обнаружил, что религиозные люди в Канаде, будь то христиане или индусы, человечнее и симпатичнее борцов за либерализм и эмансипацию. Надо сказать, что я неверующий, ни разу не ходил в церковь или храм – только в музеи. По привычке я относился к верующим скорее как к отсталым и «реакционным».

Чтобы понять, чем был социализм, надо было его потерять. Чтобы понять, что такое общество, основанное на пусть и неявных, но христианских ценностях, надо увидеть общество, которое не основано на христианских ценностях.

На Западном фронте без перемен
Несмотря на все проблемы в СНГ, у меня долго была надежда, что жертвы не напрасны, поскольку бедность со временем пройдёт, а экономическая конкуренция с Западом всё же лучше военного противостояния, которое могло закончиться уничтожением всех. Идея быть гражданином общего мира без искусственных границ мне импонировала гораздо больше, чем идея страны, окружённой колючей проволокой.

Но весной 1999 года НАТО нарушило негласный договор о том, что мы будем жить без физического насилия. Когда немецкие лётчики бомбили Белград, стало понятно, что Запад не воевал не потому, что стал гуманным, а только потому, что боялся ответного удара. Партнёрство Запада и России – временная ложь, на которую идут, пока у России есть ядерные ракеты.

Читая канадские газеты, я живо представил, что сегодня американцам не нравится Милошевич, а завтра им не понравится какая-нибудь из республик СНГ. Тогда налоги, которые с меня будут брать в Канаде, пойдут на изготовление бомб, которые сбросят на голову моим родителям. Возможно, Милошевич – не ангел, но бомбить обычных людей из-за недовольства правительством – всё равно, что убивать жильцов дома, в котором живёт подозреваемый полицией. Не говоря о том, что какое дело американцам до внутренних проблем Югославии.

За десять лет я постарался забыть обо всём, что говорили о США в советские времена. Чтобы двигаться в будущее, надо было отказаться от стереотипов врага. Я пытался составить новое представление о военной истории США по собственному американскому кино. Югославия очень хорошо уложилась в цепочку негры-индейцы-вьетнамцы. Достаточно посмотреть три фильма – «Little Big Man» («Маленький великан»), «Танцы с волками», «Апокалипсис сегодня». Первые два – про истребление индейцев, третий – вьетнамцев. Добавьте «Wag the Dog» («Хвост кусает собаку»), который был снят за несколько месяцев до нападения на Югославию. Он с точностью до деталей показывает, как в телестудиях фабрикуется агрессия в Албании, чтобы отвлечь внимание от сексуального скандала президента США.

В то время я уже начал скучать по нашему кино. Русских фильмов в местной библиотеке было очень мало. Что же отобрали канадцы как лучшее? Пожалуй, этот список стоит предложить Российскому министерству культуры: «Александр Невский», «Страсти по Андрею», «Иван Грозный», «Броненосец Потёмкин», «Летят журавли», «Баллада о солдате», «Иди и смотри». Я пошёл и посмотрел эти фильмы, и лучшего напоминания о нашей истории нельзя было и придумать.

Надо сказать, что во время войны один мой дед был офицером в регулярной армии, выходил из окружения, умер нестарым от ран. Другой дед был партизанским врачом. Мою бабушку и двухлетнего отца едва не убили фашисты. Неизвестный солдат-венгр предупредил их, что немцы собираются сжечь деревню вместе с жителями, и они успели убежать в лес. Во время прочёсывания леса люди спрятались в опавшей листве, и каратели прошли в двух шагах. Когда началась блокада, два самолёта вывозили детей на Большую землю. Один самолёт был сбит; к счастью, мой отец и бабушка оказались во втором самолёте. Я хотел забыть об этом. Но Натовские бомбы хорошо освежают память.

Бомбёжки Югославии вскоре прекратились, но американцы полностью уничтожили ощущение безопасной мирной жизни, которое так недолго просуществовало после конца Холодной войны. Убирать колючую проволоку было большой наивностью.

IV.
Новый Голливуд
К лету 1999 года мне удалось найти именно ту работу, которую я хотел. Помучив меня месяц и проведя пять интервью, мне предложили должность руководителя одной из групп контроля качества в самой крупной в мире корпорации  по производству игр для компьютеров и видеоприставок. Годовой объём продаж этой фирмы равен валовому внутреннему продукту такой страны как Молдавия. Ванкуверский филиал насчитывал 600-700 человек, остальные офисы разбросаны по всему миру, штаб-квартира – в Калифорнии.

Видеоигры – самая быстроразвивающаяся и перспективная из компьютерных технологий. Стратегической целью является вытеснение телевидения и кино и замена их виртуальной реальностью. Уже сейчас не всегда можно сразу сказать, идёт ли по телевизору репортаж о футбольном матче, или к нему подключена игровая приставка.

Для получения максимальной прибыли цикл производства очень короток. Игра обновляется не реже раза в год, иногда дважды. В магазинах она продаётся по 40-50 долларов за копию, в то время как штамповка копии стоит 1-2 доллара. После окупания фиксированной суммы на разработку начинается чистая прибыль. Моим проектом в течение двух с половиной лет была футбольная игра, которая в лучший год продавалась тиражом в 3-4 миллиона копий во всём мире и приносила до 100 миллионов долларов прибыли в год.

Позиция в отделе контроля качества была идеальна. Она давала мне возможность увидеть каждую технологическую операцию, проследить весь процесс изготовления игры. От зарождения идеи, мозгового штурма, до прототипа, затем полировки, и в конце – появления первой матрицы компакт-диска, с которой штампуются копии для продажи в магазинах. Вскоре я имел доступ ко всем разработчикам, к исходным текстам программ, базам данных для моделей искусственного интеллекта, к разнообразным графическим и звуковым файлам.

Наиболее впечатляющей была технология оцифровки движения. На всё тело какой-нибудь поп-знаменитости или футболиста (например, Лотара Маттеуса ), навешивается множество шариков-датчиков, которые передают инфракрасные сигналы на приёмники, размещённые по контуру студии. Футболист выполняет свои любимые удары по мячу и кувыркания. Сигналы в реальном времени поступают в компьютеры, и на дисплее движется трёхмерный каркас человека. Данные записываются, редактируются и вставляются в игру. На каркас можно натянуть любую физиономию, кожу любого цвета и униформу любого клуба; можно модифицировать и сами движения. Лица знаменитостей сканировались специальным трёхмерным сканером и тоже вводились в игру.

Я тестировал на платформах Виндоус, Playstation 2, Xbox и Nintendo Gamecube. Шёл период смены поколений приставок, и наша фирма получала прототипы Playstation 2 и Xbox за год до их официального объявления. Мне наконец-то удалось быть не в роли догоняющего, я находиться на самом острие технологий.

Компания только что построила новое модернистское пятиэтажное здание. На официальное открытие приехал сам премьер-министр Канады. Было интересно увидеть его не по телевидению, а вживую, на расстоянии вытянутой руки. Он произвёл впечатление замученного и постоянно идущего на компромисс с собой человека .

Электронный ангар
Внутренность здания оказалась прямой противоположностью внешнему облику. Каждый этаж был большим ангаром, разгороженным перегородками высотой в рост человека на маленькие «кубиклы» (мини-комнаты без дверей). В кубикле стоял стол с компьютером, телевизором и игровой приставкой. У обычных тестеров даже не было своего кубикла, они сидели по 12-14 человек в одной загородке. Окон было мало, свет – искусственный люминесцентный .

Конструкция окон не предусматривала возможности их открыть. Из-за того, что подача воздуха регулировалась на весь этаж одновременно, было то жарко, то холодно. Более-менее нормальный воздух был по выходным и по вечерам, в остальное время из-за просчётов в вентиляции кислорода не хватало. Люди постоянно выходили на улицу на пять-десять минут, чтобы подышать. Чем-то это заставляло «Вспомнить всё»  – у меня были свои места в здании, где была лучшая подача кислорода, и куда я ходил работать с бумагами. В довершение всего, стоял непрекращающийся гул, который создавали двести человек, одновременно тестирующих игры в одном помещении.

 Здание было идеально спроектировано для компьютеров – под съёмным полом шли сети, электричество. В любой момент можно было доложить новые провода или перестроить весь этаж, просто передвинув перегородки. Экономически такая планировка была очень эффективной. Люди здесь были скорее неудобством, от которого пока не получалось избавиться.

Чтобы освоиться, у меня ушло два-три месяца. Поначалу было непривычно целый день слушать английскую речь, ходить на совещания и вникать в жаргон местных продюсеров, программистов и художников.

Я был чем-то вроде бригадира группы тестеров-канадцев, от десяти до двадцати человек. Формально за несколько проектов отвечал мой менеджер. Она была неплохим человеком, но годы жизни в корпорации особым образом влияют на склад ума. Поскольку она не умела включать игровую приставку, то её работа, как и работа других менеджеров, сводилась к бесконечным обсуждениям и писаниям отчётов. Ещё менеджеры ходили на получасовые перекуры, где много сплетничали. Я заметил, что необходимым условием продвижения по службе является посещение перекуров. Увы, табак я не переношу в принципе.

Всю реальную работу делали тестеры, над которыми стояло четыре слоя управления. Поначалу подход тестеров к работе показался мне саботажем. Они целый день ползали по Интернет, сидели в чатах, смотрели видео, кушали. Если кто-то читал книжку, неважно, какую, он считался умным и перспективным сотрудником. Иногда они отрывались от своих занятий и «работали», то есть играли и записывали замеченные в игре сбои. По пятницам писались отчёты о проделанной за неделю работе. Поскольку менеджерам можно было повесить на уши любую лапшу, тестеры быстро обучались этому несложному искусству.

Впоследствии я понял, что тестеры могут прекрасно работать. Но поскольку им платят очень маленькую зарплату, чуть выше минимальной, а за работу по выходным и по вечерам закон обязывает платить двойную зарплату , то тестеры специально болтаются днём, чтобы создать необходимость в сверхурочных. Пару раз в год в течение двух-трёх месяцев им удавалось проводить на работе по 60-80 часов в неделю, и таким образом повышать себе зарплату вдвое.

Лучшая в мире корпорация
Менеджеры, стремясь улучшить «productivity», производительность труда, усовершенствовали... формы отчётов. Для этого проводились длинные многолюдные совещания в течение двух месяцев. Раз в полгода-год эта процедура повторялась.

Менеджеры также заставляли всех говорить на правильном языке. Само слово «говорить» – непрофессиональное. Надо «коммуницировать». Быть треплом называется «иметь прекрасные навыки коммуникации». Надо быть «proactive», то есть выражать энтузиазм и выдумывать себе работу, но только такую, чтобы получился хороший отчёт менеджерам, а у тех – вышестоящим менеджерам. Совершенно необходимо иметь «positive attitude», то есть постоянно жизнерадостно улыбаться. Ведь у нас – «teamwork», командная работа, коллектив, а хмурых в коллективе не любят. Больше всего мне нравилось заявление «I’m championing this project». «Я чемпион этого проекта», что-то вроде «я лидер и движущая сила этого проекта».

На семинарах, которые в обязательном порядке проводил отдел кадров, призывали активно стучать всех и на всех, что канадцы и делали с превеликим удовольствием. Те, кто хотели продвижения по службе, прилюдно и нисколько не смущаясь, расхваливали гениальность своих менеджеров. Затем они шли на коллективную «сессию по ловле ведьм» в отдел кадров и поносили тех же самых менеджеров. Такое поведение воспринималось канадцами как единственно правильное.

Кроме того, в отделе кадров обучали проведению интервью и процессу увольнения. Интервью запутанны, но совершенно формальны. Заготовленный список вопросов у проводящего, заготовленный список ответов у кандидата. Совпал ответ – не совпал. Личность и реальные знания их не интересовали. Ещё интервью рассматривалось как возможность прорекламировать фирму. В правилах было записано, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы интервьюируемый сам отказался от вакансии. Всегда надо было отказать ему, чтобы у него осталось чувство, что его не взяли в «высшее общество».

Увольняли людей, как будто выкидывали отработавший процессор. Бумаги готовились в тайне заранее. В один прекрасный день увольняемого вызывали к менеджеру, в это время остальных сотрудников уводили на собрание. Увольняемому давалось десять минут, чтобы под присмотром взять личные вещи. Через полчаса – человек на улице с выходным пособием размером в зарплату за две-три недели.

В отделе кадров нас учили, как правильно лгать. С одной стороны надо было держать подчинённых радостными, с другой – избежать юридических последствий. Скажем, причина увольнения всегда звучала как «изменения требований бизнеса», хотя между собой менеджеры пользовались совсем другими причинами.

Президенты, вице-президенты и начальники отделов занимались бесконечным публичным самовосхвалением. Дня не проходило, чтобы сотрудникам не напоминали – вы работаете в самой лучшей в мире корпорации, и наши игры – самые лучшие в мире.

Однажды в самой лучшей в мире корпорации возникла необходимость, чтобы один из сотрудников приходил на работу на час раньше. Иначе двадцать человек с утра теряли час рабочего времени, ожидая, пока будут готовы компакт-диски для тестирования. Сотрудники лучшего в мире отдела по прожиганию компакт-дисков сказали следующее: «We don’t give a fuck». На литературный язык переводится как «Нас это не интересует». Менеджер пошёл к менеджеру, тот к своему менеджеру, провели пять или шесть внутренних совещаний, селекторное совещание с Калифорнией, во время которого было по пять человек на каждом конце провода. Недели через две этот вопрос удалось решить.

Оказалось, что в самой передовой корпорации далеко не все технологии самые передовые. База данных о найденных в программах ошибках (багах), которой на фирме ежедневно и одновременно пользовались сотни человек, была сделана лет пять назад местным программистом на Microsoft Access. В любой элементарной книжке по базам данных сказано, что Access годится для групп из трёх-пяти человек. Естественно, что база падала (сбоила), иногда по нескольку раз в день. Три или четыре года проходили бесконечные совещания о покупке новой базы, менялись менеджеры, но Access как был, так и был, как падал, так и продолжал падать.

Самым замечательным был случай, когда из-за нестыковки двух баз данных, тексты из одной БД просто распечатали на бумаге и наняли машинисток, которые месяц вручную вколачивали данные в другую базу.

Виртуальный наркотик
Несмотря на все бюрократические особенности, эта корпорация была и остаётся одной из самых успешных. Многие менеджеры были живыми миллионерами. В чём же секреты успеха?

В первые месяцы работы я искренне пытался придумать усовершенствования в процессе тестирования. Я думал и над тем, как улучшить качество игр. Что делает их более привлекательными для покупателей? Я взял литературу по психологии компьютерных игр и обнаружил, что игры сознательно используют психологические приёмы, чтобы приковать к себе человека. Например, если для выхода на очередной уровень игры надо 100 очков, то игра запрограммирована так, чтобы дать человеку набрать 98. Затем игра и резко ускоряется, чтобы сбросить счётчик на ноль. В такой ситуации создаётся впечатление, что для победы не хватило совсем чуть-чуть, и человек бросается играть снова и снова. Если же очки обнулить, скажем, на отметке 40, то человек, скорее всего, больше не будет играть, думая, что у него нет шанса выиграть.

Всё это мне не понравилось. Постепенно я стал замечать всё больше сходства между играми, сигаретами и наркотиками. Те, кто работали тестерами по три-пять лет, производили не самое лучшее впечатление. Да, они очень быстро нажимали клавиши контроллера, но весь их мир состоял из этих десяти клавиш. Если они не тестировали футбол, то играли в другую компьютерную игру или в пластмассовые игрушки-персонажи из фильмов. Атрофирование мозга – наиболее подходящий диагноз. Оказалось, что они даже не слышали, кто такие Жюль Верн, Фенимор Купер или Том Сойер.

Когда мы работали на выходных, фирма оплачивала обед из любого недорогого ресторана на выбор. Я перепробовал японские, итальянские, греческие и другие блюда. Многие тестеры-канадцы всегда заказывали одну и ту же пиццу с колой. Я спрашивал их – неужели не интересно попробовать новое. Ответ – а зачем?

Как-то я зашёл в гости к русскому знакомому, у которого сестра жила с канадцем-бойфрендом . Когда я пришёл, канадец, лет 25, игрался в баскетбол с игровой приставкой. Когда я уходил через 3-4 часа, он сидел в той же позе. Я спросил русского знакомого, а не любитель ли канадец компьютерных игр. Оказалось, что игры и пиво – главные занятия в его жизни. Бывший муж сестры знакомого был высоким здоровым русским мужиком. В их семье говорили, что она променяла шкаф на табуретку.

* * *
Как штатному сотруднику корпорации, мне полагались небольшие stock options, опционы акций. С их помощью технологические компании пытаются удержать сотрудников от перехода в другие фирмы и заинтересовать в общем успехе фирмы. Когда я поступал на работу, стоимость одной акции была 25 долларов. По истечении года работы я мог продать фиксированное число акций, скажем, 100, по текущей рыночной цене, например, 35 долларов, и разницу, 10 долларов на акцию, то есть 1000 долларов, положить себе в карман. Если курс был ниже 25, то я мог не продавать и ждать повышения курса. За последующие годы работы начислялись дополнительные акции.

У меня появилась прекрасная возможность почувствовать себя американским инвестором и попрактиковаться в биржевых спекуляциях. С одной стороны, суммы были незначительные; с другой стороны, если я угадывал, то получал прибавку к зарплате.

Я начал внимательно следить за курсом акций моей корпорации, за тем, как влияют на него другие акции, индексы вроде NASDAQ, как влияют финансовые итоги квартала, просто новости. Мне было интересно сравнивать внутреннюю информацию корпорации и то, что писали в открытой прессе. Постепенно я стал замечать закономерности, отслеживать пики и спады, и неплохо продавал свои опции.

Было интересно посмотреть, как продают свои акции президенты и директора корпорации. Данные об акциях высокопоставленных менеджеров любой фирмы доступны бесплатно на Интернет . Я заметил, что наш президент всегда продавал акции по максимальным курсам. Он получал от опционов 10-20 миллионов долларов в год. Если разница в зарплате между тестером и президентом была в 40-50 раз, то за счёт акций она возрастала до 1000 раз. Когда же надо было улучшить квартальную прибыль, президент сэкономил 30 центов на ужине тестеров во время сверхурочных.

Высоко котируясь на бирже, компания могла позволить себе просто скупать конкурентов, которые делали что-то новое и представляли для неё интерес. В таком случае увольняли часть своих сотрудников, дублировавших функции купленной фирмы. Покупкой других компаний и убирали конкурентов, и снижали необходимость собственных инноваций.

* * *
На третьем году работы мне удалось попасть на шестимесячную стажировку в отдел маркетинга. Я посмотрел, как анализируются продажи, составляются маркетинговые планы, запускаются новые продукты; участвовал в организации и проведении маркетинговых мероприятий.

Данные по продажам игр по всей Америке с точностью до одной коробки и до доллара поступают с задержкой всего в две-три недели. Они немедленно анализируются с составлением отчётов для высшего руководства. Меня как раз посадили на анализ этих данных и на сопоставление их с историей продаж, которая доступна с 1995 года. Мне было интересно искать корреляции и закономерности, отслеживать влияние смены поколений приставок, влияние запуска новых продуктов на объёмы продаж и прибыли. Предсказать финансовые итоги следующего квартала и направление курса акций стало очень просто. К слову, по закону на основе этого торговать своими акциями нельзя, такая информация называется «инсайдерской».

С другой стороны, анализу цифр уделялось слишком много времени, и маркетинг не обращал особого внимания на то, какие именно новые качества, функции игр принесли успех. Я также заметил, что менеджеров продукта (product manager) интересовал не столько абсолютный успех, сколько положение относительно конкурентов. Если продажи своего продукта падали, но падали и продажи конкурента, менеджеры всё списывали на состояние рынка и не сильно беспокоились.

Новые игры создаются не так часто, в основном делают обновления существующих. Из-за сжатых сроков и экономии денег, обычно от версии к версии меняется 5-15 процентов кода игры. Но потребителя надо заставлять каждый год покупать игру заново и по полной цене. Для этого в игре максимизируют внешний эффект и минимизируют внутренние изменения. Грубо говоря, игру перекрашивают, навешивают бантик и включают громкий крик рекламы.

Очень важно, чтобы реклама всунулась во все места, где бывает потенциальный покупатель – на веб-страницы, на телевидение, в компьютерные журналы, в магазины. Самые эффективные методы – проникновение в школы и на детские соревнования. Я участвовал в таких мероприятиях. Когда мозг человека с детства насилуют рекламой, неудивительно, что к двадцати годам он превращается в табуретку.

V.
Дым Отечества
Дым Отечества окутал меня совершенно неожиданно. Зима в Ванкувере дождливая, и как-то мне захотелось купить хороший радиоприёмник, чтобы слушать лёгкую музыку. Я никогда не интересовался классической музыкой и считал, что для её понимания надо иметь особый слух и образование. Оказалось, что надо просто услышать музыку, а не тот шум, который доносится из телевизора.

Желая проверить басы в понравившейся мне аудиосистеме, я вставил в проигрыватель компакт-дисков случайно взятый диск Д.Шостаковича. Я был настолько поражён, что целиком прослушал концерт для фортепиано и виолончели с оркестром. Я никогда не подозревал, что телевизор и обычный бум-бокс настолько убивают музыку. Когда звуку вернули все тонкие оттенки и убрали искажения, музыка зазвучала так, как была исполнена.

Раньше я не мог бы и представить, что буду спешить домой, чтобы поставить симфонию. Из всех композиторов ближе всего мне были русские – Римский-Корсаков, Балакирев, Стравинский. До этого я и не догадывался, какие сокровища были созданы в старомодном XIX веке. Оказалось, что композиторов в истории было мало, и что за последние лет пятьдесят великие больше не появлялись .

Поп-музыке чистота звука не оставила шансов. Поп тоже зазвучал так, как был исполнен. Я просто перестал это слушать. Люди так увлеклись созданием совершенной техники для воспроизведения музыки, что искусство создания самой музыки оказалось почти утерянным. Интересно, как долго смогут выжить оставшиеся исполнители классики.

В это же время мне попалась видеокассета с нашим фильмом «Цвет граната». Я посмотрел фильм дважды, а потом мне повезло увидеть его на большом экране, во время ретроспективы советского кино в киноклубе Ванкувера. Там же шли «Короткие встречи».

И почему за пятнадцать лет полной демократии не снято ни одного нормального фильма, а столь широко раскритикованное советское министерство культуры финансировало «Цвет граната»?

* * *
Однажды я случайно увидел, как переезжал и перевозил свои вещи пожилой и явно небогатый канадец. Среди его вещей было несколько ящиков с книгами. Такое количество книг – весьма редкое явление для Канады. Особенно учитывая, что это были не дешёвые «одноразовые» детективы, а полноценные книги в твёрдых переплётах. Одна такая книга стоит дороже, чем обед в хорошем ресторане.

Проходя мимо, я бросил взгляд на его библиотеку. Наверху стопки лежала «Конституция (основной закон) Союза ССР» на английском языке.

* * *
На работе мне приходилось регулярно набирать новых сотрудников. В духе «работы в команде» (teamwork) интервью проводили вдвоём-втроём, и с тремя кандидатами одновременно. Встретилось несколько русских. Они были гораздо образованнее и технически грамотнее, чем канадцы, но не проходили отбор.

Я прекрасно понимал их ответы на интервью с нашей, русской точки зрения. С другой стороны, я уже знал канадские требования, обсуждал русских кандидатов с канадцами и видел нестыковки. Главной проблемой русских было непонимание того, что от них требуется играть по канадским правилам, быть не творцом, а функционально ограниченным винтиком. Пример вопроса, на котором зарезали кандидата: «Если вы не успеваете закончить задание к концу дня, что вы сделаете?». Русский ответ – останусь после работы и доделаю. В канадском понимании это равносильно преступлению. Правильный ответ – скажу об этом менеджеру. В должностных обязанностях тестера не записано, что он думает. За него думает менеджер.

Другой вопрос: «Опишите своего идеального босса». Русский ответ – он должен быть знающим, опытным, авторитетным, уважаемым человеком. С канадской точки зрения это означает, что кандидат будет неуправляем. Правильный ответ – босс должен давать мне чёткие указания, спрашивать результаты работы и быть хорошим ментором. Требуется беспрекословное подчинение и выполнение приказов, а не оценивание вышестоящего. Фактически, корпорация – это армия.

В местной русскоязычной газете для иммигрантов мне попалось объявление о начале работы школы по подготовке тестеров программ. Я предложил свои услуги преподавателя, и вскоре начал вести вечерние группы. В основном обучались люди 35-45 лет, которые иммигрировали три-пять лет назад. Все были с высшим образованием и опытом, но подолгу не могли найти приличную работу.

Быстро стало понятно, что проблемы этих людей – психологические. Большинство из них были, кстати, евреями, многие пожили в Израиле. Но они остались советскими по своим представлениям о работе. Они считали, что им не хватает знаний, что без знаний они не смогут принести на работе пользу, и за это их уволят. Объяснив основы тестирования  и практику в поиске багов, я уговаривал их сосредоточиться на перестройке мышления на канадский лад, на подготовке к интервью. Но они упрямо требовали больше науки и не верили, что надо просто стать на время самоуверенными бахвальными формалистами. Канадец не способен отличить толкового человека; он выбирает того, кто нахальнее и громче себя разрекламирует. За невыполнение работы увольняют редко, обычно – за отсутствие показного усердия.

Я заметил, что людям после тридцати уже тяжело перестраиваться. Если лет после шестидесяти человек уже и не пытается измениться, то тяжелее всего сорокалетним – они хотят, но не могут. В результате они живут с чувством постоянной неполноценности, обречённости. Канадцы же только и ищут психологически слабых людей, чтобы тем или иным способом нажиться на них.

К сожалению, русские подростки перестраиваются слишком легко, и вскоре становятся весьма похожими на местное население.

Цивилизованный потребитель
Молодые канадцы наглядно подтверждают теорию о том, что труд сделал из обезьяны человека, а отсутствие осмысленного труда приводит в действие обратный процесс. У каждого второго – серьга в брови, ноздре, губе или пупе. Обувь – большие чёрные колодки, штаны болтаются на коленях, словно он не дошёл до туалета. Словарный запас – три выражения. Глаза как у барана (или овцы), интересы – пожевать и поразвлечься.

Канадское правительство для поощрения «культурного» разнообразия финансирует фильмы и передачи педерастов и лесбиянок. По обычным каналам, в «детское время», выступают педерасты, показывают однозначные сцены, и сопровождают их ласковыми внушениями о том, что каждому человеку надо в жизни всё попробовать. Может быть, каждый – педераст, но он сам этого не знает. В школах и колледжах на досках объявлений – призывы вступать в местный кружок секс-меньшинств. В журналах для обычных тинэйджеров – советы, как и где попробовать с подружкой лесбиянство. Местные «христианские» священники уже освящают браки педерастов, а правительство юридически признаёт их семьями. И если кто скажет слово против педерастов, его ждёт судебное преследование за нарушение равноправия.

По школам свободно ходят дилеры марихуаны (нелегально, но их все знают). За хранение наркотиков полиция уже не задерживает, их скоро начнут продавать как сейчас продают алкоголь. В газетах – реклама домашних гидропонных установок по выращиванию марихуаны. Оценивается, что в Ванкувере около 50 тысяч домов, внутри которых растят «траву». Я не описываю какой-то трущобный район, всё делается с улыбкой, вежливо и культурно, дома стоят по полмиллиона. Канадцы так и говорят: курить марихуану – это наша «culture», «культура».

Сюжеты популярных сериалов построены на смене сексуальных партнёров раз в неделю или чаще. В шоу надо угадать пол участника – это настоящая самка homo sapiens, или переделанный хирургами самец. Аудитории удаётся угадать только в половине случаев. Нашёлся один несчастный, который сам того не зная, долго жил с переделанным самцом. Операции по разрезанию женской груди и зашиванию туда пакета с парафином стали такими же обыденными, как протезирование зубов. Порнографические журналы продаются в магазинах на каждом углу, а в каждом видеосалоне есть порнофильмы.

Курс психологии отношений в государственном университете преподаёт транссексуал. Недавно в одной из школ Ванкувера учитель начальных классов, детей 10-11 лет, поменял пол на женский и благополучно вернулся на работу. Никто и слова не сказал, поскольку любое ущемление его прав преследовалось бы по закону.

В государственных детских садах и в школах Ванкувера учителя-педерасты используют детские книжки, которые учат, что если у ребёнка два папы или две мамы – это так же нормально, как и папа и мама. Верховный суд провинции полностью поддерживает их, поскольку представления о разнополом браке – религиозный предрассудок. В учебниках на красочных картинках, на которые смотрят дошкольники, изображены родители одного пола, лежащие в одной постели.

* * *
Несколько зарисовок с работы. Идёт совещание. Ведёт менеджер отдела из двухсот человек, женщина с высшим образованием, лет 35-ти, замужем, без детей. Зашла речь о том, что ей как-то было скучно и нечего делать (что понятно, поскольку у неё нет детей; ну и о чём же ещё говорить на совещаниях). Она повернулась, подняла майку и показала татуировку в верхней части ягодиц. Сделала от скуки. Все радуются, говорят – однако классная татуировка, начальник. Менеджер пониже, которая выпрашивала повышение, тоже хотела показать свою татуировку, да засмущалась – говорит, она у неё в совсем непотребном месте.

Иметь ягодицы с татуировкой в качестве начальника не так весело, как писать об этом. Первая её идея после вступления в должность – для улучшения работы отдела надо его... переименовать. Два месяца все занимались поиском названия . Вторая идея – раз в год увольнять большинство тестеров и набирать новых. Новичка надо учить около месяца, и он начинает ловить сложные баги только через пять-шесть месяцев работы. Зачем же это делать? Потому что временным работникам не надо платить положенные по закону страховки; также можно каждый раз набирать людей на минимальную зарплату, а иначе её надо повышать аж на 3-5 процентов в год.

Зайдём на другой этаж. Продюсер, молодой человек лет 30-35, с высоким доходом, на педика не похож. Каждый месяц перекрашивает себе волосы. То он был блондином, потом бело-зелёным, а теперь – блондин с розовым оттенком. Ему отвешивают комплименты насчёт внешности. Он сияет.
К художникам и аниматорам мы заходить не будем. Там есть люди со жгуче-синими и красными волосами, они ходят босыми, в майках-мешках, с цепями и серьгами, и напоминают африканских дикарей.

Вот побежал знакомый менеджер с криками «I rock!». Можно перевести как «Я тут самый крутой!». У него есть мегафон, и иногда он кричит «I rock!» в него.

Ещё один менеджер. Он хвастается тем, что пару раз в год ездит в Таиланд, где его «обалденно» обслуживают. Уже не так весело, если учесть, что Таиланд известен массовой детской проституцией для обслуживания западных туристов.

А вот женщина-менеджер. Ей за сорок, она не может и часа без сигареты. Её ребёнку лет восемь. Она счастлива, она выходит замуж. За отца ребёнка, с которым давно живёт вместе, несколько лет назад они купили дом. Такие вот жених и невеста.

Что же интересует этих людей в жизни? Вот на стоянке для машин появилась новая дорогая модель. Событие обсуждает всё здание. С владельцем машины, которого раньше не замечали, сразу начинают здороваться и обсуждать прелести авто владельцы машин этого же ценового класса. Его признали за своего. Машины тут хозяева, а люди им служат.

А вот вчера олимпийская команда прошла в форме с надписью «Roots». Через два дня все побежали и купили майки и кепки с такой надписью. Майки чёрные, бесформенные. Но это неважно. Главное – надпись, брэнд. Брэнд переводится как «клеймо», которое ставили рабу или скотине, чтобы определить их принадлежность к определённому хозяину. Надо поставить себе на лоб клеймо, чтобы все знали – я тоже счастливый потребитель.

Ошибка Капитала
К 2001 году дела на бирже шли всё более скверно, но было невозможно представить, что дойдёт до 11 Сентября. В тот день я приехал утром на работу, и в прямом эфире смотрел на сталкивающиеся с небоскрёбами самолёты. В первые дни я был потрясён. Канадцы не были.

Ровно через день после атак мы показывали одну из полуготовых игр случайно выбранным людям. Так называемая фокус-группа, чтобы узнать, что будущий покупатель думает о продукте. В группу входила молодёжь от 18 до 25 лет. Игра заключалась в езде и беготне по улицам и зданиям в попытках перестрелять побольше врагов и набрать побольше очков. Я обрабатывал ответы молодых канадцев на вопрос, что им нравится, и что хотелось бы изменить в игре. Учитывая, что всё происходило на следующий день после 9-11, я не очень верил своим глазам. «Классно мочить всех!»; «Больше, больше крови!»; «Здорово давить прохожих на улицах!»; «Раны круто сделаны, мясо и кровь выглядят как настоящие!». Недаром наша корпорация – лидер индустрии. Она знает, что нужно потребителям.

Постепенно я стал приходить к мысли, что теракты 9-11 спланированы самими американцами и для воздействия на американцев. Это чисто голливудский сценарий. Такой план не мог родиться в голове русского или в голове араба, кочующего в пустыне верхом на верблюде. Он идеально подходит, чтобы получить согласие на военные расходы и полицейскую диктатуру тех, кто живёт в американской теле-кино-виртуальности. Про техническую возможность одновременно и успешно угнать четыре самолёта и говорить не приходится. «Война с терроризмом» и есть та самая большая война, необходимая для выхода из депрессии. Американцы в очередной раз объелись заводных апельсинов.

Мне было интересно, что пишут в России про 9-11. Гуляя по русскому Интернету, я зашёл на православный сайт с материалами по терактам. Нажав на одну из ссылок, я попал на ответы священника на вопросы о смысле жизни и мироздании. Он бесконечно ссылался на мнения пророков и христианских святых, спорил с другими источниками и цитировал разные места священных писаний. Я быстро запутался в этой богословской дискуссии.

Насущным был вопрос о том, когда закончится рецессия, и начнут открываться новые профессиональные возможности, поскольку игры мне уже немало надоели. Сколько я не читал бизнес-сайты и американские журналы, ответы больше походили на заклинания и гадания на кофейной гуще. Хотя я узнал много нового за время работы в корпорации, и уже понимал способ мышления канадцев, мои знания никак не складывались в единое целое.

Была годовщина смерти В.И.Ленина, о чём напоминали некоторые ленты новостей. В марксизм-ленинизм я не заглядывал в течение двенадцати лет. Отчаявшись найти ответы у самих американцев, я решил посмотреть, как марксизм объяснял причины кризисов капитализма. На Интернете нашлись главные работы Ленина. Но в них было не столько объяснение теории, сколько споры с товарищами, как правильно интерпретировать Маркса, и как его неправильно интерпретируют оппоненты. Я решил почитать самого Маркса, открыл том «Капитала» и углубился в рассуждения о сюртуке. Через некоторое время я вспомнил, что мой холодильник пуст, и надо успеть съездить в супермаркет.

Выбирая продукты, я размышлял о прочитанном. На обратном пути, задумавшись, я заблудился в большом подземном паркинге. Я думал о том, насколько споры Ленина похожи на богословские споры в православии. Наверное, подумал я, коммунизм так боролся с христианством, потому что оно было его конкурентом, он сам – не столько наука, сколько своего рода вера. Даже не своего рода вера, а целая религия, ведь советская символика и устройство партии очень похожи на церковные. Следующая мысль продолжала предыдущую. Поскольку религия борется с религиями, а коммунизм и капитализм – непримиримые враги, то капитализм – тоже религия, религия не в переносном, а в прямом смысле. Но это не словесная, а математическая религия. Бог капитализма – деньги, а боги выдуманы людьми. То есть денег и стоимости в физическом смысле нет, они – плод воображения.

В этот момент все знания о рынке, бизнесе и финансах автоматически сложились в единую непротиворечивую картину. Было ощущение, что невидимая сила, которая сдавливала сознание, заставлала все действия и мысли вписываться в узкие рамки денег, которая заставляла искать всему религиозно-экономическое оправдание, исчезла.